За что?.. и Почему?..

В оранжевом пламени нескольких свечей нож в ее руке поблескивал кривым лезвием. — Прошу тебя, не делай этого, — на последнем слове голос Доггета дрогнул, — Моника, это не ты. Она повернула голову на звук голоса, совершенно не понимая слов, и уставилась невидящим взглядом на говорившего человека. Ее пустые, совершенно черные глаза несколько секунд рассматривали Джона. Ни капли понимания, ни искры разума, словно перед ним стоял не человек, а зомби, кем-то управляемая кукла. — Моника… — почти жалобно позвал Джон, — Прошу тебя, опусти нож, и давай поговорим, — вновь произнес он, уже понимая, что все сказанные слова бессмысленны, и перед ним не его напарница, не агент ФБР — Моника Рейс, а совершенно невменяемая женщина, со злобными глазами и бессмысленным взглядом. — Не заставляй меня стрелять, — он вновь попытался вразумить безумную, — ты же знаешь, я не промахиваюсь! — в его голосе было столько печали и безысходности. На минуту повисла гнетущая тишина, лишь связанная девочка, лежащая на жертвенном столе, тихо застонала, приходя в себя. Она медленно пошевелила головой и что-то промычала через кляп, закрывающий ее рот. В это же мгновение, Моника хищно оскалилась, словно дикий зверь, обнажая белоснежные зубы. Ее рука с зажатым ножом стала медленно опускаться вниз, к горлу девочки. Гулкий выстрел многократно отразился от каменных сводов подвала, заглушая тихое «Прости…» Сквозь его плотно сжатые пальцы толчками пробивалась кровь. В дрожащем оранжевом свете свечей она казалась почти черной, лишь разливаясь широкой лужей по каменному полу, отдавала темно-бордовыми тонами. Моника лежала на полу с закрытыми глазами, ее губы слегка приоткрылись, и прерывистое дыхание вырывалось из пробитой груди. Обнимая ее за плечи, Джон тщетно старался остановить убегающую кровь. Даже когда она перестала дышать, он все еще продолжал баюкать ее в своих объятиях, крепко обнимая обмякшее тело. Сквозь плотно сжатые веки он чувствовал, как одинокая слезинка медленно скатилась по щеке, а в голове продолжали крутиться вопросы «За что?» и «Почему?». Джон ненавидел выбирать. Он всю жизнь был отличным солдатом, копом и в итоге фэбээровцем. Всегда четко выполнял приказы и поставленные перед ним задачи, но ненавидел делать выбор между жизнью и смертью. Это легко, когда перед тобой враг: маньяк-убийца, грабитель или террорист, ты просто нажимаешь на курок — и он повержен. Это правильно. В такие моменты твоя совесть чиста, но когда ты решаешь, кто останется жить: невинная шестилетняя девочка или твой напарник… выбор становится невыносимым. Он всегда думал, что правильно выполняет свою работу, верно служит своей стране, что он настоящий патриот, черт возьми! Но этот дурацкий отдел с непонятными и невероятными материалами, интриги, козни, политика и заговоры, окончательно сломали его веру в людей и свое предназначение — служить стране. Глупые оправдания лезли в голову и громоздились одно на другое, мешая сосредоточиться и найти точное логическое объяснение сложившейся ситуации. Еще три месяца назад он заметил, что теряет Монику, теряет не напарника, а именно человека. Понемногу, почти незаметно: пропущенные звонки, задумчивый взгляд, какая-то отстраненность. Она не в первый раз работала под прикрытием, но, кажется, первые настолько вжилась в свою роль, теряя связь с внешним миром и все глубже уходя в религиозные дебри поклонения дьяволу. Всему виной было это странное дело из дурацких «Секретных материалов». Оно не понравилось ему с самого начала, какое-то шестое чувство подсказывало, что ничем хорошим оно не закончится. Лишь заинтересованность и энтузиазм Моники, не позволил послать все к чертям и написать рапорт об ее отстранении. Общение с сатанистами никогда хорошо не заканчивалось, эта категория людей была даже хуже террористов или религиозных фанатиков. А власти все про них знали, но ничего не делали, прикрываясь банальными фразами типа: «Это религиозная организация, и действует она в рамках законодательства. Соединенные Штаты — свободная страна, и каждый ее гражданин может изъявлять свою волю и религию». Даже когда эти ублюдки проводят свои странные ритуалы и приносят жертвоприношения, а проще говоря, режут ни в чем не повинных животных. Санитарные службы и система надзора за животными выписывает им штрафы, они подают в суд… и, пользуясь несовершенством законодательства, затягивают разбирательства на долгие, долгие годы, все так же продолжая издеваться над животными и людьми. Он сидел на влажном холодном камне в каких-то катакомбах и сжимал в руке еще горячий ствол табельного пистолета, убеждая себя, что поступил правильно и у него просто не было выбора, что жизнь маленькой, ни в чем не повинной девочки важнее жизни сбрендившего агента ФБР. Пусть и напарника, человека, которому доверяешь, которого ты… Который был тебе ближе всего. Где-то вдалеке послышалось завывание серены. Совсем скоро здесь соберется куча народа: эксперты, медики, криминалисты. Они могли оказаться здесь на несколько минут раньше и все изменить, избавить от принятия самого тяжелого и ужасного решения в жизни. Впервые за долгие годы он усомнился в своей вере в справедливость. Даже когда пропал, а потом погиб его сын, Джон ни на йоту не сомневался в себе, не сомневался в своем предназначении. Он ловил плохих парней, и добивался справедливого наказания для них, каким бы оно ни было. Он исполнял свой долг. Но сейчас… Сейчас, в его душе была только пустота, как будто этот выстрел пробил в груди огромную дыру, выпуская из нее все доброе и светлое, оставляя лишь холод и мрак. Пальцы неприятно липли к металлу пистолета. На его ладонях медленно высыхала кровь Моники. Джон зажмурился, и резко выдохнул затхлый воздух подвала. В носу щекотало от смешения неприятных запахов оружейной смазки, дыма и гари. Но больше всего раздражал до боли знакомый железистый запах крови. Не хватало только раскаленного воздуха пустыни и вездесущей пыли. В голове сразу всплыли воспоминания о войне, такой же бессмысленной и беспощадной. Но здесь, в центре Нью-Йорка, не было никакой войны. Здесь жили мирные люди, такие же, как и он. Девочка снова застонала и пошевелилась, ненадолго открывая глаза и озираясь по сторонам. Дрожащий свет десятка свечей едва рассеивал полумрак подвала. Джон даже порадовался, что она еще окончательно не очнулась после наркотического сна и не видит закопченные влажные стены, увешанные отрубленными головами собак, овец и еще каких-то животных. Залитый кровью пол, исчерченный белыми символами и знаками. Ему даже не хотелось задумываться, для чего все это предназначено, и каким надо быть больным на голову человеком, чтобы решиться принести в жертву ребенка. Невинное дитя пяти или шести лет. Перед его глазами до сих пор маячили фотографии обескровленных и растерзанных детей, ставших жертвами этих ублюдков. Они были такого же возраста, как и его сын, его Люк. Он тоже стал жертвой хладнокровного убийцы. — Почему… За что?.. — тихо произнес Джон в темную пустоту, ощущая, как с каждым словом, каждой минутой тает надежда на лучшее и его вера в людей. Единственный человек, который хоть как-то поддерживал его и не давал отчаянью поглотить душу, сейчас лежал на грязном влажном полу с дырой в груди.