Красное

Рассвет настанет еще не скоро, но полночный зимний лес кажется теплее и светлее обычного из-за будоражаще яркого красного пятна на фоне тускло искрящихся снежных сугробов и зловещих темных теней деревьев. Не столько красиво, сколько вульгарно, но по-своему притягательно. Тяжелые медно-красные локоны рассыпались по белым как снег - и столь же холодным - плечам, почти сливаясь с красной тканью платья, с губ стекает кровь - вниз по подборку, тонкой струйкой по шее, смешиваясь с кровью другого человека - тогда еще человека - и стекая в ложбинку между грудей. Блестящие глаза на бледном, преображенном смертью, лице кажутся глубже бездны и темнее ночи. Это должно пугать, но разве что смертных: он настолько привык столетие за столетием видеть пустые взгляды мертвецов вокруг себя, что давно перестал их замечать. В то время как его взгляда по-прежнему пугаются все - кроме нее. Это удивляет - совсем немного. В чувстве, рождающемся там, где на месте предполагаемой души жадно перегоняет кровь по жилам изголодавшегося тела немертвое сердце, оживающее лишь на одну ночь в году, удивления почти нет. Скорее - отвращение, раскрашивающее привычную бессмысленную пустоту в различные оттенки красного. Он давно не испытывал ничего подобного - очень сложно сохранить брезгливость тому, кто существует по ту сторону жизни в окружении мрака, тлена и гниения. И поэтому тень давно угасшего чувства приносит иллюзию того, что в этот момент он почти жив. Уж точно живее неподвижно лежащего в снегу юноши и новообращенной вампирши, оставившей на шее своего неудачливого воздыхателя глубокую, неаккуратную рану. - Ваше Сиятельство... - непривычно томно выдыхает Сара, заметив графа, стоящего в тени деревьев. А он предпочитает смотреть не на нее, а на подол ее наряда, кровавым пятном расползшийся вокруг вампирши, и на рубиновые головки шпилек, выпавшие из прически и теперь каплями крови сверкающие на снегу. Кровь, здесь ее слишком много, ее запахом пропитан морозный воздух. Но теперь, когда извечный голод утолен хотя бы ненадолго, этот запах не кажется фон Кролоку столь прекрасным, как раньше. Он все так же дурманит, но принося уже не наслаждение, а что-то, похожее на головную боль. Странно себе в этом признаваться, но ему не хочется узнавать в этой женщине юную фройляйн Шагал. У наивной, глупой, безрассудной, но искренней деревенской девчонки и сидящей перед ним соблазнительной, чувственной, хитрой и совершенно бездушной женщины общим осталось только имя. Фон Кролок привык убивать. Он привык разрушать судьбы, губить души и ломать рассудки своих жертв. Он даже еще помнит, как тогда, в самом начале своего пути в вечность, он оплакивал тех, кто не погиб полностью и переродился в вампира, но так и не смог справиться с осознанием своей новой сущности. Это было самым страшным за все годы его существования, пока самое понятия страха и ужаса не перестало для него существовать. Только вот сейчас он предпочел бы видеть, как в муках распадается душа и личность безвинной жертвы, чем стать свидетелем столь ошеломляющего преображения. Он неподвижно стоит, не меняясь в лице, напоминая высеченную из мрамора статую, и его мертвый, пустой взгляд, устремленный на нее, не пугает, но настораживает Сару. Только почувствовав его присутствие, едва оторвавшись от раны на шее Альфреда, она приготовилась ко всему, что может случиться с ней, беглянкой. Но к равнодушию графа - такому равнодушию - она была совсем не готова. - В чем дело? Почему вы смотрите на меня... так? - хмурясь, спрашивает она, и ее голос звучит по-человечески растерянно. Сказать по правде, она совершенно не ждет ответа, и поэтому окончательно теряется, когда фон Кролок делает неспешный, но от того не менее неожиданный шаг вперед, за одно мгновение преодолевая все разделяющее их расстояние. Его рука касается ее подбородка, заставляя смотреть в глаза, и в вампирше неожиданно просыпается панический ужас от осознания того, что своими длинными ногтями, больше похожими на когти, граф способен в одно мгновение разорвать ей горло, а то и вовсе оторвать непутевую рыжую голову. Но фон Кролок не делает ни того, ни другого. - И как тебе это чувство, когда ты впервые убиваешь человека, держа его в руках и выпивая жизнь вместе с кровью? Сара окончательно тушуется, и в ее смущенном взгляде он видит тень той девушки, которая пришла в его замок, не испугавшись ни диких зверей, ни холода, ни вампиров - боясь лишь остаться наедине с самой собой и своими чувствами. Он догадывается, о чем она не осмеливается сказать ему в лицо. О том, как манит и дурманит разум вампира запах крови. Как сводит с ума голод, сметая все преграды, оставляя в целом мире лишь охотника и его жертву - самую желанную и вожделенную. Как разгорается внутри пожар непреодолимого страстного влечения к тому, в ком течет живая кровь - единственный огонь, способный хоть ненадолго согреть навеки остывшее тело. Какое постыдное в своей чувственности наслаждение испытываешь, когда горячая кровь наполняет твой рот и течет по твоим губам. Как желанен ты и любим жертвой, в чьих венах уже течет твой яд, отравляющий сознание и толкающий к краю бездны. Но это все не то, совершенно не то. Это лишь кратковременная иллюзия, даруемая опьянением и насыщением, с которой невозможно бороться. Значение имеет только то, что наступает, когда спадает кровавая пелена перед глазами. То, что ты видишь в этот момент. В глазах ночи, в глазах обреченной с рождения дочери звезд он видит все то, что видел сам: черно-белую ночь и восхищение ярко-алым пятном на этом монохромном великолепии. По-детски непосредственное, но все больше порочно чувственное. - Завораживает и увлекает, не правда ли? - подсказывает вампирше граф, и та осторожно кивает, не понимая, к чему он ведет. Ведь все так и должно быть, разве нет? Ответ приходит неожиданно. Да и ответ ли это?.. За спиной Сары тихо стонет Альфред, медленно приходя в себя, но она даже не оборачивается, снова, как будто и не прошло несколько часов после побега из замка, зачарованная графом. Фон Кролок же, напротив, бросает на умирающего юношу заинтересованный взгляд. - Это многих увлекает. Поначалу. Столько новых впечатлений, совершенно новый взгляд на мир, новые ощущения, недоступные смертным. Вечная молодость и вечное наслаждение - с одной жертвой, другой, третьей... Со временем они сливаются в единый калейдоскоп огней и красок, в котором уже невозможно что-либо узнать. Это по-своему красиво. Наверное. И проще - наверняка - забывать все, что уже бесполезно и ненужно. Я могу только догадываться об этом, ведь я не могу видеть все это так, как видишь это ты и многие другие, - граф вновь обращает свой взгляд на рыжеволосую красавицу. Он проводит пальцами по ее щеке, не касаясь остывшей крови, а потом наклоняется к маленькому ушку и тихо произносит: - Но только я до сих пор помню ту, кого убил первой. Помню ту ночь в малейших деталях... ...и чистое, безоблачное небо, и шелест пожелтевших, словно позолоченных солнцем трав летом 1613 года. И нежные, теплые руки живой девушки, ободряюще касающиеся его плеч. И то, как она ласково улыбалась, отгоняя страх и отчаяние, вселяя веру в то, что все еще может быть хорошо... ...она умерла на его руках. Тихая и прекрасная, так и не понявшая, что за чудовищу шептала ласковые слова ободрения. Ее тонкие руки медленно сползли с его плеч, словно нехотя выпуская из объятий своего убийцу. Ее лицо по-прежнему было безмятежным, лишь в уголках раскрытых губ затаилось не то недоумение, не то всепрощающее понимание. Она словно заснула, и во всей ее фигуре не было ничего, что обвиняло бы его. Вот только ожившее благодаря ее крови сердце заходилось бешеным стуком, словно готовое вот-вот разорваться от горя и осознания непоправимости содеянного... Граф по-прежнему нависает над ней, но Сара, даже не видя его лица, боится пошевелиться. Не потому, что страшится того, насколько ужасным может показаться ей фон Кролок в этот миг. Нет, она уверена в обратном : сейчас он как никогда похож на человека. Но именно этого она и боится больше всего - увидеть его слабость, слабость того, кто казался ей если не самым надежным, то самым незыблемым в этом мире. Она не хочет видеть в нем человека, которым он когда-то был. И поэтому готова сделать любую глупость, чтобы вернуть того графа фон Кролока, что с легкостью увлек ее душу вслед за собой в бездну, заставив отринуть все сомнения в правильности сделанного выбора и не сомневаться в том, что она имеет право следовать своим желаниям, какими бы они не были. Того графа, в котором не было ничего человеческого и рядом с которым не могло существовать ничто человеческое, тем более - раскаяние и боль. - Неужели она была лучше меня? - вызывающе спрашивает она, и в ее голосе звучит сладостный яд из кокетства и ревности, а еще - лживой бравады и отчаянного, эгоистичного страха перед остатками души и совести. Граф медленно отстраняется, и Сара, не сдержавшись, облегченно выдыхает, когда чувствует на себе его тяжелый, но равнодушный, как несколько минут назад, взгляд пустых серых глаз. Уж лучше эта пустота, чем бездна тех чувств, от которых она бежала, думает вампирша, пока фон Кролок молча окидывает ее безразличным взглядом. Так спокойнее. И все же, она вздрагивает, когда вампир отвечает ей: - Она мертва. Ты теперь - тоже.