***
Ред читал до глубокой ночи. Книга была примерно такого же объёма, как и остальные четыре, хотя Ред мог и ошибаться: остальные он читал в виде переплетённого типографского издания, а Арден вынес ему из своей спальни толстую стопку машинописных листов. Бумага от времени приобрела лёгкий желтоватый оттенок, и напечатанные через копирку слова немного расплывались, а заголовка на самом деле не было, на титульной странице стояли лишь имя автора, год и подзаголовок — «Четвёртая книга "Старших зеркал Ангрима"». Эта четвёртая книга была действительно написана за два года до выхода другой четвёртой части, официальной, и почти сразу же после выхода третьей. И она бы не понравилась детям, это точно. Взрослые читатели вроде Реда наверняка оценили бы её по достоинству: игра была тонкой, острой, изящной, часто двусмысленной, но всегда точной и выверенной. Но Виктория де Вер сделала недопустимое для детской книги: она превратила добрых персонажей, за которых все болели, в тайных злодеев, а тех, кого читатели ненавидели вместе с Анселем, — в жертв и героев. К середине книги оказывалось, что партия, к которой примкнул Ансель и которой помогал советами, пользуясь способностью перемещаться между зеркалами, возглавлялась не мудрым и справедливым королём, как Анселю и читателям казалось, а узурпатором, а его враги, которых все считали захватчиками, накинувшимися на ослабшее государство, пытались вернуть трон наследному принцу, чьих отца и мать предательски убили. Ред думал, что невозможно вывернуть историю наизнанку вот таким образом: обязательно всплывут нестыковки, ведь он хорошо помнил по первым книгам, что всё было не так, совсем не так… Он не поленился пойти в библиотеку и взять первые тома. Ред находил нужные места, перечитывал и понимал, что то, что слышал Ансель, действительно можно было толковать двояко, а многие из героев — горячо любимых всеми читателями героев — просто обманывали его, вводили в заблуждение и подталкивали к действиям, отдалённых последствий которых Ансель не понимал. Всё, что было в первых трёх книгах, оказывалось неправдой, но когда Ред отложил в сторону последний лист, он невольно начал думать о том, было ли конечной, финальной правдой и вот это ужасное откровение. Может быть, Виктория де Вер, останься она жива, смогла бы написать ещё одну книгу и в ней снова повернуть всё так, что Ансель был на стороне правых, а не на стороне убийц и предателей. Какие бы противоречивые чувства он ни испытывал по отношению к «Дому в конце времён», он нравился ему больше. Безымянная книга вызывала восторг и одновременно сложное, тяжкое, зудящее чувство потери и обмана, страшного предательства, совершённого не только королём и его советниками по отношению к Анселю, но и автором — по отношению к читателю. Близкие леди де Вер были правы, когда посоветовали не публиковать эту книгу, несомненно талантливую, неординарную, но в какой-то мере пугающую. И ещё эта странная любовная линия и Джунипер… Реду, к полуночи выдохшемуся над запутанной мучительной книгой, возбуждённому, погрузившемуся в историю леди де Вер так сильно, что он, даже убрав книгу, не мог выпутаться из её тенёт, среди гулкой ночной темноты Каверли мерещилось, что он сам оказался внутри такой книги, в которой нет никакой точки отсчёта, никакого ориентира, что верно, а что нет, что он принимает друзей за врагов, а негодяев за святых… Хотя нет. В его истории святых точно не наблюдалось. От того, что его жизнь можно было так же легко вывернуть наизнанку и придать всему совершенно иной смысл, становилось жутко. В комнате было душно, словно горячечный жар Реда выжег в ней весь кислород. В зарешеченном окне открывалась лишь узкая створка, но в безветренную ночь тока воздуха всё равно не было. Ред вышел из комнаты, подумав, что, может быть, Бойл не запер на ночь хотя бы дверь, выходившую во внутренний двор. Не дойдя и до середины длинного коридора, Ред вернулся, чтобы закрыть дверь в свою комнату на ключ: там лежала невероятно ценная вещь. Он только сейчас подумал, что действительно ценная. Даже если эта книга и не имела бы успеха у детей, ранее неизвестный текст Виктории де Вер всё равно бы стал сенсацией и распродался бы миллионными тиражами. Арден мог заработать на этом огромные деньги — и не делал этого. Сэр Найджел продал бы рукопись в первый же день, попадись она ему в руки. Дверь во двор была открыта, Ред вышел наружу и прислонился к стене. Воздух пах пылью и, совсем немного, затхловатой сыростью от не таких ухоженных, как парадные, каменных стен дома. От земли по ним поднимался длинными языками мох, яркий, плотный, похожий на густо-зелёный бархат. Он прошёлся по двору, просто чтобы размять ноги. Заметив вдруг, что в окнах первого этажа горит свет, он двинулся дальше, посмотреть, в каких именно комнатах. Ред часто выходил из дома вечером и шёл к боковому крылу с глупой надеждой увидеть однажды свет в окнах комнаты Колина Торрингтона. Окна были тёмными и безжизненными. Единственное связанное с ними открытие Ред сделал днём: если все окна, особенно по главному фасаду, блестели чистотой, то четыре окна на третьем этаже не мыли уже очень давно. Даже если бы позади них не было штор, за таким слоем пыли, наверное, всё равно было бы невозможно ничего рассмотреть. В библиотеке и нескольких окнах второго этажа горел свет. Ред прикинул, что они оказывались как раз над соседним с библиотекой кабинетом, а значит, это была спальня Ардена. Наверное, странное хмельное и спутанное состояние после прочтения книги заставило Реда так поступить. На свежую голову он этого не сделал бы: он вернулся в свою комнату, забрал рукопись и прошёл по узкому коридору в главное здание. Уходя, он взглянул на себя в маленькое зеркало над умывальником и пригладил растрепавшиеся волосы. Собственное отражение ему не понравилось: глаза нездорово блестели, а припухшие веки нависали болезненно и тяжело. В библиотеку он всегда входил без стука: она не была личной комнатой, но войти туда в первом часу ночи казалось нарушением чего-то, чему Ред не мог пока дать определения. Поэтому он, заметив падающий из-под двери свет, на всякий случай пару раз стукнул, прежде чем войти. — Я так и думал, что вы придёте, — заявил Арден, который сидел на диване с каким-то журналом на коленях. — Что скажете? — Это… невероятно. Я не мог оторваться, это, наверное, лучшее, что я читал у леди де Вер, по стилю, по структуре, даже по задумке… — Но не по смыслу, — добавил Арден. — Это не детская книга. — Увы. Чуть левее дивана на маленьком высоком столике стояли два хрустальных графина. Ред никогда и ничего из них не пил, только в первый день, как оказался в библиотеке один, понюхал горлышки: в одном был бренди, в другом виски. Арден проследил за его взглядом и чуть повернул голову. — Вы позволите? — спросил Ред. — Конечно, — Арден ничуть не удивился наглости. Ред, не разбирая, схватил тот графин, который первый попался под руку, и налил в стакан. Это был виски: резкий лекарственный запах ударил в нос перед тем, как Ред сделал глоток. — Если бы не позднее время, я бы попросил Бойла принести вам лёд, — заметил Арден. — Я мог бы принести его сам, учитывая, кто я в этом доме, — Реду делалось не по себе от интимности, установившейся между ним и Арденом всего за несколько дней. Тот ни с одним из слуг, даже с Муром, не разговаривал так. — Мне приятнее считать вас начинающим писателем, которому я дал кров в своём доме, чем секретарём. — Я даже не секретарь. Когда вернётся мистер Мур, я снова начну натирать полы мастикой. — Кто знает… Вы, несомненно, способны на большее. Вы уже что-нибудь написали из своей семейной саги? — Пару глав, — Ред не хотел, чтобы разговор уходил в эту сторону. — Вы не думали опубликовать эту книгу? Может, не как часть серии, а как… дополнение? — Нет. Мне кажется, для этой книги время ещё не пришло. — Джунипер? В этом всё дело? — Нет, и Джунипер — решаемая проблема. Достаточно в одном месте убрать имя и написать всего три буквы, и никаких вопросов не будет. — Написать «она»? Это вы имеете в виду. Арден кивнул. В безымянной книге появилось наконец то, о чём Викторию де Вер тысячи читателей просили в письмах: романтическая линия. Ансель Филдинг встретил ту… или того, кто покорил его сердце. Но текст был написан так предательски хитро, что ни из одной фразы, ни из одного местоимения, ни из одной детали нельзя было понять, девочкой или мальчиком была или был Джунипер. Этим именем, в целом редким, чаще называли девочек, но от этого оно не переставало быть и мужским тоже. Если Ансель был влюблён в мальчика, эта книга уж точно переставала быть детской, а за её публикацию вообще можно было сесть на скамью подсудимых. — А на самом деле? — спросил Ред, чувствуя, как выпитый на голодный желудок виски уносит его в безрассудную и горячую пустоту. — Вы же должны знать, что она имела в виду! Последние слова он почти выкрикнул. — Это так важно для вас? — Арден отложил журнал в сторону. — Не Джунипер… — Ред шагнул ближе в отчаянном, головокружительном стремлении понять. — Ансель. Она писала Анселя с вас. — Ещё скажите, что вы верите, будто я общался с людьми из Ангрима через зеркало в детской, — отсёк Арден. — Мне нужно это знать, — едва ли не умолял Ред. — Вы знаете, что я отвечу. Я в любом случае отвечу, что Джунипер — девочка, будь это так или нет. И вы никогда не узнаете, солгал я или сказал правду. Попробуйте спросить меня второй раз, если Лео Абсу и лорду Гору удастся провести свой билль [1]. Может быть, тогда я скажу что-то другое. — Но я ведь и тогда не буду знать наверняка, правда это или нет. Арден усмехнулся. — Так оно и есть. — Мне кажется, Анселю эти чувства не принесли ничего хорошего, — Ред понял, что лучше сменить тему. — Почему у неё всегда так? Что с Теренсом и Эш, что с Анселем и Джунипер? — Вы же читали какие-то там работы по творчеству леди Виктории, должны знать. — Совсем немного, может, пару статей. Это отсылка к Мерлину и деве Вивиан? — Нет, это отсылка к Барри, — Арден поднялся на ноги и, так как Ред стоял очень близко к дивану, оказался лицом к лицу с ним. Ред вдруг понял, что Арден не одного с ним роста — немного ниже. — Она читала Колину «Питера Пена» сотни раз, пока они оба не выучили его наизусть. Я не преувеличиваю, сотни раз, прежде чем ей самой в голову вдруг пришла идея о двух братьях-близнецах. Она многое знала про жизнь самого Барри, общалась с его родственниками, может быть, даже с кем-то из братьев Ллевелин-Дэвис была знакома. У Барри взросление связано со смертью… Арден сделал глубокий вдох, за время которого Ред успел подумать, что тот был прав: для матери обречённого на скорую смерть ребёнка взросление означало всего лишь смерть. — Есть детство и невинность, — продолжал Арден, — и есть взросление, влюблённость и секс. И смерть где-то рядом с ними. Дети никогда не повзрослеют, потому что умрут, начав взрослеть. Самое страшное, что это и в жизни так… Вы ведь знаете, что любимый из воспитанников Барри, Майкл, «настоящий Питер Пэн», утонул вместе со своим любовником за месяц до совершеннолетия? Когда тела вытащили из Сэнфорд-Пула, они сжимали друг друга в объятиях. А знаете, что Колин переплыл Сэнфорд-Пул на спор? Когда леди Виктория узнала об этом, она потеряла сознание, а потом две недели провела в больнице. Реду казалось, что комната, книжные полки позади Ардена куда-то уплывают и отдаляются, тонут в плавком, колеблющемся мареве, и нет больше ничего, кроме Ардена и его слов о том, что взросление и секс равносильны смерти. Арден говорил тихо, почти шёпотом, но с какой-то пугающей, почти оглушительной болью и пронзительностью в голосе. — Я обещал ей, что никогда не сделаю подобной глупости, что всегда буду с ней. Но она… Конечно, она хотела бы, чтобы это пообещал Колин. Говоря это, Арден не смотрел на Реда, он глядел куда-то вглубь себя, наверное, в прошлое, странное и прекрасное прошлое, которым он до сих пор жил. Ред схватил его за руку чуть выше локтя. Эффект был тот самый, на который он рассчитывал: Арден наконец посмотрел на него, отсутствующее полубезумное выражение в глазах сменилось ясным и жёстким. Арден смотрел на Реда, не мигая, словно ожидая, что он сделает дальше. Облизнув пахнущие виски губы, Ред немного наклонился вперёд, так что их с Арденом лица сблизились ещё больше. Он никогда не представлял, что сделает подобное: что ему больше жизни захочется прикоснуться к другому мужчине, что его будет тянуть к нему, словно магнитом, что он будет испытывать изматывающую и неутолимую жажду, глядя на него и ощущая его близость. Утешало лишь то, что для него Арден не был ни мужчиной, ни женщиной, он был каким-то особенным существом вроде фейри, которое можно хотеть несмотря ни на что. Как Джунипер. В последний момент, когда между их губами оставалось уже меньше дюйма, Ред отстранился, почти отпрыгнул. — Извините, — хрипло бросил он и кинулся к дверям.***
В своей комнате Ред выдвинул нижний ящик шкафа и начал рыться в сложенных там листах. Ему надо успокоиться, прийти в себя, начать рассуждать разумно, логически. А пить в таком состоянии, да ещё и в присутствии Ардена было ошибкой. Что тот подумал? Что он так распереживался из-за какой-то книжонки, что не смог обойтись без виски? На самом деле Ред пил не из-за книги, а из-за того, что вяз и запутывался всё больше и больше, что его начинал пугать этот дом, а его хозяин не давал ему покоя ни днём ни ночью. Господи, да плевать, что подумает Арден! Пусть думает, что его душе угодно! Надо думать о себе, о том, что если не покончить со всем этим, то свихнёшься точно так же, как сам Арден… Покончить можно было двумя способами: или разобраться во всём, или уехать из Каверли. После того, что он только что сделал, самым разумным казалось уехать. Ред наконец нашёл письмо Джеймса Эллиота. «Уважаемый мистер Смит, я получил Ваше письмо, и первым моим порывом было выбросить его и не отвечать на те инсинуации, которые Вы позволяете в мой адрес. Не знаю, почему Вы предположили, что я каким-либо образом связан с сэром Найджелом Торрингтоном. Конечно, я часто встречался с ним в доме мистера Ардена, но это не более чем случайное знакомство». Ред и не ждал, что Эллиот признается в связи с мужчиной в письме. Письма Уайлдблада к любовнику послужили одной из основных улик в том громком деле и обернулись восемнадцатью месяцами тюрьмы. «Однако я понимаю, что Ваши слова были продиктованы не желанием оскорбить, а Вашим собственным тревожным состоянием. Я сам прошёл через подобное, пока жил в том доме. Это состояние невозможно описать словами. Растерянность, дезориентация, медленно надвигающееся сумасшествие — вот как я могу описать это теперь, когда нахожусь вдали от Каверли. К сожалению, я не вправе открыть Вам никаких подробностей касательно моего пребывания в Каверли, равно как и отношений, связывающих джентльменов, о которых Вы спрашиваете. Исключительно из сочувствия Вам могу сказать следующее: Вы правы, когда говорите, что опасаетесь сэра Найджела. Будьте предельно внимательны, чтобы не позволить ему очернить Вас или поставить в неловкое положение. Но мистера Ардена я бы опасался даже в большей степени. Его мотивы и намерения являются куда менее понятными, и он действует гораздо более тонко. Вы сами не заметите, как окажетесь в ловушке. Вы можете думать, что он проявляет к Вам симпатию, некое особое отношение, но, поверьте, за этим не кроется ни капли истинного чувства. Я проработал с мистером Арденом более года и не уверен, что этот человек вообще способен испытывать чувства или симпатию по отношению к кому-либо. Всё, что он делает, он делает из соображений личного расчёта и выгоды. Он использует Вас и выбросит за дверь. Не рассчитывайте на большее, чем чек на пятьдесят фунтов за перенесённые неудобства». Ред не стал дочитывать дальше. Ему нужен был вот этот отрезвляющий абзац. Был нужен, чтобы принять решение. 10 сентября 196… года Когда он думал об этом, его переполняли злость и презрение к самому себе: он не выдержал, он спасается бегством, он сдался. Сидеть в Каверли дальше не имело смысла. Он почти совсем не приблизился к своей начальной цели, то есть не узнал, что скрывают Найджел Торрингтон и Филип Арден. Несомненно, они что-то скрывали, но это, скорее всего, было не какое-то общее преступление или грязное дельце, а две совершенно отдельные истории. Однако вместо того, чтобы разоблачить Торрингтона и Ардена, Ред оказался опутан, как паутиной, странными взглядами и не менее странными историями Ардена. Он не мог не думать об Ардене, из музы ненависти он стал… Ред, признайся в этом самому себе: он стал навязчивой идеей, чем-то опасно близким к одержимости. И поэтому нужно было уехать. Уехать или остаться, остаться или уехать… За дверью кабинета послышался шум, видимо, Арден спустился из спальни. Через пять минут он распахнул дверь библиотеки: — Письма на столе, Смит. Кстати, доброе утро! То, что в маленькой папке, отошлите курьером. В издательстве эти бумаги очень ждут. — Доброе утро, мистер Арден. — Неважно выглядите. До утра писали свой роман? — Просто не сразу заснул. Арден подошёл к окну и посмотрел во двор. — Ночью прошёл дождь, на прогулку схожу попозже. Арден снова скрылся в кабинете. Ред так ничего и не сказал ему. Он собирался предупредить, что не сможет остаться работать в Каверли, что уезжает, но не смог. Он думал, как Арден посмотрит на него, вернее, смеряет тёмно-серым, отдающим стальной синевой взглядом, как задаст очередной из ставящих в тупик вопросов, и вся решимость пропадала… И ещё, видя сейчас Ардена перед собой, он понимал, что будет трудно оторвать себя от него. Уехать — значит лишиться чего-то важного в своей жизни, источника невероятных по силе эмоций, наркотика, опасности, музы… Хотя он решил, что даже если уедет, то всё равно допишет книгу: она ожила в его воображении и крепла, обрастала деталями с каждым днём. Если у него не было времени или сил, чтобы сесть за машинку, он сочинял диалоги и сцены в голове, запоминая на будущее. Он вынашивал книгу — теперь он понимал смысл этой метафоры. Разобравшись с почтой, Ред начал обходить книжные полки. Где-то тут были книги по медицине. Ему нужен справочник или, может быть, если таковые существуют, какой-то определитель заболеваний… Он уже добрался до глав, где Филип начал жить в поместье Андервудов и познакомился с их сыном Эдвардом, который был неизлечимо болен. Ред только не мог придумать, чем именно. Болезнь должна была прогрессировать медленно, чтобы постепенно делать Эдварда всё более и более беспомощным и слабым, и при этом не повторять в точности симптомы Колина Торрингтона. Roman à clef балансировал на слишком тонкой грани между реальностью и вымыслом, и малейший неверный шаг сталкивал его то в ту, то в другую сторону. Выбрав из нескольких справочников один, поновее, Ред положил его в ящик стола, чтобы забрать потом к себе в комнату. Подумав, он положил туда же ещё одну книгу: «Династия из Грейвуда: История семейства Торрингтонов» Виктории де Вер. Это была одна из немногих её книг, которую Ред ещё не читал. Перед поездкой в Каверли он просмотрел последние главы, которые касались свёкра писательницы и его брата, но ничего особенно интересного не вычитал. Несколько финальных абзацев про мужа леди Виктории вообще напоминали сухую статейку из биографического справочника. Наверное, писать про знакомых людей было сложнее, чем про почти что легендарных предков мужа, сожжённых на костре при Марии Кровавой или же побывавших в королевской постели при Карле Втором. От главного входа библиотеку отделяло четыре двери, и из неё не было слышно, вышел ли Арден на прогулку или ещё нет, поэтому Реду сначала пришлось идти на кухню и спрашивать у Бойла. Бойл сказал, что Арден недавно ушёл, и тут же воспользовался случаем: ему был нужен помощник, чтобы снять шторы в одной из комнат, где оконные рамы рассохлись и начали пропускать воду во время дождя. Ред сказал, что у него срочное и важное поручение от Ардена, — хотя тот ничего важного ни сегодня, ни вообще когда-либо ему не поручал, — и обещал помочь после обеда. Сейчас надо было пользоваться часом отсутствия Ардена. Ред едва ли не бегом вернулся в кабинет, запер двери и начал подниматься по винтовой лестнице. Он не успел даже дойти до перегораживающей её двери, как в кабинете зазвонил телефон. Ред выругался и вернулся: если телефон будет звонить долго, трубку снимет Бойл и, конечно же, заинтересуется, где Смит. — Пригласите Ардена, — сэр Найджел по обыкновению отдавал распоряжения требовательно и по-хозяйски, словно владельцем Каверли был он. — Мистер Арден только что ушёл на прогулку. — Тогда передайте ему, что я не смогу приехать четырнадцатого, как он приглашал. Буду пятнадцатого к вечеру. Запомнили? — Конечно, сэр. — Отлично, — сэр Найджел бросил трубку. Записав даты на бумажке, чтобы не перепутать, Ред снова пошёл к лестнице, но потом вернулся, снял с рычага телефонную трубку и положил на стол. В комнате Ардена всё было по-прежнему: шторы были точно так же задёрнуты, однако в пасмурный день свет, наполнявший комнату, казался не красным, а просто блеклым и серым, и лишь на белоснежных поверхностях: листе бумаги или отутюженной рубашке, брошенной на низкую кушетку, — появлялся слабый пурпуровый отсвет. Ред, нервно крутя свой мастер-ключ в пальцах, подошёл к бюро. С ним было всё понятно, но в комнате явно скрывались тайники: Арден откуда-то отсюда принёс безымянную книгу Виктории де Вер, а такую толстую пачку бумаги надо было где-то спрятать. Ред кружил по комнате, постукивая по стенам, приподнимая картины, задирая углы ковров и нажимая на планки паркета, открывая шкафы и осторожно перекладывая стопки одежды. Он просовывал ладони между аккуратно уложенными кашемировыми свитерами и водолазками, между бриджами для верховой езды и стёгаными домашними куртками, но единственной его добычей становились пахшие тонко и горьковато саше. Через двадцать минут Ред начал сомневаться, что это занятие имело смысл — особенно когда он действовал вот так лихорадочно-торопливо, без всякой схемы, кидаясь сначала к комоду, а от него в другой конец комнаты к часам на каминной полке, подумав вдруг, что ведь и в их большом корпусе можно хранить небольшую пачку писем или фотографий. Ред решил вернуться к бюро. Всё оставшееся время он перебирал хранившиеся там письма. Сами по себе они могли бы стать находкой для историка, так как многое рассказывали о жизни семьи Торрингтонов начиная с конца двадцатых годов, но для Реда были бесполезны. Если Ардена иногда и упоминали, то всего лишь из вежливости спрашивая у леди де Вер или её сына, как дела у Филипа. По-настоящему он, кажется, никого из родственников и друзей не интересовал. Ещё через полчаса Ред вернулся в библиотеку. С пустыми руками. Вечером Ред сел за принесённые книги. Начал он с медицинского справочника, но на двадцатой странице почувствовал, что внимание рассеивается и он читает слова, не понимая их смысла. Для разнообразия он решил взять книгу Виктории де Вер, посвящённую Торрингтонам. Он начал искать главы, относящиеся к восьмидесятым годам девятнадцатого века, времени, когда Торрингтоны сделали неожиданное пожертвование больнице Святой Кристины. Он листал страницу за страницей, пока не наткнулся на предложение: «В этом же году Томас Торрингтон расторг договор с Гилбертом и заказал оформление танцевального зала лондонскому архитектору Дж.С. Губару. Спешка была вызвана желанием успеть к свадьбе Джорджианы и Фрэнсиса Мэнверса. Как мы помним, на тот момент в боковом крыле были отделаны лишь угловой холл-переход, оранжерея и малая гостиная (если не считать комнат Изабеллы на третьем этаже)». Сон с Реда как рукой согнало. Он начал искать, кто же такая была Изабелла. Комнаты на третьем этаже — это не могли быть никакие другие комнаты кроме тех, что миссис Прайс назвала спальней Колина. Наконец, спустя десять страниц ухаживаний лорда Мэнверса за дочерью Томаса Торрингтона и тяжбы с соседями из-за спуска к озеру, Ред нашёл: «К зиме душевное здоровье Изабеллы пошатнулось настолько, что её брат уже готов был согласиться на мезальянс. Нездоровая, напоминавшая одержимость влюблённость сестры пугала сэра Томаса, и он опасался, что если и дальше будет упорствовать, она повредится рассудком. Он вместе с сестрой написал письмо в посольство в Риме, где работал Эндрю Купер, и сообщил тому, что препятствий к их с Изабеллой женитьбе более нет. Каково же было удивление, когда письмо вернулось. Секретарь посольства отослал его нераспечатанным назад и сообщил, что Купер уже четыре месяца как уволился с дипломатической службы. Через своих знакомых Томас сумел разузнать, что Купер, всё время пребывания в Италии выказывавший глубокий интерес к соборам, католической литургии и религиозной живописи, в начале года принял католичество и, как многие говорили, вступил в монашеский орден. Можно предположить, что именно это стало причиной распространённых среди жителей графства и даже знакомых Торрингтонов слухов, что Изабелла сошла с ума на почве безумной любви к католическому священнику. В момент их встречи Купер не имел к католичеству никакого отношения и, как можно догадываться, его обращение к религии было связано как раз с невозможностью вступить в брак с женщиной, которую он любил. Другая распространённая версия о том, что Томас Торрингтон объявил здоровую сестру сумасшедшей, чтобы не выплачивать её долю наследства (по завещанию сэра Николаса Изабелла получала дом на Итон-сквер и тридцать тысяч фунтов, что в деньгах 1950-го года равнялось бы примерно двумстам тысячам, лишь после заключения брака), является ещё более безосновательной. Хотя и можно допустить, что Томас препятствовал замужеству Изабеллы с корыстными мотивами, её душевное нездоровье сомнений не вызывает. Сохранились письма, адресованные друзьями семьи леди Беатрисе и третьим лицам, например, виконтессе Рутланд, где упоминаются странности в поведении Изабеллы, а также письма врачей. Их факсимильные копии и расшифровка представлены в приложениях 23-27. Как можно заключить по дневнику Беатрисы и её письмам, за неделю, прошедшую после получения известий об Эндрю Купере, с Изабеллой произошли устрашающие изменения. Она писала письма, как она выражалась, на латыни (которую не знала), представлявшие собой набор бессмысленных слов, по звучанию отдалённо напоминавших латинские, звала Эндрю, принимала своего брата за отца, а его детей, своих племянников, начала считать своими детьми от Эндрю Купера. Её приходилось запирать в спальне, и горничная чудом сумела втащить её обратно в комнату, когда она пыталась выбраться из окна на карниз. Состояние её стремительно ухудшалось. В те годы положение больных, содержащихся в психиатрических лечебницах, было поистине страшным, и сэр Томас и леди Беатриса не допускали мысли о том, что Изабелла окажется в таком заведении. Для неё в до сих пор неотделанном боковом крыле были устроены специальные комнаты, где она не могла бы причинить вреда другим и самой себе. Изабелла провела там более двадцати лет, скончавшись от воспаления лёгких девятого марта 1908 года». Комната с заложенным камином и дверью более прочной, чем в других комнатах. Теперь всё это становилось понятным. Но не то, почему именно в той комнате фотографировали Ардена и почему в ней провёл последние годы Колин Торрингтон. __________________ [1] Лео Абс и Артур Гор в шестидесятых годах несколько раз вносили в Парламент «Акт о половых правонарушениях», который упразднял уголовную ответственность за «непристойность», т.е. гомосексуальные связи, если секс происходил со взаимного согласия между двумя людьми не младше двадцати одного года. Этот акт несколько раз отклонялся, но всё же был утверждён в 1967 году.