Лихорадка

      Устало размыкаю веки, втягивая духоту помещения в себя, и морщусь. Горло саднит. Как, в принципе, и все тело.       Почему никто не открыл окно?       Вопрос отпадает сам собой, когда в голове хоть на малую долю проясняется.       Пытаюсь сморгнуть мутную пелену перед глазами, но выходит просто отвратительно. Под веками сухо.       Лучше бы я не просыпался.       Медленно поворачиваю голову. Шея затекла.       Сколько я провалялся в одном положении? Да хрен знает. Ощущение времени я потерял уже давно. Но, кажется, сейчас утро.       Жмурюсь, обнажая крепко сжатые зубы. Надо попытаться сесть.       Вновь открываю засыпанные песком глаза. Меня обдает холодом.       Замираю, судорожно перебирая мысли.       Почему он до сих пор здесь? Почему не уехал? У него же билет на самолет… Он ведь не мог…       Твою мать.       Сглатываю, прерывисто втягивая воздух. Кости нещадно ломит, в глазницах вновь разгорается жар.       Чертова лихорадка.       Ларин сидит на полу, привалившись спиной к стене и поставив один локоть на тумбочку рядом. Клюет носом, из-под полуприкрытых век изучая что-то на экране своего телефона.       Почему именно так? Почему здесь? На диване в гостиной сидеть явно удобнее. Хотя бы на стуле. Можно было бы принести его сюда… но зачем?       Щурюсь, пытаясь утихомирить расплывчатые пятна, которые сливаются сейчас в одно огромное мутное нечто - мою комнату. Кажется, даже как-то криво неестественно улыбаюсь, замечая одну мелкую деталь.       От нижней части телефона в его руках тянется тонкий белый провод к розетке чуть повыше над тумбочкой. Единственной незанятой розетке в этой комнате. Это хоть сколько-то объясняет его положение в пространстве.       Тянет в пояснице, и от этого я неосознанно приподнимаюсь, несильно ерзая, стараясь унять отвратительное болезненное ощущение. Господи, как же мне паршиво.       Ларин устало выдыхает, одной рукой тормоша свои волосы, и неспешно переводит взгляд выше. Видимо, чтобы дать глазам отдохнуть. А я так глупо, совершенно по-детски резко закрываю свои, притворяясь все еще спящим. Зачем? Да хуй знает.       Сердце на мгновение замирает, а я молюсь, чтобы он не заметил моих дрожащих век.       К чему весь этот цирк?       Как же глупо.       Дима откладывает свой телефон. И понимаю я это, потому что в почти абсолютной тишине раздается характерный звук глухого удара металлического корпуса о деревянную поверхность невысокой тумбы у стены напротив кровати.       Едким импульсом простреливает позвоночник, отдавая в голову.       Терплю, продолжая притворяться.       Тишина затягивается уже, кажется, на минуты. От напряжения у меня начинает зудеть внутри черепной коробки. Я с трудом подавляю желание приоткрыть один глаз и посмотреть, чем занимается Ларин. Может, он просто уснул?..       Догадка исчезает, когда я слышу шорох с его стороны, а после — как он осторожно встает на ноги.       Задерживаю дыхание. Сердце вновь пропускает пару ударов, чтобы начать колотиться с удвоенной силой. Пальцы ног холодеют.       Блять… Я как школьник, бодрствующий в третьем часу ночи. А Ларин внезапно заглянувшая мамка. Идиотизм. Но я продолжаю играть роль крепко спящего. Не шевелюсь.       Тихие осторожные шаги все приближаются. Он, что, старается не шуметь? Идет на цыпочках?       У меня что-то болезненно сжимается в груди, заставляя сухой ком подступить к горлу.       Господи, как же душно.       Ларин замирает у моей кровати. Прямо рядом со мной. И мне отчего-то кажется, что он наклоняется, оказываясь вплотную к моему лицу.       Смоляные потоки окутывают дыхание. Бросает в жар. Чувствую запах пота, за эти дни въевшийся в мое одеяло. Становится тошно.       Дерьмо.       В паху скручивает от ощущения его дыхания над моим ухом. Значит, он все-таки наклонился.       В голове тяжело от болезни или лица Ларина прямо над моим?       Твою мать.       Ему стоило улететь запланированным рейсом.       Снова чувствую движение. Он дергается, прерывисто прижимаясь губами к моему лбу.       — Не заставляй меня больше так волноваться, — хрипло шепчет в мои волосы.       А после я слышу, как он быстро выпрямляется, выходя из комнаты. Хлопает дверь. А за дверью и мои легкие. Взрываются. И я распахиваю глаза, хватая воздух ртом.       Какого черта, Ларин?!       Бегаю глазами по комнате, с трудом осознавая происходящее. Что за приступы нежности?       В горле горят костры. Голова вся в огне. Я теряюсь. Теряюсь в боли и собственных разрозненных, смешанных в кашу мыслях. Ноги, кажется, свело… В сознании темнеет.       Я снова забываюсь в лихорадке.       Просыпаюсь я в следующий раз, когда в комнате царит полумрак. Видимо, уже вечер.       Сглатываю, облизывая пересохшие губы, и с опаской поворачиваю голову в сторону тумбочки.       Выдыхаю то ли разочарованно, то ли облегченно. Там никого нет.       Цепляюсь взглядом за горящий экран собственного телефона. Похоже, пришедшее оповещение было тем, что заставило меня открыть глаза.       Осторожно вытягиваю руку, непослушными слабыми пальцами поднимая мобильник с пола.       Кости больше не ломит. Только отвратительная сухость во рту и горле напоминает о недавней лихорадке. Голова гудит, пытаясь собрать мысли в кучу. Соображаю я с трудом.       Мобильник любезно извещает меня о том, что Дима ведет стрим на канале.       Тупо тыкаю в оповещение пальцем, в который раз нервно сглатывая. От утреннего воспоминания меня обдает жаром, а конечности снова холодеют.       Вопросы от подписчиков. Я как всегда попал на самое интересное.       — Волнуешься за Юлика? — зачитывает Ларин с экрана. — Нет. Он взрослый парень, сам поправится, — отвечает так уверенно, что мне становится смешно.       Туман в голове рассеивается.       — Когда в следующий раз будешь в Москве? — продолжает читать вопросы. — Ну… не знаю. Пока у меня другие планы. В Питере есть много всего, что надо сделать.       Глаза больше не жжет. Песка как не бывало. Поэтому я отчетливо различаю ткань своих кухонных занавесок прямо за его спиной.       — Дима! Давай ебаться! — кричу, подражая его давнишней реплике, ощущая, как сильно хрипит больное горло. Пытаюсь скрыть насмешку в голосе.       Ларин едва заметно вздрагивает, но делает вид, что не заметил, даже когда из динамика своего телефона я слышу знакомый крик с опозданием в несколько секунд.       Мои слова замирают в воздухе. Я это чувствую. Смеюсь, прикрывая рот ладонью.       — Ладно, пора уже заканчивать. Давайте, всем пока. И будьте злее, — сдерживает себя, чтобы не выпалить все скороговоркой, а я отчетливо слышу, как открывается дверь у меня за головой.       — Уже проснулся? — интересуется, прижимаясь плечом к дверному косяку. А меня пробирает дрожь. Смех исчезает так же легко, как и появился.       — Почему ты не улетел? — откладываю телефон в сторону, переворачиваясь на живот, и смотрю на Ларина, теперь приподнявшись на локтях. В груди снова нехорошо тянет.       Засовывает руки в карманы. Молчит. Глядит прямо в глаза. Хотя, наверное, скорее в переносицу. Но я этого не осознаю.       — Самолет отменили, — непринужденно отвечает, отлепляясь от косяка и делая шаг ко мне. Снова чувствую отвратительную духоту. — А ты в обморок свалился.       — Понятно, — хрипло отвечаю, вновь переворачиваясь на спину. В глазах темнеет. Я слишком долго лежу на кровати. — Можешь ехать. Я нормально себя чувствую, — сглатываю, закрывая глаза.       Дима.       Твою мать.       — Ладно, — спокойный голос за спиной.       Чертов лжец.       Задыхаюсь. В голове нарастает шум.       Слышу его шаги сбоку. Он снова наклоняется.       Твою мать.       Скручивает все тело. Меня обдает жаром, который застывает на коже ледяным сквозняком.       Как же, мать вашу, душно.       Прерывисто выдыхаю, пытаясь унять судорогу в животе, и слегка приоткрываю глаза.       Господи…       Давлюсь кислородом. Сердце нервно мечется, растирая свои стенки о ребра. Дима нависает надо мной. Между нашими лицами меньше нескольких сантиметров.       Вжимаюсь в кровать изо всех сил.       Он скользит взглядом по моему лицу, останавливаясь на губах. Медленно приближается.       — Ларин, что ты творишь? — выдаю сипло, запинаясь. Едва ли могу шевелить языком. Кажется, воздух разрывает легкие изнутри. Горло пережато.       Он и не думает останавливаться или отвечать мне. А я снова не могу пошевелиться.       Какого черта?       Я словно добыча для хищника. Пытаюсь ускользнуть, поджимая колени, а Ларин надвигается на меня с абсолютно невменяемым видом.       Его губы от моих отделяет едва ли пара миллиметров. Даже несильно поддаться вперед — и я окажусь в его власти.       Да почему я думаю об этом?!       Хотя, глупый вопрос. Настолько глупый, что я отчаянно сжимаю в руках простынь, комкая ее и надеясь на то, чего не хочу. Или хочу..?       Блять, придурок, да определись ты уже!       Дима покорно ждет. Смотрит теперь на меня, такой уверенный и властный, но… что это в его взгляде… тревога?       Ларин, мать твою!       Отцепляюсь от простыни, резко притягивая его к себе за шею. Нахуй идут моральные принципы. Нахуй идет все вокруг.       Выставляет локти с двух сторон от меня, чтобы иметь хоть какую-то опору. А я прижимаю его еще ближе, надеясь, что он не услышит, как сильно колотится мое сердце.       Тяну его на себя, чтобы он полностью забрался на кровать, и льну всем телом, надрывно дышу. Прижимается ко мне, одной рукой сползая на плечо и осторожно поглаживая кожу.       Господи… да почему? Это же Ларин. Он не должен быть таким нежным. Он не был…       Всегда. Каждый гребаный раз я думал, что это должно закончиться. Тогда почему сейчас я наступаю на одни и те же грабли, пуская порочный круг обратно на свои колеи? Почему?       Да потому что чертова обида давно прошла. И у меня, и у него.       Твою мать… как же я скучал по этому.       Скользит по моему языку своим, отчего становится щекотно. В паху снова тянет. Жжется.       Приподнимаю бедра, прижимаясь к нему.       Резко разрывает поцелуй, приподнимаясь на локтях. Старается смотреть серьезно. Оба тяжело дышим.       — Так твое «давай ебаться» — не шутка? — вопросительно приподнимает брови, в едва заметной усмешке растягивая уголки губ.       — А твое «не заставляй меня больше так волноваться»? — делаю ответный выпад, на что на лице Ларина на мгновение проскальзывает удивление, и он с испугом смотрит на меня.       — Притворщик, — выдыхает то ли укоризненно, то ли с восхищением, вновь склоняясь надо мной.       — Не больше тебя, — последние звуки остаются на моих губах, прижатые губами Димы. А меня начинает трясти, нервной дрожью отдавая в сознание.       Пиздец… Что я творю?       На самом деле просто лихорадка еще не исчерпала себя. Да. Так и есть.       По-дурацки закидываю на Ларина ногу, прижимая его к себе так, чтобы сразу же задохнуться.       И, все-таки, в комнате слишком душно.       Почему никто не открыл окно..?