И жили они...

Человек, живущий в этом мире, не замечает, какой тут грязный воздух, насколько невыносимо он пахнет пылью, бензином и тысячами людей, скученными в тесном пространстве. Не слышит, какой ужасный шум производит непрерывный поток машин. Не чувствует, что вокруг него постоянно находятся другие люди, повсюду, за каждой стеной, на каждом шагу. Для того, кто большую часть своей жизни провел в диких лесах, это болезненно очевидно. День за днем, раз за разом Волк повторял себе, что привыкнет. Адаптируется к новым условиям. Иногда ему казалось, что начинает получаться, но потом наступало полнолуние, и шум и запахи этого мира снова невыносимо терзали обостренное чутьё. Ему удавалось держать инстинкты под контролем: присутствие Вирджинии каким-то неведомым образом успокаивало, - но заснуть в эти ночи он не мог никак, вздрагивая от шагов припозднившегося прохожего или от шума проехавшей в нескольких кварталах от их квартиры машины. Вирджиния ничего не знала об этом. Нет, конечно, она понимала, что ему непросто переживать полнолуния, но Волк никогда не говорил, насколько ему тяжело. Он не хотел тревожить беременную жену своими проблемами, с которыми она никак не могла ему помочь. Даже записался к психологу втайне от нее. Впрочем, от этого было мало толку. Что может сделать врач, если пациент не рассказывает ему правду о своих трудностях? А в правду, конечно, никто бы не поверил. Поэтому после нескольких сеансов Волк прекратил посещения. В город неторопливо, тихо и незаметно прокрадывалась весна, сопровождаемая сыростью, запахом молодой листвы и воплями гуляющих котов. Последние закатывали на помойках и чердаках такие концерты, что не могли спать и обычные жители Нью-Йорка, чего уж говорить об оборотне, мягко сказать, недолюбливающем кошек. Снова было полнолуние. Снова Волк целую ночь ворочался в кровати, стараясь не потревожить беременную жену и страстно желая уничтожить всех кошек в этом городе. Снова за завтраком делал вид, что все в порядке, просто он немного устал, «ты же сама понимаешь, почему, милая». Вирджиния улыбалась, наливая себе и мужу чай: кофе с его резким и сильным запахом был в их доме под запретом, особенно в такие дни. Сочувственно качала головой. Иногда ей казалось, что он считает её совсем глупой. Думает, что ему удается скрыть от неё, как он измучен бессонными ночами. Разубеждать его она не собиралась, просто предложила: - Хочешь, съездим куда-нибудь загород? Я взяла на работе пару отгулов: учитывая, сколько я работала сверхурочно, босс не смогла отказать. Давай приедем на вокзал, сядем в первый попавшийся поезд, выйдем на какой-нибудь маленькой станции и проведем эти дни на природе, подальше от цивилизации. Я немного устала от города. Конечно, после этого Волк начал сомневаться, можно ли ей, в её положении, на седьмом месяце… Но его возражения не продлились долго, и Вирджиния удовлетворенно кивнула: - Завтра утром должны заглянуть Эвансы, они в городе проездом, а я не видела Карен уже уйму времени. А потом мы с тобой уедем. Она ласково улыбнулась мужу, и остаток завтрака прошел за разговорами о том, что нужно взять с собой. До вечера Волк не находил себе места. Пытался заняться чем-нибудь полезным, но всё буквально валилось из рук. Наконец, он оставил свои попытки как-то помочь Вирджинии по хозяйству: разбитая салатница и лужа воды перед раковиной однозначно намекали, что получается не помощь, а кое-что другое, - и устроился в кресле в гостиной, бесцельно переключая каналы телевизора, пока не наткнулся на какое-то полубессмысленное ток-шоу. На первом этаже у кого-то подгорал ужин: запах чувствовался даже при закрытом окне. За стеной бурно ругались соседи; чуткий слух Волка улавливал все подробности того, как Роберт испортил жизнь Эллис, как ужасно ведут себя дети, как достала свекровь своими звонками. Волк попытался прибавить звук в телевизоре, но на большой громкости в голосе ведущей появились отвратительные визгливые нотки, так что он отключил его вовсе. Начинала болеть голова; стакан с соком, который он держал в руке, внезапно не выдержал давления и треснул. Волк с изумлением уставился на капающую на ковер оранжевую жидкость, как будто даже не понимая, откуда она взялась… Потом чертыхнулся и побежал за тряпкой. А после снова уселся в кресло, теперь решив отвлечься чтением газеты. Непрерывным фоном шумела вода: Вирджиния принимала душ. Волк посидел еще немного, пытаясь не слушать чужой скандал, после чего не выдержал и, постучав в дверь ванной, сообщил: - Я схожу прогуляться ненадолго. Плеск воды стал тише, раздался встревоженный голос Вирджинии: - Что-то случилось, дорогой? - Нет, нет, ничего, - поспешно заверил он ее. – Просто подышу свежим воздухом. Не дожидаясь, пока его жена перейдет к более подробным расспросам, Волк накинул куртку, и, крикнув: «Пока, скоро буду!», - вышел на лестничную площадку. Сбежал вниз, перепрыгивая через ступеньки, и выскочил на улицу. Свежий, - насколько свежим он мог быть в мегаполисе, пропитанный выхлопными газами, - воздух принес некоторое облегчение. По крайней мере, тут не пахло горелым мясом. Волк свернул в узкий переулок, начинающийся за домом, потом какое-то время шел по улице, вздрагивая от каждой проносящейся мимо машины, снова куда-то свернул, оказался на аллее, где на каштанах распускалась первая листва… Непрерывное движение, мерные шаги, иногда почти переходящие в бег, позволяли забыться и чувствовать себя почти хорошо. Остановившись в очередном узком проулке, он представления не имел, насколько далеко забрался. Городские запахи: бензин, мусор и люди, - били в нос, не давая никаких ориентиров. Машины шумели со всех сторон. Волк задумался о том, как будет искать обратную дорогу, когда соберется возвращаться. Когда соберется возвращаться? Он ведь обещал Вирджинии, что уходит ненадолго, значит, нельзя задерживаться, иначе она будет волноваться… Несколько минут ушло на то, чтобы найти табличку с названием улицы. После некоторых размышлений Волк сумел вспомнить эту улицу: пешком до их дома отсюда добираться чуть больше часа. Он даже сделал несколько шагов в нужном направлении. А потом в прореху между облаками выглянула луна. Волк споткнулся на ровном месте. По телу, от головы до кончика хвоста, прошла дрожь. Воздействие прямого лунного света оказалось неожиданно резким и сильным: голова стала легкой, пустой, очистилась от мыслей. От человеческих мыслей. А затем на него обрушился весь город. Разговоры людей в ячейках-сотах квартир, бормотание радио и телевизоров, шорохи от возни крыс среди мусорных бачков, мяуканье кошек на крышах, рев машин на соседней улице и дальше, грохот поезда на железной дороге в десятке километров в стороне. Запахи отбросов, железа, бензина, чьих-то духов, человеческого пота. Свет фонарей, внезапно ставший нестерпимо ярким. Пошатнувшись, Волк ударился плечом о стену. Сумел выпрямиться, опираясь на нее. «Сегодня луна всё-таки сумела взять свое», - на долю секунды всплыла в голове связная мысль. То, от чего он так пытался избавиться, что отрицал, от чего пытался бежать, сегодня все-таки настигло его. В горле само собой зарождалось рычание. Но он ведь разумное существо! Он сможет, обязательно сможет взять всё под контроль. Надо только сосредоточиться. Сосредоточиться, не думать о луне, смерти, крове и железе. Вспомнить Вирджинию. Его хорошую, милую, теплую Вирджинию и их будущего ребенка. Все будет хорошо, все будет… Глубокий вдох, - попытка выровнять дыхание, - принес новый букет отвратительных запахов. Под закрытые веки неумолимо пробивалось сияние неоновых вывесок с улицы. В уши сквозь прижатые к ним ладони вливалась железная музыка большого города: скрежет и лязг, рычание моторов и визг тормозов. До него донеслось рычание – его собственное рычание, пробивающееся из стиснутых губ, - и он в ярости ударил кулаком по стене. «Нельзя, так нельзя», - он должен был взять себя в руки. Когти заскребли по выщербленной кирпичной кладке и осыпающейся штукатурке, отрастающие клыки прокололи губу, наполняя рот столь желанным и ненавистным привкусом крови… Волк не сразу осознал, что стало легче. Кипящее в голове безумие отступило, отодвинулось на задний план, позволяя снова мыслить по-человечески. И, подняв глаза к нему, он понял, почему: луна скрылась в облаках, и звериное начало, лишившись поддержки ее чар, сдало позиции. Обессиленный этой короткой вспышкой, он сполз на землю, опираясь спиной о холодную шершавую стену. Хорошо, что его никто не видел. Хорошо, что здесь никого нет. И, словно в насмешку над этими мыслями, в дальнем конце переулка раздались шаги. Свет фонарей с соседней улицы вырисовывал в полумраке женский силуэт. Он ничего не будет делать. Просто посидит тут, в тени, невидимый, и пусть эта незнакомая девушка идёт, ему нет до неё никакого дела. Тихо и дробно щелкали каблучки по асфальту, всё ближе и ближе, вот уже совсем рядом... Через несколько секунд она пройдет мимо, не заметив его. А потом в прореху между тучами выглянула луна, он ясно увидел нарисованную на розовом джемпере белую овечку, и в голове что-то щелкнуло под чёткое стаккато каблучков. Темная фигура заступила дорогу девушке. - Куда ты торопишься так поздно, пастушка? - Я не… - она попятилась от незнакомца, еще не понимая, что происходит, но уже ощущая древний, первобытный страх, который кроется в сознании каждого человека. Тонкие пальцы с тщательно сделанным маникюром стиснули ремень сумочки. Слова оборвались захлебывающимся хрипом, когда когтистая лапа, уже только смутно похожая на человеческую руку, одним резким взмахом вырвала из нежного девичьего горлышка кусок плоти. Голова запрокинулась, соединенная с телом только позвоночным столбом, видимым в глубине раны, и несколькими лентами мышц и кожи. В глазах, широко распахнутых от боли и ужаса, который она даже не успела до конца осознать, отразился мертвенный свет луны. Кровь фонтаном брызнула во все стороны, багровым пятном расползлась по пушистому джемперу. Существо, стоящее перед ней, слизнуло попавшие ему на морду капли. Мощный яростный удар отшвырнул тело девушки назад, и оно с глухим стуком ударилось о стену, сползло вниз, оставляя на грязной штукатурке багровый след. Когти распороли джемпер вместе с кожей и плотью, открывая лунному свету белесые дуги ребер, под которыми затихали последние удары сердца. Несколько секунд зверь вдыхал дразнящий, мучительно-прекрасный аромат свежей крови, а потом, коротко рыкнув, подцепил ребра когтями, выламывая их из грудной клетки. Когти сомкнулись вокруг комка плоти, еще недавно гнавшего кровь по венам, и потащили его к ощерившейся клыками пасти. В двух кварталах оттуда мающаяся бессонницей старушка вздрогнула и пробормотала «примерещится же», услышав посреди мегаполиса волчий вой. А потом луна снова скрылась за тучами, и остался почти-человек, сгорбившийся над изломанным женским телом и перемазанный кровью, бормочущий невнятно: «Что же я делаю». Обхватив голову руками, Волк раскачивался вперед-назад, вдыхал густой солоноватый запах крови, от которого рассудок снова подходил к точке невозвращения. Несколько секунд слышно было только хриплое дыхание, а потом, коротко взвыв, он вскочил на ноги и, спотыкаясь, побежал прочь. Не важно, куда – только подальше отсюда. Волк не помнил, сколько прошло времени. Что он делал, куда шел, шарахались ли от него люди, или не обращали внимания на еще одного грязного бродягу. Грязи на нем действительно было теперь больше, чем крови, и в голове оставалось смутное воспоминание о падении в какой-то пруд. А еще в голове была пустота. Очень много непроницаемо-черной пустоты, в которой терялись все мысли. Зачем он здесь, что происходит, почему у него на одежде пятна крови? Было только одно, что он помнил четко. Вирджиния. Но затем мысли снова путались, уплывали; он, кажется, хотел найти её, услышать её голос, почувствовать её запах… но не знал, где искать. Через некоторое время в голове всплыло слово «поезд». Она что-то говорила про поезд, про станцию. Он должен встретиться с ней там? Волк не знал точно, однако пошёл, ориентируясь на далекий грохот поездов и не слыша ни ругани людей, с которыми сталкивался, ни визга тормозов машин, когда переходил дорогу, забыв о существовании светофора. Чем ближе к центру города, тем громче шум, тем навязчивее он лезет в уши, не оставляя места для мыслей. Стеклянные двери вокзала распахнулись, впуская Волка в пространство, наполненное гулом голосов, лязгом подходящих к платформе составов, раз за разом повторяющимся «поезд отправляется с четвертой платформы». Здесь был слишком много всего: людей, звуков, запахов, и его попытки хоть как-то собрать мысли воедино, хоть что-то вспомнить, снова провалились под потоком информации от перегруженных органов чувств. Волк пытался найти хоть один знакомый запах, - один-единственный знакомый запах, запах его Вирджинии, который сказал бы ему, что она здесь, в этом хаосе. Поток людей, устремившихся на платформу, на которую должен был вскоре прибыть поезд, увлек его за собой, и он не сопротивлялся, потому что всё равно не знал, куда идти. Его толкали, вокруг мелькали чьи-то лица, спины, шляпы, где-то плакал ребенок и мяукала кошка. Вирджиния. Где Вирджиния? Он выискивал её в толпе, цепляясь за мысли о ней, как за единственную возможность спасения. Но вместо её лица перед глазами всплывало другое, незнакомое. Какая-то девушка. Курносый нос, черный кудряшки и розовый джемпер. Какая-то девушка. Стук каблуков по асфальту. Ударивший в нос запах крови, которому сейчас неоткуда было взяться. «Вирджиния, что я сделал?» Голоса вливались в уши невнятным гулом, но не могли заглушить слышимую только ему звонкую дробь стучащих каблучков. Запах крови перекрывал вонь человеческого пота, металла и смазочного масла. Во рту ощущался солоновато-железистый привкус… Грохоча, как адская колесница, приближался поезд. «Вирджиния, что я сделал?» Волк, закрыв глаза, чтобы не видеть девичьего лица в обрамлении черных кудрей, шагнул к краю платформы. Волк не вернулся ни «скоро», ни через несколько часов, и Вирджиния провела ночь в пустой квартире, сходя с ума от беспокойства и убеждая себя, что всё в порядке. Утром позавтракала без всякого аппетита, пыталась смотреть телевизор, читать… Карен с семейством, как назло, задерживалась, и Вирджиния уже не знала, что и думать, когда, наконец, раздался звонок в дверь. - Здравствуй, дорогая! – Карен распахнула объятья, бережно обнимая подругу, и, погруженная в собственную радость от встречи, по обыкновению не заметила беспокойства на её лице. - Извини, отправление задержали. На вокзале был несчастный случай – бродячая собака попала под поезд. Тринадцатилетний Аллен, угловатый и вихрастый, вставил: - Круто, да. Голова в одну сторону, лапы в другую, череп раскурочило, прямо как в кино. Кишки по рельсам размотало, я сам видел, и кровищей всё забрызгано… Вирджиния почувствовала тошноту и непроизвольным жестом поднесла руку к губам. Подросток продолжал бормотать что-то про кино и кровищу, а муж Карен поправил супругу: - Не собака, а волк. Полисмен ещё удивлялся, откуда волк в городе. Перед глазами у Вирджинии всё расплывалось, вспыхивали темные кляксы, и последним, что она услышала, прежде чем потерять сознание, был возмущенный возглас Карен, одергивающей сына: - Аллен, перестань. Нельзя же говорить такие гадости при беременной женщине!

18-25.07.2012