Ответ

Сильный холодный ветер свищет между обломками, пробирая до костей. Мелкие камни и пыль хрустят под ногами Айзена, неторопливо обходящего черное пятно на земле — все, что осталось от Яхве. Легкий топот в отдалении от шагов бегущего в их сторону Исиды. Ичиго устал. Настолько, что даже не чувствует боли от сломанных костей, ран и ушибов. Ему хочется опуститься на ледяные острые камни, закрыть глаза и просто слушать — ветер-хруст-топот. Но он не может позволить себе этого. Пока Айзен рядом, идет неторопливо, смотрит внимательно и совершенно непонятно, что у него на уме. Ичиго не чувствует никакой радости от победы. Он опустошен. Ледяной ветер забрался внутрь и завывает в трещинах поломанных костей. Ичиго смотрит на постепенно растворяющееся в воздухе черное, и ему хочется стать ветром — так же развевать каштановые короткие пряди, тоскливо выть, прорываясь сквозь дыры в камнях, и не пытаться сквозь туман в голове просчитать дальнейшие действия не-врага, не-союзника. Исида все бежит и никак не может добежать, а Айзен — вот он, уже рядом, руку протяни. Ичиго стискивает пальцы на теплой рукояти Зангецу, но сил нет сдвинуть его хоть на миллиметр. А Кьека Суйгецу — перед глазами, целехонька, зажата в сильных изящных пальцах, блестит на свету ее острое лезвие. И Ичиго совсем не уверен, что сможет сдвинуться хоть на шаг, уклоняясь от смертельного серебристого росчерка. И он совсем не уверен, что ему хочется уклоняться. Ичиго слишком устал. В груди будто образовалась дыра Пустого, через которую вылились, утекли все эмоции и силы. А Айзен стоит в одном шаге и смотрит своим невозможным, пронзительным, внимательным взглядом. Заглядывает в самую душу, забирается в самые дальние уголки сознания. -И что дальше, Куросаки Ичиго? — и голос у него все такой же, мягкий, глубокий и вкрадчивый. Ичиго хочется рассмеяться, ведь черта с два он знает ответ, но сил нет даже на то, чтобы растянуть уголки губ в стороны. -Драться хочешь? — с трудом выдавливает вместо этого, и в первое мгновение не узнает собственный голос — охрипший, сиплый с каркающими нотками. А потом думает в отчаянии, что он будет делать, если услышит положительный ответ. Наверное, просто ляжет на землю, и пусть его убивают. Айзен фыркает презрительно, глядя сверху вниз. -Драться? — переспрашивает ядовито. — Не имею привычки бесцельно убивать беспомощных детей. Слабое возмущение пытается пробиться сквозь паутину апатии, Ичиго хочется напомнить про Каракуру, про тысячи беспомощных детей в ней, но он молчит. Айзен наверняка найдет, что сказать в ответ, а спорить — для этого нужны силы, нужны эмоции, нужны доводы, а все это утекло сквозь идеально круглую дыру в сердце. А еще где-то глубоко в душе Ичиго рад, потому что никогда более не желает видеть в Айзене своего противника. Голос Исиды звучит где-то неподалеку, выкрикивая фамилию Ичиго, и вроде бы и нужно ответить ему, указать направление движения, но смысл этого действия теряется в забившей голову вате. И он молчит, глядя в бесстрастное лицо Айзена. Бессмысленность происходящего бьется где-то на кромке сознания, и нет ответов, нет слов. Что дальше, Куросаки Ичиго? Айзен также молчит, и Ичиго почему-то думает, что тот тоже устал. А еще он думает, что скоро сюда вернутся шинигами, потрепанные, раненые и тоже смертельно уставшие. И тоже не будут знать, что же дальше. Они будут стоять вечность, пытаясь решить эту неразрешимую задачу: измотанная армия против одного уставшего бессмертного. Пока кто-нибудь один — кто угодно — не соберет, наконец, остатки сил и не атакует. И вновь битва. И вновь кровь. И вновь смерть. И Ичиго вдруг представляет, как это будет — со стороны Айзена. Один против всех. Против ненависти и неприятия. Закрывшийся своим высокомерием, как щитом. -Почему ты еще здесь? — хрипит Ичиго, с болезненным непониманием глядя на него. — Почему не уходишь? Тот негромко, иронично смеется в ответ, и непонимание в глазах Ичиго перетекает в бессилие. Он не знает, что делать, он не хочет обдумывать свои слова, он совершенно не хочет в одиночку искать ответ на вопрос — и что дальше? -Неужели отпускаешь? — улыбается Айзен после, и в улыбке этой одновременно веселье и злость. -Ты сам себе хозяин, — сипит Ичиго, сражаясь с предательски подгибающимися ногами. Уж что-что, а решать еще и за Айзена он точно сейчас не собирается. Своих вопросов хватает. Ведь окружающее пространство почему-то начинает быстро темнеть, как будто кто-то включил быструю перемотку и ускорил движение солнца по небу. И наступившие неожиданно сумерки кружат голову, и полумрак укутывает теплой слабостью, уговаривает, нашептывает, предлагает прилечь, и так не хочется сопротивляться. И уже не помнится, почему, ради чего он мучает себя, заставляет себя держаться прямо, опираясь на воткнутый в землю Зангецу. И уже не помнится, что он делает тут, почему под ногами пыль и камни, а вокруг тонут в подступающей темноте руины каких-то зданий. И лишь бесстрастное лицо выплывает из тьмы, по-прежнему приковывает внимание, кажется знакомым. И имя в голове… -…Айзен… — каркает Ичиго и начинает оседать на землю, из последних сил цепляясь за широкий черный тесак. Тьма наваливается, наваливается, наваливается… обступает со всем сторон, обвивает голову, опутывает тело. Ичиго пытается сопротивляться тьме, он не знает почему, но это очень важно, неописуемо важно. Но последние капли сил вытекают через дыру в груди. Ичиго свободной рукой пытается закрыть дыру, чтобы не позволить силам вытекать, но не может нащупать ровные края. А потом тьма становится совсем осязаема, мягко приобнимает, поддерживает, не дает упасть. И Ичиго так благодарен ей, так благодарен. Он хватается за нее, как за спасательный круг. И тьма холодна на ощупь, она гладкая, очень сильная и осторожно-бережная. А еще у нее красивое гладкое лицо, глубокий заинтригованный взгляд и вкрадчиво-мягкий голос: -Тебе нужно отдохнуть, Куросаки Ичиго. И, кажется, так просто последовать этому желанному совету, но Ичиго упрямо мотает головой, держится за тьму, с бесконечной признательностью ощущая поддержку в ответ. -Я не могу, — хрипит Ичиго своим каркающим голосом. — Мне нельзя. Я должен… Но что он должен, он не помнит. И в отчаянии он смотрит в единственный глаз тьмы, надеясь, что она подскажет, поможет. -Ты уже никому ничего не должен, — успокаивающе мурлычет тьма, бережно укладывает его на холодную землю и смотрит, смотрит, смотрит своим пронизывающим взглядом. — Ты уже все сделал. Облегчение разливается в груди Ичиго от этих слов, закрывает, закупоривает дыру в груди. Он сделал все возможное, он выполнил то, что нужно было, что должно было. И уже совершенно неважно, что память скрыта черным мягким покрывалом, зачем ему помнить что-то теперь — когда он может просто закрыть глаза и слушать: голос-голос-голос. -Отдыхай, Куросаки Ичиго, — говорит этот вкрадчивый голос. — Ты в безопасности. Ичиго хочет улыбнуться, хочет сказать голосу, что и так ничего не боится, что он сильный и может за себя постоять, но глубокая темнота уже распахнула свои теплые объятия, и Ичиго больше не может, не способен ей противиться. И последнее, что он чувствует, перед тем как с головой нырнуть в черные глубины — ласкающее прикосновение к своим волосам. И последнее, что он слышит — продолжающий звучать глубокий и бархатный голос. Но совершенно нет сил разобрать, что именно он говорит. Ему снится ответ на вопрос — и что дальше? — и тот оказывается таким простым и логичным, что Ичиго смеется во сне над тем, что не додумался до него раньше. Когда он просыпается, то видит над собой серую ткань палатки. Он слышит голоса, множество голосов: громких и тихих, бодрых и уставших — жизнерадостных. А еще он слышит стук молотков, и визг пил, и грохот катящихся камней. Кто-то ходит и бегает, кто-то разговаривает и спорит, кто-то смеется. И не хватает чего-то. Свиста ветра. Шороха камней под осторожными шагами. Одного единственного голоса. Отдыхай, Куросаки Ичиго. Ты в безопасности. Ичиго сбрасывает с себя остатки сонливости, резко встает с лежанки, мгновение пережидает головокружение и привыкает к ломящей боли в теле, а затем выходит наружу. Солнце в зените, и теплый легкий ветер тут же принимается ерошить и без того растрепанные волосы Ичиго. Его палатка — одна из многих в выстроенном по кругу городке, наполненном жизнью. Множество шинигами бродят, ходят и бегают туда-сюда. В одной из соседних палаток смеются Ренджи и Рукия. Где-то вдали слышен зычный голос Зараки Кенпачи, ему вторит рычание Гриммджо, и это вызывает у Ичиго улыбку. На пригорке неподалеку от города видна мощная фигура Чада, огненный всплеск и зеленая волна волос Иноэ и Нэлл и слепящая белизна одежд Исиды. Ичиго смотрит на суетящихся шинигами и то и дело вылавливает знакомые лица или фигуры: Бьякуя и Тоширо, Кьораку и Шинджи. Шухей, Матсумото, Иккаку, Юмичика… Он даже не надеется ухватить среди них всех — одного, понимает, что его тут нет и быть не может, но почему-то продолжает искать. Ичиго не задумывается, зачем, но ему очень хочется рассказать о том, как прост и логичен был ответ на тот вопрос. Невдалеке слышны переругивания Урахары и Маюри, и, пораздумав мгновение, Ичиго направляется в ту сторону. Он успевает увидеть очередной эксцентричный наряд Куротсучи, прежде чем тот скрывается между палатками. А Урахара стоит, склонившись над столом с пробирками и листами бумаг, и не замечает Ичиго, пока тот не подходит совсем близко. Урахара как всегда неуемный и жизнерадостный. Улыбается широко, и глаз его не видно в тени панамы. -Проснулся, Куросаки? — говорит бодро и обмахивается веером. — А мы тут, видишь ли, прибираемся. -Где он? — спрашивает Ичиго, и с удовлетворением слышит, что голос его, хоть и слегка хрипловатый после долгого сна, но уж никак не каркающий. Урахара на мгновение перестает махать веером, но затем начинает делать это еще интенсивнее. -Не беспокойся, Куросаки, угрозы он не представляет, — отвечает, улыбаясь. Но Ичиго видит напряжение в этой улыбке и что-то еще, скрытое, настороженное. И спрашивает вновь: -Где он? Урахара вздыхает тяжело, откладывает веер в сторону, прячет глаза под панамой, и уже не улыбается. -Ну, пойдем, — говорит. И они идут. Между палаток, к краю городка, то и дело натыкаясь на близких и знакомых. Ичиго цепляется за улыбки, за приветственные слова, за неумолкающий фоновый шум, состоящий из множества звуков: голоса, инструменты, разбираемые вдали завалы; за оживление и оптимистичный настрой, витающие в воздухе. Пытается проникнуться атмосферой веры в будущее. Слишком резкий переход от отчаяния к надежде. От смерти на клинке к жизни в глазах. От усталости к движению вперед. Ичиго никак не отпускает разговор, почти состоявшийся, но не договоренный. В голове у него по-прежнему свищет ветер и шуршит каменная крошка под ногами. Непонимание произошедшего тревожит, скребется в душе. И вопрос, который, по большему счету, больше не имеет смысла и значения — да, в общем-то, и не имел никогда — отражается гулким эхом от стенок черепа, не позволяя сосредоточиться на настоящем. Ичиго думает, что ему просто нужно вернуться на мгновение туда, в прошлое, и дать ответ. Такой простой. И такой логичный. И тогда все будет хорошо. Они идут долго под ясным голубым небом. Мимо разрушенных стен. Мимо каменных завалов. Туда, где тьма, будто живая, льется из провала в земле. А пока они идут, Урахара говорит. Рассказывает, как Исида нашел их. Как Айзен, сидя на земле рядом с Ичиго, тихо втолковывал что-то ему, спящему. И не пошевелился, когда Исида приказал ему убираться, направив стрелу ему в сердце. Как пришли шинигами, и Айзен добровольно позволил заковать себя в цепи. И как он улыбался все это время и что не произнес больше ни звука. Они останавливаются у входа, и Урахара замолкает, глядя в бездонную тьму. -Стоит ли, Куросаки? — спрашивает тихо и снимает панаму, а глаза у него прозрачные и уставшие. — Не лучше ли оставить все как есть? -Мне просто нужно ответить на вопрос, — отвечает Ичиго, улыбается непониманию в серых глазах. И спускается вниз, в непроницаемую и вечно голодную тьму. Ичиго идет во тьме, туда, где яркие всплески запечатанной рейацу пытаются разорвать цепи. Он идет и размышляет об одиночестве и силе. О похожести и взаимодополнении. О вопросах без ответа. Он думает, что вечное заточение во тьме — не лучшая награда для того, кто помог спасти мир. Он думает, что из них с Айзеном получилась отличная команда. А еще он думает, что пропустил тот момент, когда имя это — Айзен — стало значить для него больше прочих. Ичиго не знает, что он будет говорить. Он не уверен, что будет говорить вообще. Но в ушах — завывание ветра в недосягаемой взору вышине Мукена, и шорох каменной крошки под ногами, и отдаленные, несущественные звуки, доносящиеся снаружи, и не хватает всего одной составляющей, так что ему кажется, что он все делает правильно. Откуда-то сверху падает конический луч света, высвечивая во тьме пыльный каменный пол, свернувшиеся на нем змеи-цепи, обвивающие каменное кресло и узника на нем. У Айзена в глазах нет удивления, нет неприязни. Он смотрит внимательно и цепко, обе руки у него на месте, а сквозь прорехи в одежде видна невредимая светлая кожа. И улыбается он все так же высокомерно, прикованный цепями к каменному трону. Владыка подземного царства тьмы. И они вновь молчат, глядя друг на друга. Ичиго ждет вопроса, а Айзен… кто разберет, что творится в его гениальной и непредсказуемой голове. Ичиго не выдерживает первым. -Спасибо, Айзен, — благодарит он искренне, и тот приподнимает бровь в легком удивлении. -За что же? — и голос у него без единой капли хрипотцы, все такой же вкрадчивый и глубокий. Ветер, шаги, голос… теперь все компоненты на месте, и Ичиго чувствует себя почти удовлетворенным. -За помощь, — отвечает он, и Айзен тихо посмеивается в ответ. -Было бы крайне неразумно с моей стороны позволять кому-то перекраивать принадлежащий мне мир без разрешения, не находишь? — иронично говорит Владыка, и Ичиго смеется в голос, осознавая эту иронию в полной мере. Всемогущий король, запертый своими подданными под землей. Его не получается жалеть. Ему не получается даже сочувствовать. Сложно испытывать такие эмоции по отношению к существу, которое даже будучи прикованным к камню в забытом всеми богами месте выглядит так, будто повелевает миром. А самое ироничное в этой ситуации заключается в том, что превосходство Айзена над остальными — не просто кичливая самоуверенность, но неопровержимый факт. Ичиго помнит бой с Яхве, ту часть, которую застал. Несмотря на то, что Яхве поглотил силы множества существ, в том числе силы Ичиго и даже Короля Душ, Айзен смог окрутить его иллюзиями и уступал ему лишь ненамного. И теперь можно лишь предполагать, как закончился бы поединок изменения будущего и искажения реальности. Если учесть, что Айзен даже не использовал банкай. Айзен, израненный и без руки, мог бы разнести в пух и прах потрепанную армию Сейрейтея. Он мог бы уйти и вернуться позже, с войском, в разы превышающим старое. Но он остался. Он позволил заковать себя в цепи и спрятать в глубокой тьме. И Ичиго не понимает, почему. Он смотрит на насмешливую улыбку и ловит пронизывающий насквозь взгляд. И не выдерживает. -Почему, Айзен? — спрашивает с отчаянным непониманием. — Почему ты остался? Какой смысл тебе был сдаваться? В лице напротив — превосходство и торжество, и Ичиго с обреченностью и одновременно легким уважением думает, что его приход сюда и вопрос этот были просчитаны и ожидаемы. Но Айзен тянет с ответом. Ему, наверняка, одиноко и скучно здесь, в непроницаемой и холодной темноте, и он, конечно же, намерен поиграть — Ичиго абсолютно уверен в этом. И тем неожиданнее был спокойный и совершенно серьезный ответ: -Я хотел поговорить с тобой. Ичиго будто бьют эфесом меча под дых. Дыхание перехватывает, и несколько мгновений он пытается судорожно вдохнуть ставший вдруг обжигающе-ледяным воздух. Вой ветра неожиданно умолкает в вышине, наступает абсолютная, пронзительная тишина. Тишина, в которой каждое биение сердца раздается ударом гонга. Ичиго ждал чего угодно, от иронии и насмешек до выражения превосходства. И поэтому этот простой и прямой ответ на несколько секунд выбивает почву у него из-под ног. -О чем? — спрашивает, наконец, он хрипло, и жадно смотрит, не отрываясь, в бесстрастное лицо. Айзен же пожимает плечами, и обвивающие его цепи звенят, сталкиваясь звеньями. -О чем угодно, — отвечает он, и нет высокомерия в его голосе, нет иронии, лишь усталое спокойствие. — О власти и силе. Об истории и битвах. О врагах, друзьях… ненависти… взаимопонимании… Есть множество тем, которые я хотел бы обсудить с тобой, Куросаки Ичиго. -Почему со мной? — Ичиго уже не помнит, зачем он пришел сюда, чего он хотел от этого скованного Владыки во тьме. Удивление, непонимание и, почему-то, удовольствие, будто от похвалы, растекаются по венам, заставляя сердце биться чуть быстрее. Айзен улыбается и в глазах его плещется веселье. -В ответе на этот вопрос будут затронуты темы ненависти, взаимопонимания, сожаления и ошибок прошлого, — отвечает он и посмеивается негромко, глядя на вытянувшееся в изумлении лицо Ичиго. А тот смотрит несколько мгновений на веселящегося Айзена и потом улыбается недоверчиво. Он не представлял, что могущественный, самовлюбленный, высокомерный, желающий перекроить весь мир под себя Владыка может быть и таким: легким, спокойным, доброжелательным. Ичиго не знает, что думать, и не знает, во что верить. Единственное, что он понимает — ему до внутренней, тревожной боли нравится разговаривать с Айзеном вот так — спокойно и неторопливо, будто впереди вечность, и совершенно некуда спешить. А еще, что непроницаемая, жадная тьма, окружающая их, не лучшее место для таких разговоров. -Озвучишь этот ответ? — спрашивает Ичиго тихо, и видит, как веселье тускнеет на лице Айзена, вновь сменяясь усталостью и спокойствием. -Если ты так желаешь, — говорит он медленно. — В твоих глазах нет ненависти. И никогда не было. Я не понимал, почему, и не принимал этот факт. Я пытался убить твоих друзей и уничтожить твой город. А ты все равно не желал ненавидеть меня. И лишь много позже я осознал… — Айзен молчит недолго, смотрит на Ичиго пристально, будто выискивая что-то в его глазах. Потом кивает каким-то своим мыслям, и продолжает. — Ты сделал то, что не удалось мне. Ты понял меня. А там, где зародилось понимание, не остается места для ненависти, — и он замолкает, а в глазах его — ожидание и неприкрытый интерес. -Ты еще говорил про сожаления и ошибки прошлого, — все так же тихо напоминает Ичиго, а внутри его трясет. От сочувствия, неожиданно накатившего душащей волной, от острой откровенности слов Айзена, от желания и одновременно страха услышать продолжение. -Не пойми меня неправильно, Куросаки Ичиго, — иронично улыбается тот. — Я не сожалею о совершенном и этого не произойдет никогда. Вернись я в прошлое, поступил бы также. Я искренне верю в то, что говорил Урахаре: сильные должны думать о том, каким этот мир должен быть, — он вновь недолго молчит, глядя в напряженное, ожидающее лицо Ичиго. — Но я жалею о совершенных ошибках. Одна из которых — попытка убить тебя, мое собственное, совершенное творение. И Ичиго вновь задыхается от этих слов, произнесенных спокойным, будничным, немного усталым тоном. Он совершенно не представляет, что думать и как реагировать на это признание. Он пытается разозлиться, но не может, ведь смирение с тем фактом, насколько сильно Айзен повлиял на его жизнь, наступило давным-давно. А после смирения пришла признательность. Ведь, по сути, только благодаря Айзену он стал тем, кем является сейчас. Только благодаря этому вмешательству Ичиго обрел столь дорогих ему друзей. И в первую очередь благодаря битвам, что были подстроены Айзеном, он теперь может защитить свой мир. -Я хочу исправить некоторые ошибки, Куросаки Ичиго, — продолжает Айзен, внимательно наблюдая за сменяющимися эмоциями в золотисто-карих глазах. — И, подводя итог всему сказанному: почему я хочу разговаривать именно с тобой? Ты единственный понял меня. Ты единственный не испытываешь ко мне ненависти. Ты единственный не вызываешь у меня презрение. Ты единственный будишь во мне интерес, — Айзен молчит мгновение, а потом улыбается. И в этой ироничной, кривой улыбке спрятано некое внутреннее смирение. — Пожалуй, совокупность этих определений позволяет назвать тебя — особенным, Куросаки Ичиго. Ичиго хочется смеяться от невыносимой иронии ситуации. Слова Айзена отзываются раскаленной, болезненной гордостью внутри. Этой гордости нет обоснования, нет объяснения. Она иррациональна и потому причиняет боль. Да, Айзен развил силу в Ичиго, но отнюдь не из добрых побуждений, а исключительно ради собственных эгоистичных целей. Это было цинично, хладнокровно и жестоко. Айзен — не наставник, но хитрый манипулятор. И надо бы злиться, но Ичиго слишком благодарен Айзену за тот мир, в котором он теперь живет. Кроме того, удивительно приятным оказалось осознание собственной исключительности в глазах того, кто презирает весь свет. И Ичиго ухмыляется криво, но по-прежнему молчит, совершенно не представляя, что ответить. У него в голове вертится множество глупых фраз от «спасибо» до «поздновато, не находишь?», и ни одна из них не кажется соответствующей ситуации. А Айзен смотрит выжидающе, сидит неподвижно на своем обмотанном цепями троне. И темнота вокруг давит, путает мысли еще больше. И тишина забивает уши ватой, тревожит. Ичиго сейчас мог бы развернуться и уйти навсегда, чтобы не переступать нервно с ноги на ногу под этим испытующим взглядом, чтобы не размышлять беспокойно о том, какого ответа от него ждут. А мог бы и вернуться потом, чтобы вновь начать неспешный разговор — о чем угодно, и, может, к возвращению он нашел бы подходящие слова. Но Ичиго не хочет уходить. Он не хочет оставлять Айзена одного, здесь — в жадной и обволакивающей темноте. Он думает о том, как было бы здорово сидеть на веранде с кружкой чая и обсуждать неспешно разные темы: власти и силы, врагов и друзей, ненависти, взаимопонимания, сожалений и ошибок, — и множество других, неназванных. А еще он размышляет о том, насколько идеальна и неправдоподобна эта картина. Перед глазами встает Айзен-враг, Айзен-убийца. А потом Айзен-Король на троне в белой башне. Ичиго смотрит на него, запертого навечно во тьме, самоуверенного, почти всемогущего, и думает о его гениальности, хитрости и беспринципности. Вспоминает все слова, произнесенные сегодня здесь, в глубокой тьме. И принимает, наконец, одну простую мысль, которая крутится в голове все время, начиная с завершения битвы с Яхве. Убрать из Айзена пренебрежительное отношение к миру, и из него получится сильный, успешный правитель, под уверенной дланью которого мир может стать только лучше и сильнее. Но есть ли тот, кто сможет раскрыть одинокую и окаменевшую душу Айзена и влить в нее немного сочувствия и солнца? -Что скажешь, Куросаки Ичиго? — разрывает тишину глубокий голос. Взгляд у Айзена заинтригованный, и он всматривается в глаза Ичиго с пристальным вниманием, будто пытаясь по ним прочитать все цепочки размышлений, что крутятся в рыжей голове. — К каким выводам ты пришел? -Ты сказал, что хочешь исправить некоторые ошибки, — Ичиго поджимает губы, до сих пор не очень уверенный в том, что хочет сделать. — Представь на секунду, что у тебя появилась эта возможность… И он снова замолкает, раздраженный сам на себя, что никак не может решиться на этот шаг. -Допустим. И что дальше, Куросаки Ичиго? — спрашивает Айзен, сощурившись, и у Ичиго щелкает что-то в голове, ставшей вдруг совершенно ясной. Ему снился ответ на вопрос. И ответ этот оказался таким простым и логичным, что Ичиго смеялся во сне над тем, что не додумался до него раньше. И все встает вдруг на свои места. И Ичиго понимает, зачем он здесь и что он должен сделать. Именно то, на что он не мог решиться несколько последних минут. Он молча вынимает из ножен Зангецу и успевает заметить изумление, нетерпение и, наконец, торжество в глазах Айзена, перед тем как клинок рассекает сковывающие его цепи. Они осыпаются на каменный пол Мукена с тихим, обреченным звоном, рассыпаясь на звенья, а потом растворяются, поглощенные темнотой. Айзен медленно встает со своего каменного трона, неотрывно глядя на Ичиго. Делает несколько шагов вперед, и каменная крошка шуршит под его ногами. И неожиданно вновь начинает выть ветер в вышине. И откуда-то издалека доносятся еле слышные, фоновые звуки. -И что дальше, Куросаки Ичиго? — повторяет глубокий, вкрадчивый — тот самый — голос, и Ичиго, наконец, чувствует себя полностью и окончательно счастливым. Он молчит несколько мгновений, прокатывая на языке ответ, столь простой и логичный, что ему вновь хочется смеяться — и он делает это, а потом произносит его вслух. И Айзен улыбается иронично на этот ответ и приподнимает бровь недоверчиво, а потом посмеивается тихо, и Ичиго с болезненной пытливостью наблюдает, как осыпается в его глазах первый из сотен слоев каменной оболочки, что скрывает застывшую душу. Ичиго с внутренним волнением протягивает руку, и Айзен, продолжая неотрывно и внимательно смотреть ему в глаза, мягко обхватывает горячую ладонь сухими и прохладными пальцами. И Ичиго улыбается и повторяет те же самые, простые слова, которые прячут за собой гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. -Выбор за тобой.