Черный кот и Людовик XVI.

***

14:00. Малая сцена. -Мастер и Маргарита?! Вы серьезно?! Чей-то очень громкий крик разнесся по всей малой сцене и зрительному залу, замерев и рассыпавшись где-то в уголке. В следующую секунду высокий юноша, тряхнув черными короткими волосами, швырнул на стол стопку бумаг с печатным текстом, на первом из которых было напечатано название известной мистерии. Стоявший напротив парня коренастый пожилой мужчина недоуменно вскинул бровь и пожал плечами. -Не понимаю, чем вы недовольны, мистер Хамада, -спокойно ответил он, -Это очень интересный и довольно выгодный для нас сюжет. Сейчас этот роман популярен. -Да, популярен! -не унимался юноша, размахивая руками, -Но на нас же висят уже шесть репетиций! Шесть! И еще это… Тут же три часа только первую часть играть! И на репетиции нужно по целому дню! И персонала у нас не хватит! -Не проблема, -невозмутимо возразил собеседник, туша о серебряное блюдце дешевую сигару, едкий дым которой клубился в воздухе, заставляя некурящего Хамада зажимать нос и кашлять, -Сценаристы вполне могут вырезать несколько сцен, убрать каких-то персонажей. Ту же историю Пилата можно просто снять отдельно или сделать так, чтобы кто-нибудь лишь читал ее за кадром. Парень обреченно сдавил руками лоб. Вырезать? Из паутины событий «Мастера и Маргариты» — вырезать?! Раньше Хамада думал, что директор театра — просто рискованный человек. Теперь же юноша полностью осознал — он свихнулся. Свихнулся и потерял всякую осторожность. -Ладно, -устало выдохнул актер, -Допустим, мы будем это играть. Но вы хоть представляете себе, сколько на это надо времени? О декорациях я вообще молчу! -Ерунда, -усмехнулся Олдемонт, сплющим пальцами кончик уса, -Дженнифер прекрасно рисует. Я уверен, Москва двадцатого века для нее не окажется такой уж сложной. А что о Преисподней… Прожекторов у нас достаточно, достанем полотна с розами — и готово. Хамада покачал головой. Директор не представлял, на что шел — много фильмов было снято по этому роману, но только наиболее приближенные к тому времени были успешны. В конце двадцать первого столетия было даже думать трудно о такой затее. Тем более, в маленьком театре. Но что поделаешь? Мистер Олдемонт всегда был непреклонен. И если уж выбирал сюжет, то весь варьете должен был просто на ушах скакать, лишь бы преподнести в результате то самое, что хотел видеть директор. И что нравилось публике. Плюнув на всякие споры, юноша развернулся к дверям и твердо направился на выход. -Значит, не будешь играть? -спросил Билли, как его называли самые лучшие исполнители. Хамада нахмурился, остановившись в дверях. Сквозняк колыхнул распечатку романа, дернул стоявшее в декоративной чернильнице искусственное гусиное перо и вырвался через окно. -Буду. Выбора у меня, как такового, нет, -негромко ответил юноша Олдемонту и как можно скорее вышел, закрыв за собой дверь. Сегодня ему еще предстояла репетиция «Ночи перед Рождеством», первая костюмированная. Срываться на свою партнершу после такого разговора с директором парню не хотелось, к тому же, в скором времени они вдвоем станут еще и товарищами по несчастью. -Я посмотрю, как вы кота дрессировать будете, -ухмыльнулся артист, подходя к гримерке. Почему-то от представившейся ему сцены ловли черного котяры и научения зверька тем трюкам, что описывал Булгаков, на душе заметно потеплело. Хотя, может, это и перед встречей с солисткой, играющей роль Оксаны… 14:30. Главная сцена. -Так, давайте прогоним всё ещё раз! -назидательно-гнусавым голосом произнес сценарист, деловито поправляя очки, -Абигейл, начинай с цифры «17». Молодая артистка, шелестя листами, лихорадочно нашла названный пункт. Девушка приосанилась, ее красивое лицо стало гордым и насмешливым. Вскинув руку и тут же уперев ее в бок, Абигейл звонко и со смешком воскликнула: -Достань, Вакула, царицыны черевики — выйду за тебя замуж! Дальше последовала тишина. Хамада, параллельно приклеивая все время отваливающиеся усы, начал листать свой текст. -Вакула, я тебя убью! -простонала Абигейл, проводя пальцами по венку из ситцевых цветов, переплетенных красочными лентами, -Мы полчаса не можем эту сцену пройти! Ты пятый раз теряешь цифру! -Оксана, милая моя, подожди секунду, -прижимая усы губой, Тадаши уже чуть ли не рвал бумагу. Впервые он был таким несобранным на репетиции… Наконец, с торжествующим возгласом парень открыл-таки нужную страницу и зафиксировал пальцем нужное место. Однако прежде, чем он успел прочесть свои слова и, на радость девушке и сценаристу, перейти к следующей части диалога, случилось нечто совсем неожиданное даже для их театра… Прямо под ноги актерам с диким мявом кинулось что-то черное и очень большое. В первую минуту Хамада даже подумал, что это директор нашел того, кто будет играть черта, но, более-менее разобрав характер воплей, понял, что это всего лишь откормленный, мохнатый и весьма буйный… Кот. Но если животное можно было воспринять хоть немного спокойно (хотя, по сути, черные кошки на сцену во время репетиций так нагло еще ни разу не залетали), то его преследователи вызвали у солистов окончательный ступор, а у руководителя — приступ смеха. Первым за котярой на подмостки выскочил один из французских Людовиков. Судя по тряпичной голове в его руке, шестнадцатый. Тадаши, конечно, знал, что после «Ночи перед Рождеством» будет прогон «Великой Французской Революции», но сейчас он на пару секунд почувствовал себя ненормальным. Вслед за королем вбежала невесть зачем нарядившаяся в костюм из «Тысячи и одной ночи» Мари из массовки. Длинная вуаль при беге развевалась и прилипала к рукам и животу, но лица почему-то не закрывала. На очень худых руках звенели браслеты, на голове — золотые ракушки, державшие ткань. Мари тоже зачем-то нужен был кот, и она, даже не поздоровавшись, пробежала мимо солистов. Далее за ними помчались два осветителя (конечно, скучно целый день у прожекторов сидеть, так хоть какое-то развлечение), Санта-Клаус (он же Бонни, он же Аполлон, он же говорящий пень из сказки про ёлочку), который вообще должен был начать работу в этом образе через три месяца, и, наконец, директор в смокинге. Вся эта гвардия дружным строем носилась по сцене за котом, которого никак не удавалось догнать, под истеричный смех сценариста. Сначала все бегали исключительно по периметру сцены, и Тадаши с Абигейл лишь наблюдали за этим, теперь уже заливаясь хохотом вместе с руководителем. Однако, в силу непонятного желания, вдруг стрельнувшего ему в голову, кот вдруг решил сменить маршрут и без предупреждения метнулся прямо на артистов. Ловцы животного, очевидно, кроме него, больше ничего не замечая, мигом бросились туда же. Молодых солистов непременно снесло бы, как поездом, но в этот момент вовремя сориентировавшийся Тадаши быстро подхватил девушку под мышки и, как младенца, легко усадил на ближайшую тумбочку, которая оказалась высотой чуть больше полутора метров. И сам запрыгнул туда же как раз тогда, когда персонал театра пробежал на месте, где они с Абигейл только что стояли. Теперь ситуация была чуть более безопасной для них: по сцене за тем же толстым котярой носились шесть человек, еще два сидели на шкафу-тумбочке, а за дальним столиком зрительного зала икал сценарист. Из всех присутствующих хуже всех было коту: мало того, что его во время честного поединка с рыжим бродячим нахалом с соседнего двора за свежую рыбу бесцеремонно схватили за шкирку и притащили сюда. Так теперь еще и выйти нормально не дают! И смеются! Неизвестно, чем бы окончилась эта погоня, если бы внезапно под потолком не обнаружилось круглое окно с крестовиной. Олдемонт поставил его лишь ради украшения интерьера, ведь рама была украшена замечательным узором. Но сейчас это окно сыграло, на свою беду, куда более важную роль. Увидев его, кот в одну секунду переменил все свои планы и забыл про желание расцарапать первого, кому удастся его поймать. Невероятно грациозным для своих размеров прыжком зверь очутился на сцене, вцепившись в обои. Ловко и быстро, как опытный альпинист, он поднялся на высоту окна и, когда Людовик, прибежавший первым, собирался встать на стул, чтобы снять кота, выбил лапой тонкое стекло. Звон осколков смешался с горестным вскриком директора, а котяра, даже не посмотрев на оставшихся внутри людей, сиганул вниз, приземлился в коридоре и удрал через открытую добродушным сторожем, не введенным в курс дела, дверь… Задыхаясь в гомерической истерике, Хамада с партнершей даже не попытались слезть с комода, а про наполовину отвалившиеся у парня накладные усы и вовсе думать не стали. Сценарист в изнеможении откинулся в кресло, трясясь в беззвучном смехе, поскольку на голос уже сил не хватило. Разочарованные артисты, не разделяя их веселья, ушли обратно. Осветители сели на свои места, флегматично ковыряясь в проводах. Олдемонт со злостью ударил по чему-то невидимому руками, одернув после этого подскочивший вверх пиджак, и, кипя неуемным гневом, выкрикнул так громко, что зазвенели солонки на столиках: -Да ну этих «Мастера и Маргариту»… К черту! И, топая посильнее слона, ушел к себе в кабинет. …