Комета

Он светится. Сверхъестественно, бессмысленно, безосновательно, мальчишка светится. Иначе Джонс никак не может объяснить, почему он не в силах оторвать от него взгляд. Он светит ярче с каждой секундой, на него уже больно смотреть, но Киллиан не может, физически не может ни отвести глаз, ни моргнуть, ни хотя бы чихнуть, чтобы прервать это. А потом мальчик смотрит на него и Джонс вдруг понимает, в чем смысл жизни. Осознаёт, что всё, что было до и всё, что будет после, не будет и на тысячную долю так же важно, как та нить, что возникла между ними. — Меня зовут Питер. Питер Пэн. Киллиан мешкает, отпивает пива, давится, забыв, что налил в бутылку ром. — А ты будешь моим Крюком. Бармен забывает все слова. Они, собственно говоря, ему больше и не нужны. Питер собирает трескучее электричество из воздуха, размазывает его по волосам, приподнимает правую бровь. «Скажи что-нибудь, дубина». — Буду, — сипло шепчет Джонс. Мальчишка наклоняется вперед, перегибается через барную стойку невозможно кошачьим движением. — Буду всем, что хочешь. — Хорошо, — говорит Пэн прямо ему в губы, опаляя дыханием. Вынимает из пальцев Киллиана ром, притворяющийся пивом, делает глоток, не разрывая зрительный контакт с барменом. У бармена такое ощущение, что он ждал Питера всю свою жизнь и немного больше. Словно они уже были знакомы раньше, словно всё это повторяется. Причем не в первый раз. Питер ведет себя как бродячий кот. Приходит лишь когда ему требуется ласка и еда, когда ему нужно спокойствие. Влезает к Джонсу через окно, поднявшись по ржавой, осыпающейся пожарной лестнице, напрочь игнорируя двери и то, что мужчина всучил ему ключ от своей квартиры. — Сколько мы уже друг друга знаем, Киллиан? — устало спрашивает он, пока Джонс обрабатывает ссадины на руках мальчика. Почему-то бармену хочется сказать «три вечности». Почему-то Пэн это понимает. — Мы никогда отсюда не выберемся. Этот проклятый город никогда нас не отпустит. Вырывается, разливая перекись водорода по столу, кричит: — Да ответь что-нибудь, придурок!!! Киллиан останавливает его одним прикосновением. Просто берет его ладонь в свою, сжимает холодные пальцы, и Пэн успокаивается. — Самое важное — это ты и я, — говорит Джонс. — Ты и я.