Сердце Скал

      Алва, с час назад приехавший на улицу Мимоз от кардинала, как тигр расхаживал по кабинету, когда огромная неповоротливая колымага тяжело прогромыхала по камням двора и остановилась у дверей его особняка. Бросался в глаза крупный герб, намалеванный на дверцах: щит, стропилообразно рассеченный на червлень и чернь с золотым вепрем в нижнем поле – простой, почти грубый, как все древние гербы, хорошо различимый с любого расстояния. Колымагу, вероятно, соорудили лет пятьдесят назад: сколоченная на совесть, предназначенная для дальних поездок, она могла вместить в себя не меньше четырех человек, а к задку легко было приторочить столько же сундуков. Сейчас поклажа отсутствовала, а просторное, обитое кожей нутро экипажа казалось слишком огромным для изможденной женщины, с трудом вышедшей из него. Она спускалась медленно, прижимая руку к груди после каждого шага, но не приняла ничьей помощи – ни Хуана, ни своего слуги.       Алва не видел Мирабеллу Окделл больше десяти лет. В его памяти сохранилась высокая темноволосая женщина, сухая, немногословная и высокомерная. Теперь это была почти старуха, худая и угловатая, но держалась она по-прежнему очень прямо – так, что становилось тяжело смотреть.       Судя по слою свежей грязи, облепившей стенки кареты, Мирабелла пересекла городскую заставу только сегодня утром – тогда же, когда и он сам, только со стороны Надорского тракта. Зачем же она приехала в Олларию? Ведь Сильвестр так и не удосужился послать ей гонца со скорбным известием. Да тот и не успел бы добраться: дорога до замка Окделлов занимает добрых две недели. Однако той пары часов, которую он сам провел у кардинала, хватило, чтобы Карлионы, Рокслеи или кто там еще ознакомили герцогиню с новостями о ее сыне.       «Она уже знает».       Алва встретил Мирабеллу Окделл внизу у парадной лестницы. Герцогиня была в своем обычном трауре, который не снимала со дня смерти мужа, однако воротник ее шелкового одеяния усыпа́л крупный жемчуг и украшало чудесное кружево, делавшее платье если не нарядным, то хотя бы не аскетичным. Было очевидно, что Мирабелла собиралась ко двору. Тогда почему вместо дворца она отправилась в особняк Ворона сразу после приезда в столицу?       — Миледи, — произнес Алва, вглядываясь в ее почерневшее от горя лицо, так не соответствующее придворному платью, — я вижу, вам уже сообщили об известиях из Гальтары, и я могу избавить себя от неприятной обязанности повторять их. Скажу только, что несмотря на печальные обстоятельства, я рад приветствовать вашу светлость в своем доме. Прошу вас садиться, миледи, — добавил он церемонно, вводя ее в гостиную и указывая на кресло.       Герцогиня проигнорировала это приглашение, тем самым вынудив стоять и хозяина.       — Сударь, — ответила она таким отрывистым и каркающим голосом, словно каждое слово царапало ей горло, — я приехала в Олларию упасть в ноги королеве, но мне сказали, что неделю тому назад ее величество поместили под домашний арест. Поэтому, едва узнав, что утром вы вернулись в столицу, я поехала к вам.       — Зачем, миледи? — сдержанно поинтересовался Алва.       — Чтобы выполнить последнее желание моего сына. Ричард просил, чтобы я встретилась с вами… — Мирабелла помедлила и продолжала с явным трудом: — в том случае, если его обвинят в государственной измене. Не стоит и говорить, что я не собиралась следовать этому совету! — яростно выплюнула она, не дав Алве даже секунды для ответа. — Ричард заблуждался на ваш счет, я всегда знала это. Но его ошибки проистекали из благородства и великодушия его сердца. Создатель, ведающий и явное и сокровенное, простит их, как прощаю их я…       — Зачем же вы приехали, миледи, — прервал ее Алва, — если не хотите просить о помощи?       Мирабелла вздрогнула и порывисто шагнула почти вплотную к нему.       — Что вы собираетесь предпринять теперь, когда мой сын больше не стоит у вас на дороге? — спросила она, судорожно прижимая руки к груди. — Каким подлым прихлебателям вы намерены раздарить его состояние? Какую участь вы уготовили его сестрам? Говорите, герцог: я готова принять свою судьбу так же мужественно, как и мой сын!       Алва невесело усмехнулся: ну разумеется, как он мог забыть, что является левым крылом зла!       — Вам незачем тревожиться, миледи, — ответил он, стараясь говорить со всей доступной ему мягкостью. — Как эр и опекун вашего сына я обещаю, что никто не причинит Окделлам вреда.       Бледные, плотно сжатые губы герцогини искривились в тщетной попытке усмехнуться.       — Я так и думала, — негромко произнесла она. — Замужество ведь нельзя считать вредом, не так ли, герцог? Я вижу ваши подлые замыслы насквозь! Вы только что были у Кантена Дорака, которого богохульно зовете кардиналом. Говорите прямо: каким навозникам вы предназначаете в жертву моих дочерей? Не стесняйтесь: сейчас нас слышит разве что Создатель да ваш покровитель-Леворукий!       — Успокойтесь, миледи, — настойчиво повторил Алва, — я обещаю, что ни вас, ни ваших дочерей никто не тронет.       — А я могу верить вам, герцог? — с тяжелой иронией спросила герцогиня. — Стало быть, душа Рамиро-предателя теперь наконец-то успокоилась? Вы полностью удовлетворены своей местью нашему дому, ваша светлость? Вы именно этого и добивались, когда брали моего сына к себе в оруженосцы?       Продолжать диалог в таком духе не имело смысла. Алва отошел к окну и с силой провел пальцами от переносицы к вискам: дорожная усталость последних недель давала о себе знать.       — Зачем вы требуете, чтобы я отвечал вам, миледи, — спросил он безо всякого выражения, — если заранее не верите ни одному моему слову?       — А я могу верить вам?! — яростно повторила Мирабелла, шагнув к нему. — Вы взяли к себе моего сына, вы лживыми уловками добились его великодушной преданности – вы, убийца его отца! – а потом выгнали и опозорили его!       — Ричард сам согласился стать моим оруженосцем, — сухо возразил Алва.       Мирабелла негромко засмеялась: во всяком случае те каркающие звуки, которые вырывались у нее из груди, вероятнее всего, означали издевательский смех.       — И это Первый маршал Талига! — проговорила она, указывая пальцем в сторону Алвы. — Изворачивается, как вор, пойманный за руку! Может быть, вы думаете, что глупая женщина не знает, как выпускаются из Лаик? Считаете, что я послала туда сына вслепую? Нет! Я понимала, чем рискую, но согласилась на все ради его будущего… По уставу Ричард обязан был предложить свою службу всем. Он не мог выбирать. И разве это не вы ответили ему: «Я принимаю»?       Алва секунду помолчал. В свое время он был уверен, что возмущенный юноша нарушит все традиции Лаик и уедет в Надор, но сообщать об этом герцогине не стоило.       — Я действительно принял службу вашего сына, — ответил он после едва заметной паузы, — и, надеюсь, стал ему хорошим эром. Я не ограничивал его свободы, не навязывал ему друзей и заботился о его состоянии, как надлежит опекуну. Теперь я склонен сожалеть, что был так щепетилен. Если бы Ричард меньше общался с теми, кого вы, миледи, определили ему в друзья, он, возможно, не сделал бы того, что сделал. Но в позорном поступке вашего сына нет моей вины.       — Вы лжете, герцог! — крикнула Мирабелла. — Вы с самого начала снюхались с Дораком, чтобы очернить и уничтожить последнего Окделла! Я знаю всё! Вы приказали своим слугам схватить Дикона и тащить его силком до самой границы, не допуская к нему даже пажа – его, герцога Окделла, который ни на йоту не ниже вас по происхождению! И вы велели тайно вывезти его в Алат, чтобы ваш мерзкий пособник обвинил его в измене ублюдкам Олларам!       — Замолчите, миледи! — жестко приказал Алва. — Вы забываете, что находитесь в Талиге, а не в вашей мифической Талигойе. Ричарда обвиняют в измене королю. Неужели вы думаете, что такие оскорбления пойдут ему на пользу?       Мирабелла остановилась, тяжело дыша. Она смотрела на Ворона темными, почти черными глазами, в которых все сильнее разгорался сухой блеск.       — Можете не верить мне, но я не желаю зла ни вам, ни Ричарду, — продолжал Алва твердо. — Если, отослав его в Алат, я допустил ошибку, она будет исправлена. Я приму меры, чтобы Надор…       — О, мне известны ваши меры, герцог! Я не так наивна, как мой бедный преданный мальчик. В Октавианскую ночь вы с Дораком не постеснялись преследовать праведника и выжечь полстолицы! И я догадываюсь, какими лживыми способами вы очернили братьев ее величества, прежде чем зарезать их на так называемой дуэли! Теперь пришел черед самой королевы, не так ли? Но знайте: я еще способна сопротивляться. У меня хранится ваш собственноручный приказ Ричарду следовать в Алат, который мой бедный сын предусмотрительно прислал мне… И я пущу его в ход!       — Вы предъявите его на ближайшем Совете, миледи, где я потребую снять обвинение с герцога Окделла, — спокойно подтвердил Алва. — Я намерен дать понять всем сомневающимся, что Ричард ездил в Граши по моему поручению.       Пораженная Мирабелла буквально впилась в его лицо недоверчивым взглядом.       — Что это значит, герцог? Какую новую ловушку вы готовите? Неужели вам мало той участи, на которую вы уже обрекли моего сына?.. За что вы так ненавидите его? За то, что он Окделл? За то, что он сын Эгмонта?       — Сударыня, вы бредите, — остановил ее Алва: извращенное толкование герцогиней каждого его слова уже начинало порядком утомлять. — Я никогда не питал ненависти к вашему сыну, а теперь и подавно.       — Тогда зачем вы предали его?!       — Предал? Что за чушь! — с досадой произнес Алва, окончательно теряя терпение. — Я выгнал его, это правда, но не за измену королю, а за измену мне. Это ваш сын предал меня, миледи.       — Мой сын верно служил вам! — гневно воскликнула Мирабелла, вскипев от возмущения. — Служил куда более верно, чем вы того стоите!       — Вы мать моего оруженосца и, конечно, не станете распространяться о позорящих его делах, — холодно отозвался Алва. — Я могу рассказать вам откровенно, почему я отослал вашего сына в Алат. Я сделал это потому, что он пытался отравить меня. Он подсыпал мне яд в вино – только и всего.       Мирабелла рвано выдохнула, отступив от него на шаг.       — Так вот оно что! — сказала она, всплеснув руками. — Вы намерены оклеветать моего сына? Моего мертвого сына?..       Алва, невольно задетый этими словами, круто повернулся к ней.       — Мне незачем лгать. Ваш сын пытался отравить меня, и я выгнал его, потому что ненавижу вероломство. Теперь вы единственный человек, который знает об этом кроме меня самого и Ричарда. Я отослал его в Алат, поскольку полагал, что там ему будет лучше, чем со мной. Вот и вся правда, миледи, и, если позволите, мы больше не будем возвращаться к этому.       Герцогиня Окделл, прямая, как палка, с лицом белее снега, смотрела на него расширенными глазами и недоверчиво качала головой.       — Нет, невозможно, — бормотала она. — Ричард не мог сделать ничего подобного. Он… Он слишком верил вам.       — Вероятно, был человек, которому он верил больше? — иронически предположил Алва, приподнимая уголки губ.       Мирабелла повторяла, механически качая головой как заведенная:       — Это невозможно. Мой сын настоящий Окделл, а Окделлы никогда не пойдут на низость.       — Ваш муж тоже был настоящий Окделл, сударыня, — заметил Алва с прежней иронией, — однако он согласился подстроить мне западню и убить меня с помощью бесчестной женщины.       Услышав эти слова, герцогиня слегка попятилась назад, едва не споткнувшись на ходу о край ковра. Алва шагнул вперед, чтобы поддержать ее, но она неловко уклонилась, пошатнулась и тяжело ухватилась за спинку кресла, в которое побрезговала сесть в начале разговора.       — Так вот за что вы его ненавидели! — прошептала она, не сводя с Алвы бездонных, дышащих безумием зрачков. — Вот за что вы его убили! За грех моего мужа!..       — Опомнитесь, миледи! — рявкнул Алва, которому на миг показалось, что он имеет дело с сумасшедшей. — Вы сами не понимаете, что говорите!       — Вы… вы… — бормотала Мирабелла, опуская голову словно под бременем вины, — вы правы… Эгмонт согласился убить вас… Он говорил: такова воля Создателя. Он говорил: вы во власти Леворукого, и Святой Отец отрекся от вас… Но Дикон… Нет. Дикон – нет. Он считал иначе. Он верил вам. Вы не стоили его веры. Вы не стоите и волоска на его голове! — Она подняла голову и, слегка прищурившись, с внезапным интересом спросила: — Что вы сделали ему, герцог? Почему он так разочаровался в вас?       Алва перевел дыхание: похоже, к Мирабелле снова вернулись зачатки разума. Шагнув к столику с фруктами, он наполнил бокал тончайшего роанского стекла.       — Выпейте воды, миледи, — предложил он. — И прошу вас, сядьте: вы едва держитесь на ногах.       Мирабелла только раздраженно затрясла головой.       — Что вы сделали моему сыну? — властно повторила она.       — Не знаю, миледи. Может быть, он приревновал меня к какой-нибудь даме? — любезно выдвинул гипотезу Алва, слегка приподнимая бровь.       — Нет… — протянула Мирабелла, сверля его темным яростным взглядом. — У моего сына не было любовниц!.. Но даже будь это не так, из-за женщины Дикон вызвал бы вас на дуэль. Окделлы не бросают своим соперникам яд в вино!.. А, только что вы заявили, будто сказали мне всю правду? Нет… Это не вся правда! Что же вы утаили? Что произошло между вами на самом деле? Может, мой бедный мальчик наконец-то понял, какова ваша подлинная суть? Может, он наконец-то догадался, что вы не герой Октавианской ночи, а соучастник Дорака, не так ли, герцог?       — Я не соучастник кардинала, миледи! — холодно бросил Алва, невольно сжимая кулаки при воспоминании о сегодняшнем разговоре с Сильвестром.       — Тогда почему Дикон пошел против вас?       — Спросите об этом вашего друга Штанцлера! — не без сарказма посоветовал Алва. — Если, конечно, сумеете его найти.       — Что скажет он, чего не состоянии сказать вы сами? — яростно выдохнула Мирабелла прямо ему в лицо. — Об интриге, которую вы с Дораком замыслили против всех Людей Чести? Об убийстве достойных дворян, братьев епископа Риссанского и королевы Катарины? О лжи, возведенной на моего сына и семью герцога Придда? О вашем намерении опорочить и погубить саму ее величество, которое теперь ясно, как день?..       — Довольно, миледи! — гневно оборвал ее Алва.       — Да вы просто трусите, герцог! — пронзительно расхохоталась Мирабелла. — Вы трусите говорить о собственных мерзостях! И перед кем! Перед беззащитной женщиной, у которой убили и мужа, и сына!.. Скажите: Ричард видел вас таким? Он видел это гнусное выражение Закатной твари на вашем лице?.. Слава Создателю! Тогда я сожалею только об одном: что ему не удалось отравить вас на самом деле!       Рокэ глубоко вздохнул, усилием воли гася порыв неразумного гнева. Мирабелла Надорская ударила по больному месту. Он должен был разгадать интригу Сильвестра еще многие месяцы назад, и тогда ему без труда удалось бы найти общий язык со своим оруженосцем.       — Миледи, Ричард не одобрил бы ваших слов, — сдержанно произнес он, возвращаясь к своему обычному самообладанию. — И вы сами возьмете их обратно, когда успокоитесь. Окделлы не отравители, а ваш сын настоящий Окделл. Решив убить меня, он принял яд одновременно со мной. Неужели вы находите, что моя смерть стоит его жизни?       — Дикон принял яд вместе с вами? — Мирабелла подалась к нему гибко, как змея. — Что же, теперь я верю вам, герцог. Вот она, вся правда! Мой сын узнал о ваших замыслах и попытался предотвратить их. Но он гораздо благороднее вас и судил по справедливости и других, и себя самого. Вас нужно было остановить во что бы то ни стало, но цена за подлость – смерть, даже если эта подлость вынужденная!       — Вряд ли ваша церковь согласится с вами, — возразил Алва. — Я знаю, что Ричард раскаялся в своем поступке.       — Откуда вы можете это знать? — напряглась герцогиня, подозрительно уставившись на него.       — Мне написал кардинал Левий из Агариса. Ричард обратился к нему за помощью. Он признался кардиналу, что действительно хотел предотвратить… некоторые нынешние события, но больше не считает, что выбрал правильный способ. И я рад этому.       Герцогиня Мирабелла окинула его ледяным взглядом.       — Вы опять собирались заморочить голову бедному ребенку?       — Тогда я не смог простить ему предательства. Меня слишком часто предавали, чтобы я умел легко прощать. Но теперь… Теперь я сожалею об этом. Думаю, что после всего случившегося мы с Ричардом сможем понять друг друга.       — Ложь! — выкрикнула Мирабелла. — Обычное лицемерие рода Алва! Вы убили моего сына, а теперь делаете вид, что сожалеете об этом!       — Миледи, — решительно произнес Алва, акцентируя каждое слово, — я не верю в смерть вашего сына.       — Что?.. Что?..       — Я не верю, что Ричард мертв, сударыня, — повторил Алва так же твердо. — И не стану хоронить его раньше времени. Ни вы, ни я не видели его труп. Пока я не получу неопровержимых доказательств, Надор останется за ним и за вами. Это даст отсрочку по крайней мере на три года, и я сделаю все возможное, чтобы отыскать моего оруженосца. Вы вольны считать это решение обманом или хитростью, если угодно. Однако мне приятно сознавать, что Ричард все же знал меня лучше, чем вы. Вы ведь сказали, что это он посоветовал обратиться ко мне за помощью? Так вот, миледи: я услышал его просьбу.       Герцогиня Окделл, внезапно ослабев, с трудом опустилась в кресло, за спинку которого держалась все это время. Алва подал ей воды, добавив немного вина. Мирабелла машинально приняла бокал, вряд ли сознавая это. Алва сел напротив нее: сейчас, когда пароксизм гнева миновал, забрезжила слабая надежда на взаимопонимание.       — Три года… — медленно проговорила герцогиня словно в глубоком раздумье. — Три года… А что потом, когда они истекут?       — Мы найдем вашего сына раньше, — ответил Алва спокойным и уверенным тоном.       — Разве вы не знаете подробностей его гибели?       — Знаю, но их сообщили не очевидцы. Я уже послал своего офицера по особым поручениям выяснить все обстоятельства на месте, но на это потребуется время. Однако я почти убежден: ваш сын так же жив, как вы и я.       Герцогиня Окделл всмотрелась в его лицо напряженным взглядом:       — А на каком основании вы так уверены в этом, герцог?       Алва со вздохом провел рукой по лицу:       — Боюсь, что на еретическом, миледи, — признался он, невесело улыбаясь. — Ведь я Повелитель Ветра, эорий, потомок Ушедших богов. Со мной иногда происходят странные вещи… Впрочем, вы же считаете абвениатство ересью? Тогда я не стану оскорблять ваш слух. Скажу только, что у меня бывают странные видения и что в них присутствовал ваш сын.       — Видения? — слабым эхом отозвалась Мирабелла: ее губы мелко задрожали.       — Очень реальные, миледи. Вы, наверно, не верите гальтарским легендам?       — Я… я верю, — глухо ответила Мирабелла, пряча глаза.       — Вот как? — удивился Алва и, помедлив, продолжал: — Иногда я вижу других Повелителей Стихий во сне. И это при том, что наяву я мало думаю о господах Эпинэ или Приддах. Впрочем, Придды меня не беспокоят… вероятно потому, что их слишком много. Но я видел Эпинэ – и вашего сына тоже.       — Когда? — одними губами спросила Мирабелла.       — Эпинэ – когда я последний раз был у себя в Кэналлоа. В том сне меня тревожила мысль, что я должен созвать своих вассалов. Почему вместо вассалов мне явился маркиз Эр-При, этого я не могу вам объяснить. Он блуждал в каких-то развалинах, удивительно похожих на Нохское аббатство… Я зачем-то пытался вытащить его оттуда, причем главная мерзость состояла в том, что на самом деле никакого аббатства не было! Звучит, как бред, не так ли? — усмехнулся он. — Видение оказалось на редкость назойливым: оно бесконечно повторялось, стоило мне закрыть глаза. Стены, переходы – все это было похоже на реальность до скрежета зубовного. В конце концов, я решил вернуться в Олларию. Любопытно, что я приехал в столицу в самый разгар резни, — задумчиво договорил он.       — А что маркиз Эр-При? Разве он умер? — тускло спросила Мирабелла.       — Он жив. В том-то и дело, миледи.       — То есть он выбрался… оттуда?       — Да. Смешно сказать, — задумчиво проговорил Алва, — но мне так и не пришло в голову выяснить, что же с ним происходило на самом деле.       — А Ричард? — спросила Мирабелла настойчиво.       — Он встретил меня прямо здесь, у дверей этого особняка. Может быть, его тоже привел в столицу подобный сон?       — Когда?.. — не поняла Мирабелла: — Ведь Ричард являлся вам? До или после… своей смерти?       — После, миледи.       Герцогиня Надорская словно задохнулась от волнения.       — Маркиз Эр-При написал мне в Фельп, что Ричард погиб утром двенадцатого Летних Ветров. Но я хорошо помню, что он снился мне в ночь на четырнадцатое, то есть почти два дня спустя. Это было… очень яркое видение.       — Расскажите… — хриплым шепотом выдавила Мирабелла, — расскажите…       Алва ненадолго задумался, вспоминая.       — Оно было похоже на видение с Эр-При, — наконец произнес он. — Мне зачем-то понадобился мой оруженосец, и я отправился на его розыски. В то время я еще полагал, что он находится в Алате – Граши или Сакаци, но во сне я искал его именно в Гальтаре. Был очень яркий день. Солнце било мне прямо в лицо и я плохо видел дорогу. Но мне удалось уловить краем глаза, что у меня за спиной открытая дверь. Она вела в помещение вроде огромного капитульного зала. Ричард находился внутри: он медленно бродил в самой глубине, куда не достигало солнце, словно потеряв направление. Меня сильно удивило, что он вырядился в монашескую рясу. Потом из письма Эр-При я узнал, что он въехал в Гальтару под видом паломника… Я окликнул его с порога. Он поднял голову, и тут я заметил, что за ним по пятам движется большая черная собака, которую я сначала принял за тень. Ричард услышал меня – в этом я уверен. На вид он казался не особенно здоровым, как и Эр-При в свое время, но вполне живым. — Алва нахмурился. — Что же это было за место? Как будто что-то знакомое, однако…       — Вы видели его подробно, милорд? — перебила Мирабелла, не заметив, что обратилась к Алве по надорскому обычаю.       — Так же подробно, как вижу вас.       — Высокие, очень высокие своды, так что потолок теряется в темноте?       — Откуда вы это знаете? — насторожился Алва.       — Зал круглый и такой огромный, что противоположной стороны как будто и нет вовсе? Нигде ни окон, ни бойниц и ни одного факела по стенам или хотя бы кольца для него? — возбужденно продолжала Мирабелла с горящими глазами.       — Да. Но откуда…       — А камень стен? Темно-серый камень, не правда ли? И стены и пол сложены из квадратных блоков, пригнанных так плотно, что между ними ни единой щели? И никаких ниш, никаких колонн – вообще ничего, только абсолютная пустота кругом?       — Откуда вам это известно? — взволнованно спросил Алва, невольно наклоняясь к ней навстречу. — Вам тоже снилось это место?       — Нет, — кривя бескровные губы, ответила Мирабелла. — Мне – нет. Никогда. Оно снилось первому графу Горику после казни Алана Святого. И Ричарду… тоже… давно, когда он был еще ребенком… После того, как вы убили его отца.       Алва вздрогнул всем телом и выпрямился.       — Вы знаете, что это за место? — медленно спросил он.       — Да. Это башня, — сказала Мирабелла, горько кривя губы. — Усыпальница рода Надорэа в Гальтаре. Вход в Лабиринт для Повелителей Скал.       Пальцы Алвы сжались на подлокотниках его кресла. Такого ответа он не ожидал.       Несколько минут они оба молчали.       — Почему вы так уверены в этом, миледи? — в конце концов спросил Ворон.       Мирабелла сжала губы, как будто размышляя, стоит ли отвечать. Потом все же решилась.       — Когда оно приснилось Дикону, я стала искать… — сказала она полушепотом. — В Окделле есть вещи, связанные с Ушедшими: родовой медальон, изображения, пергаменты… Мне казалось, если я узнаю правду, я пойму что-то важное для моего сына. В конце концов я нашла, только не в Окделле – в Горике. Бумаги первого графа. Рисунок. Горик отыскал описание Северной башни и понял, что видел, как его отец уходит в Лабиринт. Я… Я уничтожила эти бумаги. Я не хотела, чтобы это повторилось.       Алва нахмурился, размышляя над ее рассказом.       — Как это возможно? — проговорил он, словно разговаривая сам с собою. — Это противоречит древней легенде. Повелитель Скал должен остаться на Изломе – один, но живой.       — Однако Алан Святой и Рамиро-предатель погибли именно на Изломе, — напомнила ему Мирабелла.       — У каждого было по сыну.       — Два сына, — машинально поправила Мирабелла. — У графа Горика имелся брат. Легенды не всегда точны, герцог. Или мы разучились их понимать. А может быть, Излом вовсе не то, что мы за него принимаем? Когда люди замышляют зло, они всегда рады спихнуть свою вину на происки демонов. Ваш предок предал анакса, которому не хотел служить. Первый Оллар рвался к власти и вырвал ее из рук слабого калеки. Разве вы с Дораком не делаете то же самое? И разве это вина Ушедших? Приближая конец мира своими преступлениями, так легко отговориться тем, что это не ваш замысел!       — Вы хотите сказать, что, готовясь к катастрофе, мы делаем ее неизбежной? — учтиво осведомился Алва, поднимая брови. — Парадоксальная мысль, миледи.       — Оставьте казуистику для вашего друга Дорака! — с горечью отмахнулась Мирабелла. — Мой сын умер по вашей вине! Вы можете ждать его сколько угодно лет, но он не вернется обратно! Кровь Повелителей Скал иссякла. Вы говорите, что Ричард предал вас? Он хотел остановить вас. Я знаю, он выбрал дурной способ, который претил его религии и чести, но другого вы ему не оставили, не правда ли?       Алва не ответил. Он сидел, погрузившись в себя, опустив подбородок на переплетенные пальцы. Мирабелла взглянула на него с брезгливой жалостью, и тяжело поднялась, собираясь уйти.       — Постойте, — остановил ее Алва, заметив это движение. — Я должен вернуть вам вещи Ричарда.       — Отправьте их в особняк Рокслеев, — равнодушно бросила Мирабелла не оборачиваясь.       — Я говорю о вещах, доставленных из Агариса. Их прислал кардинал Левий, друг вашего сына.       Мирабелла замерла, а потом медленно повернулась лицом к Ворону. Он тоже поднялся и позвонил.       — Хуан, — распорядился он, едва домоправитель появился в дверях, — принеси из моего кабинета шкатулку, которую я привез от… привез сегодня. Она на столе, в черной коже.       Хуан удалился.       — О каких вещах вы говорите? — спросила Мирабелла с плохо скрытой тревогой.       — О тех, которые были при Ричарде, когда на него напали в Гальтаре. Во время землетрясения один из разбойников сбежал и прихватил мешок со всей добычей шайки. Воровские инстинкты оказались сильнее страха смерти. Но поскольку бедняга раскаивается в своем прошлом, он отнес мешок настоятелю монастыря святого Гермия – того, где Ричард гостил, пока жил в Граши. Аббат узнал вещи Ричарда и переправил их кардиналу Левию, а тот – сюда, в Олларию. Я хочу возвратить их вам.       Мирабелла, тяжело дыша, сосредоточенно обдумывала услышанное. Хуан появился через минуту и, вручив шкатулку соберано, удалился. Алва хотел учтиво передать ее Мирабелле, но та отступила и решительно замотала головой в знак отрицания.       — Откройте, — велела она сдавленным голосом. Несколько последующих секунд она безмолвно разглядывала фамильный перстень Повелителей Скал и родовой кинжал, а потом осторожно выдохнула и легким жестом показала, что можно закрывать крышку.       — Я прикажу отнести ее в вашу карету, — произнес Алва, запирая шкатулку на ключ.       — Нет. Не трудитесь. Не нужно. — Мирабелла говорила коротко и с усилием, как будто она начала слегка задыхаться. — Оставьте себе. Это ваш трофей.       — Простите? — переспросил донельзя удивленный Алва.       — Это ваш трофей, — произнесла Мирабелла более внятно. — Он принадлежит победителю. Род Окделлов прервался, герцог, как того хотели вы и Дорак. Мне больше некому передать эти вещи. Вы убили и Эгмонта, и Ричарда – и отца, и сына. Или вы боитесь, что на их вещах лежит проклятие мертвецов? Думаете, из-за него вас предают те, кому вы доверились? Пустое! Знаете, что на самом деле хуже предательства?.. Самому стать предателем! Вам, Алва, этого не понять, к вашему великому счастью, — презрительно бросила она, горько усмехаясь. — Вы считаетесь только с самим собою, как и весь ваш род. Другие для вас лишь средство. Это вовсе не Ричард предал вас, нет! Это вы предали его, так же, как королеву Катарину и всех остальных, кого вы с Дораком сочли препятствием на своем пути. Вы победили, господин Первый маршал! Окделлов больше не существует. Эти реликвии утратили своих прежних хозяев навсегда. Теперь они ваши по праву.