Выдохни, а?

       Ячи медленно переводила взгляд с Хинаты, только что с зеленым лицом вернувшегося из уборной, на прижавшего руки ко рту бледного Ямагучи. Хината схватился за живот — Ямагучи медленно опустил голову между коленей.        Все сегодня было не так. Утро, начавшееся звонком заболевшей Киеко, продолжилось опоздавшим автобусом, катастрофой в виде тошноты Хинаты прямо в салоне и всеобщим мандражом перед матчем. Противники показались лишь раз — и этого хватило, чтобы Хината мгновенно скрылся в туалете, Танака сорвал с себя рубашку за последние десять минут уже четыре раза, втихую паникующий Асахи сбил головой спортивные кубки с настенных полок, а Даичи лишь молча вздохнул, что было плохим, очень плохим знаком.        В коридоре стояла густая тишина, разбавляемая тяжелыми вздохами Кагеямы, нервы которого, несомненно, тоже были натянуты до предела.        Ячи с тоской думала об отсутствующей Киеко. Она бы точно знала, что делать. Знала, что сказать, как подойти и как прикоснуться. Она бы посмотрела оценивающе и спокойно из-за стекол очков и непременно сказала бы: «Они всегда такие, Хитока-чан».        А Ячи так не могла. Какой из нее менеджер, если один-единственный товарищеский матч грозит обернуться всеобщим нервным срывом! И вместо того, чтобы подавать пример сдержанности и уверенности в их общих силах, она своим перепуганным видом лишь усугубляет ситуацию.        Ячи нервно сжала пальцами коленки. Ей казалось, что в беззвучном вакууме коридора ее учащенное дыхание слышно даже Цукишиме в наушниках. Чувствуя, как буквально звенят натянутые до предела нервы, она невольно задалась вопросом, как ему удается сохранять столь невозмутимый вид.        В этот момент Даичи, до этого балансирующий на тонкой грани спокойствия, все-таки наорал на Танаку за его неуместную склонность к эксгибиционизму. К перепалке тут же присоединился Нишиноя, который в каждой бочке затычка, а вторящие друг другу Сугавара с Асахи тщетно пытались их утихомирить. По коридору носилось эхо.        — Танака, немедленно надень футболку! Мы в чужой префектуре!        — Мы обязательно победим! Клянусь, мы обязательно победим, черт вас всех раздери!        — Рю, это грандиозно! Черт вас всех раздери, да!        — Даичи, Танака, сбавьте тон… слишком громко… -       А вдруг нас сейчас выгонят?!        — …черт вас всех раздери, победим!        — Замолчите!        Находящийся ближе всех к эпицентру катастрофы Цукишима несколько раз вытаскивал из кармана плеер, чтобы, видимо, сделать музыку громче, но на оглушительном «Р-р-раскаты грома, черт вас всех раздери!», которое мог не услышать разве что глухой с рождения, с каменным лицом поднялся со скамейки, аккуратно обошел Хинату, интенсивно меняющего цвет лица с белого до зеленого каждые пять минут, затем Ямагучи, который по виду обещал повторить подвиг, и со вздохом уселся на скамейку рядом с Ячи.        "Единственный, кто выглядит нормально", — в нервной трясучке подумала Ячи, глядя на него из-под ресниц. Цукишима выглядел как человек, который, случись сейчас землетрясение, неторопливо снимет наушники, аккуратно свернет провод, невозмутимо утрамбует все это в рюкзак и выйдет из здания строго по плану эвакуации.        Цукишима постукивал пальцами по своему колену, видимо, в ритм своей музыки. У Ячи ладони вспотели и подрагивали.        — Ну что? — устало повернулся вдруг к ней Цукишима.        Ячи разве что не подпрыгнула. Скомкано пробормотала извинения, поклонившись прямо в сидячем положении, а потом в сумасшедшем порыве отваги поделилась:        — Цукишима-кун такой… спокойный. Когда все так волнуются, это выглядит даже странно. То есть..! — смущенно вскинулась она и зачастила: — Странно не в плохом смысле, а вовсе не в этом… я имею в виду… это вовсе не странно!..        Ячи почувствовала, как вспыхнуло лицо, и больше всего на свете мечтала отмотать время назад и не разрешать раскрывать себе рот. Никогда. Но Цукишима смотрел озадаченно, поэтому пришлось с трудом закончить мысль:        — Цукишима-кун совсем не волнуется. Я так совсем не умею, — она устало улыбнулась. — Хоть я и не играю, все равно очень страшно! И все так волнуются, а я совсем ничего не могу сделать, а вот Шимизу-семпай бы обязательно, она бы что-нибудь непременно, а я…        — Выдохни, а.        Ячи замерла и несмело подняла взгляд. Щеки горели, она чувствовала это, а язык от неожиданной откровенности (еще и с кем!) стал словно ватным. Цукишима смотрел на нее пару секунд, а потом прислонился затылком к прохладной стене.        — Все волнуются, — ровно сказал он. — А с этой оравой паникующих идиотов сосредоточиться и успокоиться вообще невозможно. Это нормально.        Несколько секунд они в молчании смотрели, как Хината в ужасе носится от разъяренного Кагеямы по коридору под неизменный аккомпанемент «Тупица, Хината, тупица!». Ячи снова нервно сцепила руки в замок и услышала вздох Цукишимы.        И даже испугалась, когда он одним движением нахлобучил свои наушники ей на голову. В полном молчании Цукишима аккуратно откорректировал под ее голову ободок, поправил норовивший запутаться провод и спросил — Ячи прочитала по тонким губам:        — Ну как?        Изумленная, она невпопад кивнула и заморгала: через наушники потекла мелодия. Из зоны слышимости мгновенно пропали перепалки сокомандников, топот Хинаты и Кагеямы, исчезло неумолкающее «Тупица, тупица!», нервное бормотание сидящего рядом Ямагучи. Остался только Цукишима, повторивший:        — Выдохни, — Ячи удивилась, как легко понимать его даже без голоса.        У нее все еще горели от смущения щеки, пока Цукишима сосредоточенно искал что-то в плеере. Мелодия сменилась — и Ячи удивленно моргнула.        Какое-то время она все ждала вступления солиста, потому что сама редко слушала музыку без слов, но уже через полминуты поняла, что музыкальный вкус у них различается. Песня лилась и лилась, ведомая, кажется, флейтой, и даже самый неземной голос был бы здесь лишним.        Ячи взглянула на Цукишиму из-под ресниц, пытаясь в голове сопоставить его самого и эту музыку. Было странно, как если бы он предстал перед ней изменившимся — без очков, в рваных джинсах или улыбающимся.        Затем ощутила, как медленно, мурашками по рукам уходит волнение. Ячи расцепила побелевшие пальцы, из которых стремительно утекала дрожь, и попыталась охладить горячие щеки. Странно, но когда она не слышала звуков команды, их общий мандраж, до этого словно вибрирующий в воздухе, тоже перестал ощущаться. Она немного поняла Цукишиму — как в этом хаосе сохранить ровное дыхание.        Но лишь к концу второй песни она поняла, что он имел в виду. Выдохнуть. Протяжно и до конца, чтобы потом втянуть воздух медленно и спокойно. Так, чтобы не стыдно поднять голову. Ячи прикрыла глаза с финальными аккордами.        — Карасуно, наша очередь! — позвал их выглянувший из спортзала семпай.        Ячи в первую секунду почувствовала, как всколыхнулась в ней паника, но все уже было по-другому. Она смогла твердой рукой закинуть себе на плечо сумку с бутылками воды и ободряюще улыбнуться взбудораженному Хинате.        С той же улыбкой она повернулась было к Цукишиме и замерла. Он выглядел непривычно без светлого ободка наушников на шее, будто раздет. Ячи краем глаза уловила свое отражение в окне напротив — на ней наушники смотрелись чуждо. Как будто они и Цукишима не могли существовать отдельно.        Ячи торопливо сдернула наушники с головы. Смущение от осознания того факта, насколько жест Цукишимы был личным, заставило ее зардеться. Ячи собиралась сказать что-нибудь веское и искреннее: что-нибудь о том, что благодаря ему она взяла себя в руки, о том, что музыка — потрясающая, и что сейчас она стала понимать его на сотую долю лучше, чем десять минут назад. Ячи набрала было в грудь воздуха для своей речи, но внезапно наткнулась на пристальный взгляд из-под очков и мгновенно смешалась.        — Я… — она запнулась.        Секунды бежали слишком быстро, а слова, готовые уже вырваться, вдруг расползлись в разные стороны. Ямагучи деликатно ждал у дверей, нервно постукивая ногой. В наступившей тишине коридора Цукишима дышал ровно и глубоко, не отводя от нее глаз. Ячи в замешательстве пыталась стряхнуть с себя этот взгляд, плотный и густой, как смола. Тщетно. Ячи почувствовала себя полной, беспросветной идиоткой.        Крепко зажмурившись, она поклонилась и выпалила:        — Большое спасибо! Хорошей игры!        А в следующую секунду молниеносно вцепилась в тележку с мячами и принялась проталкивать ее в зал с таким пылом, словно от этого зависела ее жизнь.        Цукишима усмехнулся.