С тобой

Все началось с того, что Чжунхон внезапно вырос. То есть, конечно же, смотря что понимать под словом "вырос". С одной стороны, он и при той давней первой встрече с Ёнгуком был ненамного ниже него, а с тех пор еще вымахал что твой бурьян. Но Ёнгук совсем не то имел в виду, конечно. С другой стороны, в чем-то Чжунхон не вырос вообще: как был сущим ребенком, так и остался. Иногда Ёнгуку очень хотелось заслонить лицо ладонью от его дурачеств. Когда вокруг были только свои, он, собственно, так и делал, а вот на концертах, фанмитах и прочих ТВ приходилось натягивать дежурную улыбку, от которой у Ёнгука уже скулы болели. Хотя бывало, конечно, что он улыбался и совершенно искренне: порой сложно было удержаться, глядя на Чжунхона, радостно бесившегося и прыгавшего на людей как щенок. Но изначально речь, опять же, была совершенно о другом. Ёнгук хорошо помнил Чжунхона, каким он был в четырнадцать: серьезного щекастого мальца, который не вылезал из студии, читал рэп до хрипа и танцевал до ватных коленей. Он наметил себе Цель и шел к ней с бульдожьим упорством, и прошибал препятствия просто потому, что, казалось, не замечал их вовсе. Хотя Ёнгук знал, конечно, насколько это было не так. Он видел и синяки под глазами, и щеки, мокрые от слез; он слышал стоны от растяжений, всхлипы во сне, смешанные c тихим, сдавленным: "Мама, хён… не уходите…", — и самое гнетущее: "Не могу больше". Был холодный, дождливый вечер, у Чжунхона все никак не получалось правильно прочитать строчку, и это была сущая мелочь, право, — всего-то одна строчка из целой песни, — но Чжунхон сел на пол, обхватил голову руками и глухо сказал: "Не могу больше". У него волосы были еще не крашенные тогда. Темные, мягкие — куда мягче, чем сейчас, после всех покрасок и завивок. Ёнгук положил ему ладонь на затылок, поерошил. Чжунхон посидел еще полминуты, уткнувшись лицом в колени, а потом встал и выдал эту чертову строчку почти идеально. А потом повторял, и повторял, и повторял, пока не получилось точно так, как надо. Он и в танцах был такой же. Когда он двигался, Ёнгуку порой казалось, что Чжунхон танцевать научился раньше, чем ходить: настолько легко и естественно выглядело каждое движение. Да, некоторые люди были рождены танцевать… но Ёнгук видел, сколько Чжунхон и Чоноп торчали в студии. Они бы там и спали, дай им волю. Хотя если бы он, Ёнгук, так же ночевал в студии, все равно рядом с младшими его никто не принял бы за настоящего танцора. Что ж, не всем было дано, хотя Ёнгуку порой бывало обидно. Зато у него была музыка, и тут уж завидовал Чжунхон. Вечно крутился рядом, когда Ёнгук писал музыку или тексты, совал нос в тетрадки с записями и мог часами, почти не мигая, следить за руками Ёнгука на синтезаторе. Пацан почему-то сразу после знакомства определил Ёнгука в соперники и кумиры одновременно, а задачу переплюнуть Ёнгука на музыкальном поприще — в цели всей жизни (или ближайших пяти лет точно). Малой был таким умилительно наглым, что у Ёнгука даже сердиться как следует не получалось. А еще он был талантливым, действительно, по-настоящему талантливым, — с ним стоило работать, и Ёнгук был рад, что в TS сумели это разглядеть. Затем началось продвижение Never Give Up, и стилисты сделали из ценителя стрит-стайла Чжунхона фарфоровую куклу с золотыми волосами. Маленького Принца, блин. Новый Чжунхон казался почти чужим… пока не открывал рта. Ёнгук привык довольно быстро, да и все они вскоре перестали удивляться светофору из шевелюр, бороздивших их общежитие. Под стильными (ну, или вконец упоротыми) стрижками прятались все те же настырный Дэхён и сентиментальный Химчан, и Чжунхон оставался все таким же приставучим от прически к прическе. Глазами Ёнгук замечал новые образы и макияж, разумом оценивал их как удачные или не очень, но когда он думал о Чжунхоне, в голове неизменно всплывал пухлощекий темноволосый мальчишка чуть ниже него ростом. А затем что-то… случилось. Ёнгук даже не понял что, по правде говоря. Просто — Чжунхон о чем-то увлеченно разговаривал с Ёнджэ, и то ли свет так лег на его лицо, то ли глаза по-особенному блеснули, то ли в улыбке что… Он даже не сделал паузы, а в голове у Ёнгука будто что-то сдвинулось и перестроилось. Новый, только что увиденный Чжунхон был такой знакомый и в то же время неуловимо чужой. Он был немного взрослее и намного роднее, настолько, что казался почти родственником, вроде младшего братишки. Ёнгук знал его до последней улыбки, как не знал того, прежнего, маленького и упрямого. Этот новый Чжунхон в один миг заслонил собственный старый образ — тот будто ушел в архив, лег на полки памяти теплым, но уже побледневшим воспоминанием. Ёнгук улыбнулся. Малой рос, уже скоро он будет мужчиной. На миг стало грустно отпускать их ребенка во взрослую жизнь, но Ёнгук все же надеялся, что будет рядом, когда мелкий испытает первое похмелье, первую любовь и первое большое разочарование. Не для того ли нужны старшие братья? Вскоре это случилось — их мелкий влюбился. То есть он молчал как рыба, но даже последнему пню было ясно: просто так по часу перед зеркалом не вертятся, особенно перед обычным катанием на скейте. Малой увлеченно красился и вылетал из квартиры, забывая горы неподошедших шмоток на своей кровати, а порой и скейт за дверью. Ёнгук улыбался, записной плейбой Дэхён хихикал, Химчан поглядывал понимающе, Ёнджэ и Чоноп никак не реагировали. Умиление продолжалось, пока Ёнгук не застал Чжунхона с его зазнобой в неприметном баре, куда порой любил наведаться сам. Здесь даже айдолы могли снять кого-то на вечер, не опасаясь, что на следующий день заголовки во всех таблоидах будут пестреть их именами. Ёнгук, впрочем, сюда ходил не клеить телок, а встречаться с друзьями из андеграундного прошлого. Они ему и указали на… — Гляди, а это не ваш малец? Малец был действительно их, определенно нетрезвый и совершенно однозначно не один. Но вместо хрупкой девушки с ним шел какой-то длинный парень, совершенно не внушавший доверия. Ёнгук даже не мог понадеяться, что это просто какой-то друг, о котором он не знает: ладонь мутного парня была демонстративно засунута в задний карман скинни-джинсов Чжунхона, которые и так чуть не трещали на его тощей жопе. Ёнгуку даже пить расхотелось. Он еле дождался, пока ребята начали расходиться. Краем глаза он видел их усмешки, но у него сейчас была более важная задача, чем вести беседы: он бдел, чтобы мелкого не начали развращать прямо у него на глазах, и молился, чтобы Чжунхон с его пассией не собрались уходить раньше товарищей Ёнгука. Но судя по тому, как Чжунхон со своим бойфрендом отрывался на танцполе, увести его сейчас оттуда можно было только силой. Ёнгук наспех обнял друзей, дождался, пока каждый похлопает его по плечу, проигнорировал смешки и решительным шагом направился на танцпол, где лихо отплясывал Чжунхон — по счастью, один. — Сольчан, ты принес добавку? — судя по голосу, Чжунхон сейчас меньше всего нуждался в добавке… чего бы то ни было. Он обернулся, раскрасневшийся, потный, с пьяно блестящими глазами. — …Ой. — Ага, — неумолимо ответил Ёнгук. — Собирайся давай, пора в кроватку. Чжунхон надулся было, но Ёнгук на него посмотрел, и тот послушно поплелся на выход. Всю дорогу в такси он громко нудел и жаловался на противного хёна, который ограничивает его свободу воли, а под конец просто задрых у Ёнгука на плече. И вроде бы Ёнгук все понимал, сам такой был и того же Дэхёна за блядки никогда не осуждал, но Чжунхона очень хотелось посадить под домашний арест. Они приехали, Ёнгук выгреб вялого и ничего не соображающего Чжунхона из такси и кое-как дотащил до квартиры. У двери их встретил Химчан, ужасно взволнованный после лаконичной и загадочной смски Ёнгука: "Везу мелкого, открой дверь". К счастью, малой вроде блевать не собирался. Ёнгук и Химчан сгрузили его на кровать, даже не разбудив Чонопа, и Химчан заботливо снял с Чжунхона ботинки. Ёнгук уже гремел на кухне дверцами в поисках рюмки успокоительного. Они сели с Химчаном за стол, выпили, и Ёнгук спросил: — А ты знал, что малой встречается с парнем? — Ага, — совершенно не удивился Химчан. — И что? — Да ничего. Подрастет — перебесится. — А если нет? — полюбопытствовал Ёнгук. — Ну, нет так нет. Какая разница, это же наш Чжунхон, — Химчан улыбнулся. Ёнгук потянулся через стол и потрепал его по плечу. Все-таки хорошие у него в группе были ребята. — А парня того ты видел? Как он тебе? — вспомнил он. — Я не видел, но Дэхён говорит — нормальный чувак. Какая-то начинающая модель или вроде того, — Химчан был возмутительно спокоен. А вдруг эта моделька была тайным маньяком? — Да не переживай ты. Я справлялся, мне сказали, что парень неплохой. Хватит психовать, папаша, — он одарил Ёнгука легким подзатыльником. — Все, пойду я спать, завтра вставать рано. Ты тоже не засиживайся. Оставшись один, Ёнгук подумал, хлопнул еще рюмку и пошел в душ. В конце концов, переживать действительно было рано. Первая любовь имела свойство заканчиваться, и быстро. Его собственная продлилась всего год. Чжунхонов роман и месяца не продержался. Самое удивительное — малой не выглядел особенно расстроенным. Он просто начал проводить больше времени в общежитии, только и всего. Иногда, когда он особенно лез под руку, Ёнгук даже жалел о Сольчане, растворившемся в тумане. Но учить малого было несложно, работать с ним — интересно, так что Ёнгук почти не сердился. Иногда они выбирались посидеть в одном из более-менее безопасных для айдолов баров — все вместе или по двое-трое, как было настроение. Чжунхон, конечно, просился с ними, и вообще-то он технически был еще несовершеннолетний, но практически Ёнгук поначалу не видел смысла что-то ему запрещать. Их малой работал побольше иных взрослых, да и трахался в последнее время, даже с учетом недавнего расставания, активнее иных Ёнгуков, у которых девушки уже больше года не было. Вряд ли бутылка-другая соджу могла так уж развратить их малого. Но это с морально-этической стороны. Со стороны чисто бытовой Ёнгук был решительно против: как показала практика, пьяный Чжунхон представлял собой совершенно позорное зрелище. Его всегда уносило чуть ли не с первого же стакана, и дальше хёнам приходилось по очереди караулить, чтобы чрезмерно веселый малой не натворил ерунды. К счастью, Чжунхону просто не нравился вкус выпивки, и малой довольствовался тем, что потягивал апельсиновую отвертку в знак своей взрослости и смеялся над Чонопом, который после нескольких стаканчиков обычно принимался смеяться непонятно над чем. Но иногда в хёнах начинал играть азарт, или в заднице у Чжунхона начинало играть шило, или Чжунхон просто, не разобравшись, хватал чужой стакан, и тогда держись. Накануне того дня они тоже решили выбраться, все вместе, и Чжунхон увидел каких-то своих знакомых. Дальше все было туманно: хёны не уследили, у Чжунхона с вечера невозможно было выпытать, как его угораздило так набраться, а Чжунхон с утра только стонал и отказывался даже шевелиться, не то что говорить. Ёнгук, впрочем, предполагал, что малого угостили, а он не отказался, чтобы не ударить в грязь лицом. И теперь на этом лице было большими буквами написано, насколько Чжунхон был неправ. Смака ситуации добавляло то, что на сегодня у них было намечено интервью. То есть изначально оно планировалось на следующий день, но менеджер с журналистом что-то перетасовали, и вуаля. Разумеется, руководству при этом не было дела до того, насколько бурно накануне развлекалась группа B.A.P. По счастью, Чжунхон оказался единственным переусердствовавшим — остальные были вполне свежи и даже успели выспаться. Опухший малой еще кое-как донес свое тело до гримерки и сгрузил на стул, но дальше просто закрыл глаза и застыл памятником. Ёнгук перечитывал список вопросов, изредка сочувственно поглядывая на Чжунхона, и тут вошла она. Ёнгук поднял на нее взгляд и не сразу смог отвести глаза. Тоненькая и хрупкая, с длинными волосами и треугольным кошачьим личиком, — вся точно такая, как ему нравилось. Она почтительно поздоровалась, представилась (Наён, ее звали Наён), сообщила, что будет их новой визажисткой, и бросила на Ёнгука мимолетный взгляд, почти сразу опустив ресницы. Ёнгука гримировала именно она. Работала хорошо, умело и аккуратно — Ёнгук и это оценил, он уважал в людях профессионализм. Подвела ему глаза, уверенно орудуя карандашом и не сводя с его лица огромных глаз, обрамленных длинными пушистыми ресницами. Нанесла румяна, плавно и невесомо, кошачьим прикосновением кисти к скулам. Накрасила губы тинтом — прикосновения ее аппликатора ощущались странно интимно, и Ёнгук даже немного смутился, хотя давно привык к макияжу. Ее хрупкие пальчики порхали, рисуя на Ёнгуке с его простоватым, в общем-то, лицом великолепную звезду, фото которой фанатки будут вырезать из журналов и хранить под подушкой. Один из ее легких локонов задел щеку Ёнгука — он пах чем-то теплым, уютным, домашним. Зачарованный и накрашенный Ёнгук следил за нею все время, пока она делала из Чжунхона человека, а затем, когда Наён уже собиралась уходить, с небольшой заминкой спросил у нее, не даст ли она ему свой номер. Как лидеру группы, разумеется. На случай форс-мажоров вроде сегодняшнего (тут он указал глазами на Чжунхона, который присосался к чашке с чаем, но в остальном по-прежнему не подавал признаков жизни). Разумеется, Наён не отказала. Провожая глазами ее миниатюрную фигурку, Ёнгук думал, какую паузу придется выдержать, прежде чем позвонить ей, чтобы она часом не сочла его маньяком. Видимо, у него все-таки слишком давно не было секса, потому что он не утерпел и позвонил ей в тот же день. В ответ на его неловкое предложение выпить кофе Наён хрустально засмеялась и согласилась, и на следующий день Ёнгук разглядывал ее нежно-розовые губы и млел, позабыв о давно остывшем кофе, а она с таким интересом расспрашивала Ёнгука о его жизни, работе, творческих планах, и так внимательно слушала его рассказ об очередном проваленном экзамене на водительские права, что Ёнгук очнулся, только когда бариста пришел к столику выпроваживать их из опустевшего заведения. Он проводил ее до станции метро, и они шли рука об руку, едва касаясь друг друга краями одежды, и от Наён едва уловимо, одуряюще пахло чем-то необыкновенным, и Ёнгук почти летел рядом с ней, и десятиминутная дорога до метро казалась такой прекрасно бесконечной. А затем они пришли, и Ёнгук от огорчения даже не знал, как попрощаться. Тогда Наён, смутившись, сама поднялась на цыпочки и коснулась губами его щеки. Но на станцию ворвался поезд, рычащий, грохочущий зверь, и сомкнул за Наён свои челюсти, унеся ее прочь. Ёнгук долго смотрел поезду вслед, едва соображая, что делает, а затем побрел обратно к общежитию. Эта дорога тоже показалась ему бесконечной. Ёнгук закутался в куртку поплотнее, пытаясь не стучать зубами. То ли так резко похолодало за десять минут, то ли за беседой с Наён он не заметил холода. На пороге общежития его встретил Чжунхон с торчавшей изо рта зубной щеткой. Он уже, по-видимому, отошел от вчерашнего и вновь обрел способность быть во всех местах одновременно. — Ой, Ёнгук-хён. А ты где был? Ха, у тебя нос красный такой. Не отвечая, Ёнгук разделся и прошел внутрь. В общежитии было тепло, ужасно хотелось чаю. Потягивая заботливо приготовленный Химчаном чай, Ёнгук рассеянно пролистал уведомления на телефоне и обнаружил смску, пришедшую около десяти минут назад. "Спасибо за этот вечер, оппа. С тобой так интересно!!" И смайлики: кошечка с глазами-сердечками, знак "пис", дымящаяся чашка. Ёнгук улыбнулся и начал набирать ответ. Технически Ёнгук должен был обсуждать с группой концепцию видео на японскую версию Warrior. — Не хочу розового барана на голове! — кричал Чжунхон. — Хён, скажи им! — А?.. Да. А ты что думаешь, Химчан? — очнулся Ёнгук, посмотрел на Химчана и потерялся. Друг смотрел на него таким испепеляющим взором, что Ёнгук понял: Химчан уже не раз высказывал, что он об этом думает. Что бы "это" ни было. Ну… Ёнгуку сейчас честно не думалось ни о чем, кроме Наён и ее звонкого голоса, ее нежных рук, ее мягких губ. Он пытался сосредоточиться на работе, но в памяти тут же всплывало ее улыбающееся лицо, и после этого Ёнгук не мог больше думать ни о чем, кроме встречи с ней. Он давно забыл это ощущение — когда часы, проведенные без того единственного человека, кажутся пустой, бесцельной тратой жизни. О, какая это была сладкая мука. Химчан дал Ёнгуку подзатыльника — больно, от всей души. — Личная жизнь на тебя плохо влияет, лидер, — сказал он с нажимом, и Ёнгук, устыдившись, в который раз дал себе слово быть внимательнее к делам группы. Хорошо хоть Наён перевели в команду Secret, а то они постоянно норовили коснуться, перекинуться словом, да и уединиться где-нибудь в подсобке, если была возможность. В последний раз она так долго его красила, лаская его лицо взмахами кисти и непрестанно облизывая губки, что на Чжунхона времени не хватило, и он сам, надувшись как сыч, докрашивал себе глаза, пока ему укладывали волосы. Ситуация была неприятная, но хорошо хоть Чжунхон вскоре отошел и перестал обижаться. После выговора от Химчана обсуждение пошло пободрее, но к жалобе Чжунхона они так и не вернулись. Позже, увидев его загримированным и накрученным, Ёнгук чуть не разбил себе лицо ладонью. Хотя, если подумать, дело могло обернуться и хуже: розовый баран мог бы быть на голове у него, Ёнгука, и тогда Наён точно бы его бросила. Наён на неделю уехала к родным в Кванджу, и Ёнгук маялся. Разумеется, они писали друг другу километры сообщений, звонили, слали фотографии, — но за полгода, что они встречались, их самая долгая разлука продлилась два дня, в которые Ёнгук практически не спал и не ел, сделал втык Химчану и Дэхёну почти ни за что, написал три новые песни и выпил половину общих запасов соджу. Наён была его воздухом, его водой, его музыкой. Ёнгук не знал, как быть без нее, и не хотел учиться. Обычно Ёнгук ночью или работал в студии, или бродил по городу, или (иногда) спал как убитый. На кухню он по ночам практически не заходил — есть не хотелось, а бутылка с водой всегда была под рукой. Однако в этот раз текст не шел — слишком громко пело в животе, который, кажется, вовсе не интересовался душевными терзаниями своего хозяина, и Ёнгук сдался и решил перекусить. До холодильника он не дошел. Путь загораживал Чжунхон, плотно прижатый к холодильнику телом Ёнджэ. Ёнгук замер, не успев переступить порога кухни, и медленно попятился обратно. Ему было плохо видно, чем младшие занимались, но по пыхтению, ерзаниям, прикушенным губам Чжунхона и сваливающимся штанам Ёнджэ и так было понятно, что не холодильник грабили. Ёнгук прислушался к себе в надежде понять, какого он мнения на этот счет. Так и не понял, в конце концов на всякий случай подумал: "Однако", — и максимально незаметно сбежал обратно в студию. Но после кухонного приключения не работалось хуже прежнего, и в конце концов Ёнгук плюнул и отправился в спальню. Химчан немузыкально похрапывал, причмокивая губами. Ёнгук сел на кровать и попытался решить, как относится к увиденному. По всему выходило, что плохо, и даже не потому, что в группе теперь было целых два пидараса. Ёнджэ был взрослый парень и сам решал, какой дурью маяться, так что на его личную жизнь Ёнгуку было строго пофиг. Опять же, он был свой человек, и довольно неплохой, что в любом случае было лучше разных там непонятных моделек. Но... Ёнгук остановился на мысли, что все-таки всыпал бы Чжунхону на всякий случай, и лег спать от греха подальше. Ему приснилась увиденная на кухне картина, только Чжунхон в ней не кусал губы, а стонал во весь голос. Ёнджэ что-то делал с ним, отчего Чжунхон запрокинул голову, стукнувшись затылком о белую металлическую дверцу. Затем оба внезапно оказались обнажены, и Ёнджэ-из-сна самодовольно глянул на Ёнгука. Его левая рука с талии Чжунхона поползла вниз, тот ахнул и подался навстречу, и Ёнгук проснулся злой и со стояком. По счастью, было еще рано, в ванной никто не плескался. Ёнгук помечтал, как обоих сдаст в монастырь, и потащился ликвидировать неприятность под холодной водой, еще сильнее тоскуя по Наён: ведь будь она рядом, проблему можно было бы решить куда более приятным способом. Вообще не по себе было осознавать, что у него встал на товарищей по группе — особенно на малого. Он ведь все-таки был такой еще… малой. Не то чтобы Ёнгук раньше вообще не чувствовал никакого влечения к парням. Наоборот, был в Soul Connection один такой… в конце концов они отдрочили друг другу и решили на этом закруглиться. Но Чжунхон был совсем еще ребенок, даром что недетского роста, и думать о нем подобные вещи было нельзя — даже во сне. Малой ведь даже школу еще не закончил. Разумеется, Ёнгук замечал за Ёнджэ некоторые излишние нежности по отношению к малому, вроде пресловутых поцелуев, но они вполне вписывались в рамки обычного скиншипа. Тем более что Ёнгук втайне был согласен с объяснениями Ёнджэ по поводу поцелуев: Чжунхон действительно был очень миленький, порой его так и хотелось укусить. Ёнгук, как приличный, культурный хён, удовлетворялся невинными шлепками по заднице, а Ёнджэ, как не обязанный сохранять солидность, мог позволить себе гораздо больше. Но не настолько же больше! Ёнгук не то чтобы осуждал… хотя к черту — конечно же, он осуждал. Малой был еще малой, нечего было тут его растлевать. Выходя из ванной, Ёнгук увидел недопроснувшегося Чжунхона, бродившего по общежитию в одних трусах и то и дело натыкавшегося на стены. Он был из них шестерых самый соня, но в школе не стали бы ждать, пока он выспится, так что Чжунхон исправно вставал по будильнику и каждое утро жаловался хёнам, как хочет быть таким же старым и свободным, как они. Волосы у Чжунхона торчали во все стороны, на молочной щеке отпечатался красный след от подушки, и весь он был такой усталый и невыспавшийся, что Ёнгук почти задумался о том, чтобы разрешить ему сачкануть. Наверное, если бы Чжунхон в этот момент попросился остаться дома, то Ёнгук бы… ну, не факт, что разрешил, но подумал бы точно. Но Чжунхон после того, как Ёнгук за прогул вломил ему шваброй, даже не думал пропускать школу и сейчас просто молча протиснулся в ванную мимо хёна. Тот ободряюще похлопал малого по тощей заднице и пошел будить Чонопа, чтобы тот разбудил Химчана, чтобы тот сообразил что-нибудь на завтрак. Чонопу сегодня вроде не надо было в школу, однако Химчан вчера тоже поздно лег, а в невыспавшемся состоянии он бывал страшен и мог, пожалуй, откусить голову тому, кто попробовал бы вытащить его из постели. Но Чонопи даже самый бездушный человек не стал бы кусать, так что Ёнгук на него надеялся. Ночами Ёнгук часто вспоминал весну: чистые прозрачные вечера, в которые Наён робко прижималась к нему поближе, ища защиты от морозного воздуха. Первый вишневый цвет и Наён в белом облаке ветвей. Юную зелень деревьев, нежную и яркую, буйную и неудержимую, как любовь в его сердце. В своей памяти Ёнгук возвращался в лето: горячие томительные дни, в которые близость Наён и ее тонкого, прохладного тела казалась глотком живительной воды. Одно арбузное мороженое, разделенное на двоих. Газировка, нечаянно опрокинутая Ёнгуком, и холмы грудей Наён под мокрой блузкой, бесстыдно облепившей лифчик, смех Наён и смущенный румянец на ее щеках. Душные вечера, в которые одежда на теле казалась невыносимой, и свежее дыхание Наён у него на губах, так близко, ближе, еще ближе. Ёнгук пил ее, будто прохладную воду, и никак не мог напиться. Ёнгук не думал об осени. С холодами Наён начала кутаться в теплые свитера и пальто, которые скрывали каждый клочок кожи и выглядели трогательно большими на ее миниатюрной фигурке, а в глазах ее будто затворились ставни. Голос ее, когда-то журчавший ручейком, с приходом осени все чаще звучал недовольно, обиженно, презрительно. "Мне одиноко, оппа", — жаловалась Наён. "Ты совсем обо мне забыл со своим синглом и промоушеном". "Ты меня больше не любишь!" "Уходи, я сегодня не хочу тебя видеть". "Скажи им, что у тебя есть дела поважнее! Ну и что, что менеджер ждет? Я тоже жду! Кто для тебя важнее — я или менеджер?" "М-м-м… спасибо, конечно… а вот Чжэюн ее парень подарил сумочку из последней коллекции Диор. TS вам что, так плохо платит?" Разумеется, Наён была права, как всегда. Ёнгук давно не чувствовал себя таким беспомощным… но и плюнуть на группу не мог. Исправно ходил на репетиции, фанмиты, интервью, рассеянно отвечал, терзаясь лихорадочными мыслями: как там сейчас Наён? Простит ли его? Поймет ли, что и завтра у него весь день расписан, и передвинуть ничего не получится? Зато Ёнгук засел за контракты группы с ТС и тщательно их проштудировал. Попросив рекомендаций у знакомых, нашел адвоката и посоветовался с ним. Они с ребятами были айдолы, знаменитые на весь мир, — действительно, как так получилось, что они были практически нищими? Кончался ноябрь, и Наён с каждым днем становилась все холоднее. Ёнгук уже знал, что будет дальше, но упрямо не хотел верить. Он десятками писал ей сообщения, слал цветы и игрушки, когда она не хотела встречаться, а при все более редких встречах отчаянно пытался вымолить прощение за… что-то. Ёнгук не знал, в чем конкретно он провинился: он отчаянно старался все делать правильно, и хотя он действительно проводил с Наён слишком мало времени, ему не в чем было себя упрекнуть. Но Наён обижалась, а значит, он был виноват. Он пытался ее приобнять — Наён фыркала и сбрасывала его руку. Он заглядывал ее в глаза — она отворачивалась, теребя брелок на телефоне. Деревья, так неудержимо зеленевшие по весне, стояли черные и голые, и Ёнгук с ужасом ждал зимы. В один из первых дней декабря Ёнгук открыл СМС от Наён, успев порадоваться: она совсем не часто писала ему в последнее время, — и застыл. - А хён-то у нас того... мазо-мазо, — сокрушенно констатировал Дэхён в накладной бороде Санта-Клауса. Уже Рождество давно закончилось, а он все не желал расставаться с этой бородой. Сроднился, не иначе. - Думаешь? - Ага. А чего он вечно выбирает таких телок, чтобы страдать о них посмачнее? У него и прошлая бывшая такая же сука оказалась, я ее хорошо помню, хоть и сколько лет прошло. Нет чтобы на нормальных западать. - Эй, оболтусы, я все слышу, - подал голос Ёнгук. - А мы вообще-то и не шифруемся! - Да! Мы вообще тебя воспитываем сейчас! - Лучше бы поесть чего сообразили, - вздохнул Ёнгук, невольно улыбаясь. С такими донсэнами и не пострадаешь как следует. Заботливые, надо же. - Так мы уже! - Ёнгук-хён просит есть! Земля сошла с орбиты! — Дайте мне запечатлеть это эпохальное событие для потомков! Ёнгукки, повтори! — Химчан сунул мобильный со включенной записью видео прямо в лицо Ёнгуку. Тот поморщился и отвел мобильный подальше. Донсэны улыбались, за спинами у Ёнджэ и Чонопа прыгал взволнованный Чжунхон, размахивая мокрым половником — похоже, кашеварил именно он. Страдать расхотелось окончательно. — Идемте, что ли, ребята, — Ёнгук сгреб Чонопа за плечо и пошел на кухню, где стояли вкусные запахи и что-то заманчиво булькало в кастрюле. Донсэны потащились следом: Дэхён, Ёнджэ и Химчан громко о чем-то переругивались, Чоноп был как всегда, а Чжунхон все заглядывал ему в глаза, будто пытаясь что-то высмотреть, и, как видно, напрочь забыл о своем половнике, с которого периодически покапывало на пол. Ёнгук не сразу, отнюдь не сразу привык к новичкам, которых на него повесило TS в 2010 году, а некоторые черты в донсэнах все еще до жути его раздражали: болтливость Дэхёна, вечное стремление Химчана влезть в душу без мыла, Ёнджэ с этой его идеальной челочкой, напористость и щенячий энтузиазм Чжунхона, Чоноп и его стандартное выражение лица а-ля блаженное бревно… Но здесь, среди своих товарищей по группе, Ёнгук чувствовал себя намного более дома, чем рядом с Наён. Они до сих пор в чем-то были ему чужими людьми. Коллегами, да; товарищами по общежитию, да; но Ёнгуку этих людей навязали, он их не сам выбирал в свое окружение, а для него это имело большое значение. Наён он выбрал, добивался ее, посвящал ей песни — с каждой песней бросая к ее ногам живой, содрогающийся, кровоточащий кусок себя. Он так отчаянно хотел ее рядом, и так враз почернел и потускнел мир, когда она ушла. А сейчас он сидел за столом на общежитской кухоньке, дожидаясь супа, и над ухом у него уютно трындел Дэхён о чем-то неважном, и Химчан напротив улыбался и все понимал, и Чоноп улыбался своей извечной улыбкой, и Чжунхон бряцал крышками и тарелками, и Ёнгуку было тепло и спокойно, и хотелось есть, и мир продолжал стоять. Наверное, Наён и в самом деле была не его человеком. Боль, угнездившаяся внутри и так долго полосовавшая ему ребра, нехотя втянула когти и задремала. Чжунхон налил ему огромную миску, пододвинул, и Ёнгук невольно усмехнулся. Супа в ней было человек на пять. Ёнгук пригубил — осторожно, чтобы не обжечь язык, — и одобрительно кивнул. Суп был слегка пересолен, но тем не менее хорош для повара-любителя вроде Чжунхона. Дэхён уже вовсю хлебал из своей тарелки, Химчан снимал свою для инстаграма… а Чжунхон так и сидел над своей порцией, и все смотрел на него, Ёнгука. — Ты чего, малой? — спросил Ёнгук. — Да ничего… все нормально, хён? — Ага. Нормально. Спасибо, — Ёнгук потянулся потрепать его по макушке и ощутил, как отпускает что-то внутри. — Теперь все будет хорошо, — сказал он больше сам себе, чем Чжунхону. Тот улыбнулся в ответ, как умел только Чхве Чжунхон: радостно, открыто, совершенно по-детски. Поужинав и умывшись, Ёнгук пересмотрел песни, написанные за этот месяц черной депрессии, и решил, что вышло неплохо. Теперь бы довести наброски до ума, и можно показывать руководству. Не получилось у них с Наён любви до гроба, так хоть альбом получится, что ли. Альбом выходил отменный, и едва ли не весь он был о Наён. Ею дышала каждая строчка почти в половине песен, но проговаривать эти слова, когда-то обращенные к ней, было уже почти не больно — так, слабое, неприятное ощущение, будто сдираешь корку с раны. Ёнгук больше не кис и вновь увлеченно командовал в студии, но Чжунхон не унимался со своими тревожными взглядами и периодически пытался таскать ему что-то с кухни. Ха! Если уж у Химчана все никак не получалось откормить Ёнгука, то малому и подавно ничего не светило. Тем более что, увлеченный работой, Ёнгук регулярно забывал о таких мелочах, как еда, сон и чистка зубов. На выходных ребята отправились кто куда: Ёнджэ и Чоноп — в гости домой, Дэхён поселился в спортзале, Химчан умотал на шопинг. А Чжунхон околачивался в общежитии и упорно действовал Ёнгуку на нервы, то затеяв вытирать пыль в их маленькой домашней студии, то завывая английские песни в душе. Ёнгук скрипел зубами и не продвигался в работе ни на шаг. Вышедший из душа, лохматый и обтекающий Чжунхон, видимо, увидел лютое лицо Ёнгука и сделал неверные выводы. — Хён, — он присел на корточки рядом с коленом Ёнгука. Сделать это в набедренной повязке из полотенца было нелегко, но Чжунхон справился. — Ты что, до сих пор из-за нее… того?.. — Нет, — скрежетнул Ёнгук, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не высказать Чжунхону, из-за кого он того. — Иди оденься. Тот смотрел на Ёнгука ужасно страдальческим и взволнованным взглядом, теперь дополнительно беся еще и тем, что сам чего-то напридумывал себе и развел драму на пустом месте. Но не успел Ёнгук разозлиться еще больше, как Чжунхон неловко потянулся и мазнул мягкими губами по его, Ёнгука, собственным губам. И тут же ойкнул и сел на задницу. Набедренная повязка развалилась, и Ёнгук деликатно отвел глаза (хотя чего он там не видел. Когда живешь с пятью раздолбаями, у твоих глаз мало шансов остаться неоскверненными). Чжунхон подхватил полотенце и сбежал, шлепая по полу босыми пятками. Ёнгук остался задумчиво глядеть в пространство. Мир только что перевернулся, и Ёнгуку требовалось посидеть, поразмыслить и осознать. Он будто вновь, уже во второй раз, увидел вместо старого привычного Чжунхона — совершенно нового и незнакомого. Этот Чжунхон был ярче, резче и хрупче. К нему хотелось прикоснуться — так привычно-машинально, ощутив под рукой твердое плечо, — а затем долго, медленно изучать на ощупь. Такие чувства в Ёнгуке прежде вызывали только девушки, и он знал, что это может значить. Знал и почему-то почти не удивился. Кажется, он слишком долго, слишком пристально смотрел на Чжунхона. Тот нашелся у себя в спальне, абсолютно деморализованный. Глаза у него блестели, будто от слез, но, завидев Ёнгука, он растянул рот в улыбке: — Ну что, хён? Взбодрился после моей шокотерапии, правда? Шокотерапия, значит. Чжунхон врал настолько из рук вон плохо, что Ёнгуку действительно стало смешно. Он хмыкнул и проследовал к кровати, на которой угнездился Чжунхон. Поднял его подбородок двумя пальцами и спросил: — Давно? Чжунхон замер. Ёнгук ждал, не торопя. — Угу, — пробубнил наконец Чжунхон. — Давно. С самого начала. И с вызовом поднял подбородок, большеглазый, встрепанный и задиристый. Он все-таки был еще сущий ребенок. Ёнгук опустился рядом на кровать и целовал его долго, долго. Теплота губ Чжунхона растекалась по телу, капля по капле заполняя пустоту у Ёнгука внутри, и Ёнгук еще не был готов принять все то, что это означало, но одно он знал — чувствовал — наверняка: эта струна, натянутая и дрожащая между ними, стоила того, чтобы на ней сыграть. Эти отношения не были похожи ни на какие другие, что были у Ёнгука. Прежде всего, у Чжунхона не было сисек. Ёнгук поначалу чувствовал себя очень неуверенно. Когда ему кто-то нравился в романтическом смысле, это почти всегда были девушки. Порой он поглядывал на парней, но до дела дошло только с одним, и то они больше конфузились, чем занимались любовью — ну или, вернее, неловко дрочили друг другу. Ёнгук поначалу не мог сообразить, что полагается делать с чужим членом. Ему помог Чжунхон с его опытом — как выяснилось, он раньше встречался только с парнями. На девушек как-то не тянуло, объяснил он. Ёнгук как-то заикнулся насчет инцидента на кухне. Это, конечно, было не его дело, но ему все-таки очень хотелось знать, насколько у малого было серьезно с Ёнджэ. Не то чтобы он ревновал… но… В конце концов, он был лидер, ему нужно было знать такие вещи. Для порядка, а то мало ли — вдруг начнутся скандалы. — Так, значит, там правда был ты, хён, — задумчиво протянул Чжунхон. — А я думал, мне показалось. Всю ночь потом трясся — думал, ты меня ругать будешь. Так вот почему он тогда так плохо выспался. — И что, долго вы встречались? Ты же только перед этим разошелся с той моделькой. — А мы и не встречались, — хмыкнул Чжунхон. — Так, трахались только. Помнишь, ты еще удивлялся, как я хорошо сосу? Это Ёнджэ меня всему научил. О да, Чжунхон хорошо сосал, получше всех Ёнгуковых девушек. У Ёнгука пересохло во рту. У него никогда не рвало крышу по Чжунхону так, как по любой из прежних девчонок. Не было такого, чтобы вместо сна он всю ночь думал о Чжунхоне, а вместо текста песни рисовал на листке его портрет. Ёнгук не бредил его голосом и не прятал на груди шарф, пропахший его парфюмом. С Чжунхоном было другое. О нем хотелось заботиться, да, его хотелось баловать; но он уже давно был свой, родной, он видел Ёнгука с похмелья и после двоих суток без сна, вымазанным в грязи и кривящимся от боли. В их отношениях не было магии, не было таинственности, окружавшей всех девушек, которые притягивали Ёнгука. Чжунхон был стройный, по-балетному изящный и почти по-девчачьи миленький, но он был парень, Ёнгук мог запрыгнуть к нему на закорки и покататься, и нелепо было бы носить его на руках, как Ёнгук порой носил своих девушек. Зато Чжунхон любил трахаться и не страдал ложной скромностью. Редкая девушка так откровенно любила секс, как Чжунхон. Он им занимался умело (подозрительно умело для его возраста), со смаком и вдохновением. Он был готов хоть по пять раз на дню, и он был всегда рядом. Так качественно Ёнгук не трахался, пожалуй, еще до встречи с Наён. Но была у Чжунхона забавная особенность: обычно абсолютно бесстыдный и раскованный, он мог свободно рассуждать о том, какое порно недавно посмотрел, или шепотом рассказывать Ёнгуку перед фанмитом, как сильно его хочет (гаденыш мелкий, сам бы попробовал отвечать на вопросы фанаток со стояком). Но как он искренне смущался, когда очередная фанатка называла его "секси оппа" или когда он притаскивал Ёнгуку на суд свою очередную песню. У него даже уши розовели, и Ёнгуку в такие моменты всегда хотелось их укусить. А причина такого противоречия, думалось Ёнгуку, была очень проста: Чжунхон попросту был чудовищно прямолинейный, наивный и непосредственный. Ребенок, одним словом. Но как этот ребенок сосал. О, как он сосал. Чжунхон вообще был перфекционист: если уж всерьез брался чему-то учиться, то доводил свои навыки до совершенства. А еще он был гибкий, выносливый и с очень развитой… артикуляцией. Да. Когда они впервые остались наедине, Ёнгук, по правде говоря, очень боялся — что сделает что-то не то, выставит себя дураком или как-то обидит Чжунхона. Да и вообще, все девушки Ёнгука были очень приличные, об анальном сексе с ними даже заикаться не стоило, так что Ёнгук в этом деле был полный профан. Но Чжунхон сам все решил: после долгих, горячих поцелуев просто взял да опустился на колени, расстегнул ширинку и взял в рот. У Ёнгука уже стоял так, что аж звенело, но, увидев Чжунхона между своих ног, он чуть не кончил на месте. Ни одна девушка не делала ему минет с таким энтузиазмом и знанием дела. Чжунхон совершенно очевидно кайфовал от того, как Ёнгук превращался в желе, от его стонов и пальцев Ёнгука у себя в волосах. Наён редко снисходила до того, чтобы сделать минет, и всегда старалась побыстрее заставить Ёнгука кончить или перейти к обычному сексу. Чжунхон, казалось, готов был часами не отрываться от его члена. Когда Ёнгук, случайно бросив взгляд на часы, спохватился о времени и прохрипел: "Заканчивай", — только тогда Чжунхон с огорченной миной быстро довел его до феерического оргазма и проглотил все до последней капли. У него тоже стоял, спохватился Ёнгук после того, как смог шевелиться. — Иди ко мне, — позвал он, и Чжунхон не заставил себя ждать, тут же вскарабкавшись к нему на колени и набросившись с поцелуями. Вкус собственной спермы показался Ёнгуку странным, но не особо неприятным. Ёнгук стянул с Чжунхона спортивные штаны и принялся быстро ему надрачивать. Ребята вот-вот должны были вернуться, и как же Ёнгук тогда жалел, что у него так мало времени. Наблюдать за реакцией Чжунхона оказалось почти так же горячо, как получать от него минет. Он был весь такой отзывчивый и податливый, такой жадный до Ёнгука и его рук, так льнул, вздрагивал и стонал, жарко дыша в ухо, что у Ёнгука снова встал. Он обхватил оба члена ладонью и резко задвигал рукой. Чжунхон привалился головой к его плечу, закрыв глаза, и сбивчиво шептал: "Хён, хён, быстрее, пожалуйста, люблю тебя". Честный, наивный Чжунхон не умел молчать: если ему было что сказать, он говорил. Ёнгуку никогда в жизни столько не признавались в любви. По правде говоря, он не знал, что отвечать. Чжунхон ему нравился, очень, но Ёнгук его не любил. Ценил, уважал, хотел, заботился, умилялся, любовался — да, однако все это ни капли не было похоже на то сладкое дурманное безумие, которое было с Наён, с Хесу, с Минчжи. Хорошо хоть Чжунхон не устраивал трагедии из его неловкого молчания — он, казалось, вовсе не ждал ответа, просто высказывал то, что переполняло изнутри. Очень славный он у них был, Чжунхон. Хотя порой чересчур много кривлялся, и выглядело это совершенно по-дурацки… но все равно мило. Черт его знает, как это у него получалось. Ёнгуку с ним было хорошо и уютно, рядом с Чжунхоном он себя чувствовал старшим, мудрым и всемогущим. Чжунхон все еще порой пытался изображать из себя альфа-самца, но смотрел на него все равно как на царя и бога, и от этого неприкрытого, неподдельного обожания Ёнгуку было и неловко, и приятно разом. Страшновато было вдруг разочаровать Чжунхона, да и всех ребят, но когда у Ёнгука порой опускались руки и вновь накатывал приступ самобичевания, светящиеся влюбленные глаза Чжунхона были лучшим лекарством. А еще он был все-таки очень красивый, хотя и загонялся по поводу чересчур тяжелого подбородка и прочего. Особенно когда танцевал. Всякий раз, когда Чжунхон танцевал, Ёнгука насквозь прошивало — восхищением, завистью, желанием. Он любил красоту и любил поэзию, а каждый танец Чжунхона был песней тела, положенной на музыку. Эти точные, ртутно-плавные движения будто рождались прямиком из мелодии — даже несмотря на то, что текст Чжунхоновой песни порой бывал написан в стиле абсурдизма: ломаные, дерганные движения, интенсивное размахивание конечностями и прочее. Их младший вообще был немного странный, но Ёнгуку даже это нравилось. В конце концов, без этого Чжунхон не был бы Чжунхоном. И потом, для Ёнгука он танцевал так, как тот любил. Им нечасто удавалось уединиться, и еще реже — настолько, чтобы успеть еще что-то, кроме как потрахаться. Но когда получалось и малой был в настроении, или же Ёнгук сам его просил, Чжунхон усаживал его на кровать или на пол, отходил подальше, и начиналось. Он даже не всегда включал музыку, если была опасность спалиться. Ему, по правде говоря, и не нужно было: он будто слышал музыку у себя внутри и умел заставить Ёнгука тоже ее услышать. А еще в Чжунхоне откуда-то было столько секса, что Ёнгуку быстро ставало жарко. Он умел двинуть бедрами, повернуться, улыбнуться, даже просто взглянуть так, что у Ёнгука мгновенно вставал. А еще в танце он был абсолютно непредсказуемый, как детектив с головоломным сюжетом. Каждое движение, каждый новый головокружительный изгиб тела были для Ёнгука неожиданностью — он даже порой забывал моргать до конца танца. Чжунхон был похож то на смешного голенастого жеребенка, у которого конечности выросли быстрее тела и до сих пор не очень-то слушались, — то на T-1000 из "Терминатора". Он показывал такой нечеловеческий контроль над своим телом, так откровенно плевал на гравитацию с высоты своих чуть ли не двух метров, что Ёнгуку порой почти верилось в Зело-робота-пришельца. Иногда робот-пришелец решал, что надо побыть ближе к аудитории, и, скользнув через комнату, опускался к Ёнгуку на колени. Дальше начиналась порнография. (Ёнгук от души надеялся, что Чжунхон этого набрался из видео, а не на практике, в реальных стрип-клубах.) Самое досадное было то, что Ёнгуку не разрешалось распускать руки, пока Чжунхон не дотанцует. В результате под конец у него всякий раз яйца ныли так, будто вот-вот лопнут, да и вообще Ёнгук совершенно терял способность соображать. Однажды Чжунхон его так развел на самое большое ведро мороженого в магазине — хорошо хоть честный Чжунхон не попросил чего-то менее безобидного, потому что Ёнгук привык держать слово, даже данное в эротическом угаре. После мороженого, половину которого Чжунхон съел в одно рыло, на носу у него вскочил прыщ, и Чжунхон терзался неделю. — Как будто он у тебя один, — справедливо заметил Ёнгук. — Так этот на носу! На носу!!! И вообще! Я с тобой не разговариваю, хён, — обиделся малой, который хоть со временем и попривык к тяготам переходного возраста, но все равно трясся над своей кожей как незнамо над чем. К удивлению Ёнгука, малой действительно перестал с ним разговаривать. И даже отсасывал тем вечером абсолютно молча, почти без единого звука. Ёнгук на всякий случай решил не говорить ему, что своим игнором малой его вообще не огорчил и скорее даже наоборот, тем более что утром Чжунхон уже вновь трещал вовсю. На анал Ёнгук решался долго. Просто это было как-то… ну… на всякий случай Ёнгук посмотрел пару-тройку порнофильмов, и там, конечно, все было красиво, но логическая связка "жопа-говно" все никак не желала выходить из головы. И потом, Чжунхон все-таки был еще очень юный, хотя вроде как почти совершеннолетний по закону. Умом Ёнгук понимал, что малой был далеко не невинным цветочком, но, глядя на Чжунхона, в это верилось с трудом. Хотя Ёнгуку, конечно, хотелось — и тем больше, чем дольше он был с Чжунхоном. У Ёнгука сейчас было даже больше секса, чем когда он был с Наён, но минетов и дрочки быстро перестало хватать для полного счастья. Когда Чжунхон извивался на коленях у Ёнгука, широко раздвинув ноги и дразня белой кожей в вырезе футболки, когда он утаскивал Ёнгука в укромный закоулок и обвивался вокруг него в поспешном поцелуе, да и когда просто сидел на полу в ногах у Ёнгука, прислонившись спиной к дивану, жрал попкорн и громогласно комментировал фильм, плюясь жеваной кукурузой, — Ёнгуку хотелось его до дрожи, до сцепленных зубов. В конце концов инициативу вновь проявил Чжунхон, продемонстрировав невиданную предприимчивость. Он нашел где-то съемную квартирку, отмазал их с Ёнгуком перед менеджером, что-то наплел ребятам (Ёнгук не мог не отметить, что Ёнджэ в ответ на новость посмотрел очень недовольно. Не то чтобы он следил). Он даже попытался организовать романтику: свечи, вино и прочее. Зайдя, Ёнгук первым делом потушил свечи, чтобы не спалить квартиру, и вылил из одного бокала половину вина, долив воды (вино было хорошее, поэтому Ёнгук вылил его себе в рот). Чжунхон понаблюдал за его действиями с недовольным видом, напрыгнул сзади и повалил на кровать. После стандартных поцелуев последовал стандартный минет, и то ли Чжунхон так хорошо справлялся, то ли Ёнгуку еще не успело надоесть, но крышу унесло как впервые. Он плыл, перебирая непослушными пальцами волосы Чжунхона, слушая его чмоканье и собственные вздохи. А затем Чжунхон внес нотку разнообразия, решительно оторвавшись от его члена и принявшись снимать штаны. — Чжунхон-а? — на всякий случай переспросил Ёнгук. Тот в ответ выматерился: у него, видно, тоже пальцы плохо слушались. Затем все-таки переборол свои джинсы и оказался нагишом — даже белья сегодня не надел, гаденыш. Ёнгук облизнулся. Ёнгук еще был одет, почти полностью. Чжунхон сам снял с него штаны и трусы, даже носки снял, прижавшись губами к косточке правой ноги. Улегся поверх, тесно прижавшись, окружив своим теплом и запахом — все-таки это было совершенно другое ощущение, касаться друг друга без одежды, и Ёнгук беззастенчиво лапал все, до чего дотягивался. С их графиком и четырьмя посторонними лбами в общежитии это была редкая роскошь — просто касаться друг друга, без преград и опасений. А затем Чжунхон решительно поднялся, и Ёнгук попытался было его удержать, но слова застряли в горле, когда Чжунхон взял и сел на его член, вот просто так. Задница у него была хорошо смазанная и растянутая, Ёнгук вошел как по маслу. Чжунхон замер, закрыв глаза. Ёнгук попытался вдохнуть. Внутри Чжунхона было слишком хорошо, Чжунхон над ним был слишком красивый и долгожданный, Ёнгук слишком сильно хотел это тело, худое и натянутое как струна. Чжунхон вдохнул и начал двигаться. Ёнгук дотянулся и нашел ладонью его пальцы, прижал к губам. Опять Чжунхон делал за него всю работу. Обессиленные и счастливые, они валялись на кровати в позах морских звезд. Чжунхон из него всю душу вынул, его заезд длился не меньше часу. Затем они выпили вина, Чжунхон кормил его клубникой из губ, затем то ли клубника кончилась, то ли не до клубники стало, но Ёнгуку опять захотелось, и он снова разложил Чжунхона, наконец почувствовав себя хозяином положения. После этого спать еще не хотелось, они поиграли в плейстейшн, но так и не доиграли… да и до постели не дошли. Ёнгук чувствовал себя подростком. Возможно, поэтому он и задал полубессозательному Чжунхону такой по-подростковому глупый вопрос. — Чжунхон-а, — позвал он, — как вы с Ёнджэ начали встречаться? — Трахаться хотелось, — обезоруживающе честно ответил Чжунхон. — А с Ёнджэ классно. Далее выяснилось, что трахаться они начали еще до того, как Чжунхону исполнилось шестнадцать. Разъяренный Ёнгук уже хотел было вылезать из кровати и идти убивать Ёнджэ, но Чжунхон навалился на него всем телом и обхватил своими бесконечными ногами. — Хён, — заявил он, — ну я же не маленький, я же сам все понимал. Он меня не заставлял — наоборот, с ним так хорошо было, я и не думал, что секс — это так классно. Не то что… — он бросил взгляд на зверскую физиономию Ёнгука и заткнулся, но тут уж Ёнгук не успокоился, пока душу из него не вытряс. Оказывается, Чжунхон еще до дебюта переспал с какой-то трейни, но совершенно не вдохновился. — Это было… мокро, — наморщив нос, пожаловался он. — Я так и не понял прикола. Хён, у тебя столько девушек было — как ты с ними трахался? Это же фу! — тут экспрессивный Чжунхон изобразил на лице "фу". — На самом деле нет, — улыбнулся Ёнгук. — Девушки — они такие мягкие и нежные, такие маленькие, будто на ладони поместятся. А их духи… Только если на ней косметики много, то потом не отплюешься. Опять же у них сиськи есть, их так приятно касаться, держать в ру… Чжунхон заткнул его сердитым поцелуем. Ёнгук мял его задницу и был абсолютно доволен. Чем дольше они встречались в мотелях и на съемных квартирах, тем больше Ёнгук понимал, что так продолжаться не может. Несколько раз их почти спалили прямо на улице, оттого что кто-то был чересчур озабоченный и не мог оставить штаны Ёнгука в покое. И потом, Ёнгуку надоело играть в шпионов. Он хотел стабильности, спокойствия, возможности просто обнять и поцеловать Чжунхона когда захочется, не оглядываясь по сторонам. И знал, конечно же, что все это не для них с их работой. Но не мог не тосковать по дням, когда он еще был в Soul Connection и мог просто встречаться с девушками, гулять с ними над рекой Хан, держась за руки, и это не грозило крахом ничьей карьеры. Чжунхон по этому поводу не загонялся — для него все это пока что выглядело как захватывающий квест с сексом в виде приза. Но когда-нибудь он тоже измучится от этого, знал Ёнгук. Знал он и то, что не сможет долго подвергать этому Чжунхона. Хорошо хоть ребята из группы, узнав, не отвернулись от них. Более того — они, кажется, даже не удивились. Дэхён, конечно, громко вопил, что теперь ему нужно вымыть глаза с мылом (хотя поза, в которой они застали Ёнгука с Чжунхоном, была не такая уж фривольная. Они даже были почти одеты), но в целом новость была встречена с пониманием. Чоноп так и вовсе никак не отреагировал — то ли потому, что он был такой вот Чоноп, то ли Чжунхон ему уже разболтал. Но главное — теперь хоть дома можно было особо не шифроваться, а иногда даже появлялась возможность уединиться. Например, как сейчас. На выходные все разъехались кто куда, а Чжунхон не поехал, хотя весь изнылся, как скучает по брату и маме с папой. Он даже встал пораньше, чтобы приготовить Ёнгуку кофе (подобная жертва, разумеется, была оценена по достоинству). Они занялись любовью, долго и неспешно, а затем Ёнгук поднял вопрос, куда бы им сегодня пойти. Чжунхон наклонил голову и игриво посмотрел на Ёнгука из-под ресниц. Вместо соблазнительного взгляда получилась та еще рожа, дурная и хитрая одновременно, и Ёнгук, не удержавшись, расхохотался. Чжунхон, не обидевшись, тоже засмеялся и привалился к его груди. — Хён, — шепнул он, — а можно я что-то попрошу? — Ну проси, — настороженно разрешил Ёнгук. — Давай сегодня погуляем над рекой Хан? Мы же типа встречаемся, нам вроде как полагается. Ёнгук подумал и согласился. Разумеется, очертил жесткие правила: не лезть целоваться, не распускать руки, соблюдать дистанцию минимум двадцать сантиметров. Чжунхон закивал и тут же полез целоваться и распускать руки. К вечеру они наконец выбрались из дома и поймали такси. Понемногу холодало, и Чжунхон засунул руки в карманы. Глядя на отсветы городских огней на зеркальной глади реки и на лице Чжунхона, Ёнгук вдруг понял кое-что — и даже остановился от удивления. Чжунхон обернулся. — Ты чего, хён? — спросил он. — Ничего… ничего, Чжунхон-а. — В два шага Ёнгук догнал его, едва подавив панику, и они вновь пошли рядом. Чжунхонова лица почти не видно было из-под кепки, но Ёнгуку не нужно было заглядывать под нее, чтобы знать, как малой сейчас выглядит. Это лицо он мог нарисовать ночью, вслепую. Да ведь он Чжунхона, оказывается, любил, черт побери. Наверное, странно было Ёнгуку так удивляться, учитывая, что они встречались уже полгода. Но только сейчас, в полумраке над рекой Хан, он с ужасающей ясностью понял, что дороже этого длинного, бестолкового, удивительного человека рядом у него никого не было. Что вели ему Чжунхон сейчас прыгнуть вниз, в реку, — он бы прыгнул и даже не спросил зачем. Что не мог бы жить без него. А это значило, что рано или поздно эта любовь разрушит жизнь им обоим. Или он, или Чжунхон выдадут себя каким-либо неосторожным словом, или их увидят где-нибудь на улице, или сасэны проберутся в дом и заснимут Бог знает что. Если бы на месте Чжунхона или Ёнгука была девушка, фанатки бы ее разорвали, но их карьера, их группа практически не пострадали бы. Не то — отношения между двумя мужчинами. Это был бы крест на всей карьере в шоу-бизнесе, на всей жизни. Были люди, которых каминг-аут доводил до суицида. Для Чжунхона Ёнгук подобного и помыслить не мог. Они шли вдоль реки Хан, не касаясь друг друга. Ёнгук все смотрел на Чжунхона, сражаясь с паникой, а тот смотрел вдаль, на оживленные огни мостов, и улыбался. Когда они вернулись домой, Ёнгук уже знал, что надо делать. Знал, что это им обоим дастся нелегко. Но другого выхода не видел. Когда они зашли в общежитие, Чжунхон первым делом полез наверстывать два часа без телесного контакта — но Ёнгук отстранил его. — Чжунхон, — сказал он, — нам надо поговорить. Когда он объяснил, в чем дело, Чжунхон ничего не сказал — просто застыл, глядя на него, и молчал. — Чжунхон-а?.. — осторожно спросил Ёнгук. — Почему?.. — хрипло сказал тот и сглотнул. — Почему сегодня? Ёнгук подумал, чувствуя себя последним дерьмом, и усмехнулся. — Потому что сегодня мы были слишком счастливы. Так дальше продолжаться не может. Понимаешь, Чжунхон-а? Но тот вновь молчал. Затем поднялся и ушел в их с Чонопом комнату. На следующий день прямо с утра в общежитие ввалились остальные мемберы, веселые и горланящие, и окунулись прямиком в траурную атмосферу. Чоноп поглядел на хмурого Ёнгука, на отсутствие Чжунхона рядом с ним и пошёл к ним в комнату, бросив сумку в прихожей. Химчан с порога оценил ситуацию и утащил Ёнгука на допрос. Тот покорно пошел следом, успев заметить горящие ненавистью глаза Ёнджэ. Даже Дэхён попритих, хотя особо ничего не понял. Химчан из Ёнгука так ничего и не вытянул. Тот только сообщил, что у них с Чжунхоном всё, и дальше упорно отмалчивался. В конце концов Химчан раздосадованно пошел готовить обед, а Ёнгук сел на кровать, обхватил голову руками и просидел так, пока Химчан не позвал всех есть. Чжунхона и Чонопа за столом не оказалось, Ёнджэ сбегал их позвать и вернулся ни с чем. Химчан уже добыл свой телефон — вызванивать их — и тут увидел смску от Чонопа. Прочитал и объявил: — Обедаем без них. К вечеру младшие вернулись. Чжунхон вел себя как раньше, еще до того, как Ёнгук разошелся с Наён, и у Ёнгука заныло в груди. Он долго вглядывался в лицо Чжунхона, но тот так и не выдал себя ни словом, ни звуком. Остальные, кажется, так и не поняли, в чем было дело, но на всякий случай обходили Ёнгука по широкой дуге. Они попробовали было деликатничать с Чжунхоном, но тот мгновенно пресек попытки его пожалеть и только терся возле Чонопа больше обычного. А еще через неделю Ёнгук собрал их всех в гостиной и, старательно не замечая того, как Чжунхон упорно на него не смотрел, объявил: — Ребята, я хочу вам кое-что сказать. Весной мы с вами это уже обсуждали, и сейчас нужно принять окончательное решение. Это касается наших контрактов… После иска Ёнгук не видел Чжунхона почти полгода. Это было хорошо, думал он. У них обоих будет время забыть, простить и переключиться на кого-то другого. После разрывов прежних отношений Ёнгуку хватало и меньшего срока. Но полгода прошло, а Чжунхон все не забывался. Каждый раз, просыпаясь, Ёнгук боролся с желанием позвонить ему — пока успешно, но он уже чувствовал, как начинает сдавать. Каждый раз, засыпая, он по привычке искал рядом тело Чжунхона, и каждый раз что-то сжималось в груди, когда не находил. Но так было нужно. У них впереди была целая жизнь, нельзя было ломать ее из-за юношеской влюбленности. Ёнгук пробовал встречаться с девушками, но быстро забил. Когда он любил, для него во всем мире существовал только любимый человек, а Ёнгук любил Чжунхона. Он только надеялся, что Чжунхон не мучается так в Канаде, на другой стороне планеты. Что Чжунхон окажется сильнее него и сможет забыть. В идеале Ёнгук, конечно, хотел бы, чтобы Чжунхон переключился на девушек — это было наиболее безопасно. Но даже если нет, уж лучше пусть он встречается с кем-то, кто рядом не двадцать четыре часа в сутки. Меньше риск расслабиться и потерять бдительность. Однажды он не выдержал и все-таки написал Чжунхону смс. Это была короткая, абсолютно нейтральная смс — привет, как дела, все такое. Но Ёнгук так и не решился ее отправить. А Чжунхон молчал. В конце концов они договорились с TS о более выгодных условиях, но Ёнгука не покидало ощущение поражения. Тем не менее ему не терпелось вновь взяться за работу. Безделье в перерыве его убивало, и он искренне соскучился по мемберам. Чжунхон вытянулся еще больше и баловался еще отчаяннее. Он легко включился в работу над новым синглом, торчал в студии, как прежде, помогая с текстом и учась писать музыку. Ёнгук порой думал, что не вынесет этого — быть так близко и не иметь возможности прикоснуться, обнять, поцеловать. Порой он вглядывался в лицо Чжунхона, ища в нем отражение собственных мук, но тот вел себя как ни в чем не бывало. Наверное, и правда забыл. Ёнгук не мог порадоваться по этому поводу, как ни пытался. Начался промоушен сингла, а с ним и фансервис, в том числе на банло. Это была одна из вещей, которые Ёнгук ненавидел в своей работе. Он любил музыку, он жил ею, но он не понимал, почему, чтобы получить известность как музыканту, ему нужно переодеваться в какие-то дикие костюмы, сниматься в нелепых ролях и строить из себя посмешище, как в клипе на Stop It, обжиматься с одногруппниками и чуть ли не целоваться с ними на камеру. Андеграунд не требовал от него ничего подобного, и иногда Ёнгуку отчаянно хотелось все бросить и вернуться. Но андеграунд не дал бы ему ни славы, ни денег. Не то чтобы работа в TS принесла им всем много денег. Но по крайней мере они могли быть уверены в крыше над головой, у них была своя студия с хорошим оборудованием и опытными звукорежиссерами, а компания занималась продвижением, так что Ёнгуку не приходилось морочить себе голову. Сперва он был почти рад возможности прикоснуться к Чжунхону, но после пары раз его начало выворачивать. Улыбки, взгляды, слезы — все это в их работе тщательно репетировалось и много раз прогонялось дома перед зеркалом. Чжунхон охотно обжимался напоказ и смотрел на него взглядом Зело на лидера Бана. Ёнгук искал в его лице своего Чжунхона, а находил только тщательно вылепленную маску. Начались концерты, а Ёнгуку было тошно выходить на сцену. — Ну, как я выгляжу? — для проформы спросил Ёнгук у Химчана, вертевшегося перед зеркалом. Тот окинул его скептическим взглядом и вынес вердикт: — Да ничего, нормально. Только вот это с лица убери, — Химчан сделал руками загадочные пассы у лица Ёнгука. Ёнгук бросил взгляд в зеркало, ничего необычного не заметил и поднял бровь. — Ой, да вот это твое "Я ЗАЕБАЛСЯ". Оно у тебя на роже написано большими светящимися буквами. Убери, фанатки не оценят. Химчан даже вслух это умудрился сказать большими буквами. Ёнгук покорно уставился в зеркало и постарался сделать лицо попроще. На другом конце гримерки Дэхён увлеченно щелкал селки, отмахиваясь от Чжунхона, который упорно лез в кадр. — Ты бы выспался, — сочувственно заметил Химчан, наблюдая за ним. Ёнгук молча кивнул. И он, и Химчан хорошо знали, что в последнее время ему не спалось. Чжунхон на диване втыкал в телефон, увлеченно с кем-то переписываясь. Чоноп окликнул его откуда-то из глубины общежития, Чжунхон донабрал сообщение и унесся, бросив мобильный на диван. Мобильный булькнул, его экран засветился. Ёнгук машинально бросил на него взгляд и машинально же прочитал сообщение: "Жду не дождусь встречи с твоей сладкой попкой". Ёнгука перекосило — он даже не понял от чего, от слащавости сообщения или оттого, что кто-то собрался на рандеву с Чжунхоновой задницей. Обычно он никогда так не делал, но… к тому же Чжунхон наверняка давным-давно его поменял… Код разблокирования подошел, хотя Чжунхон сказал его Ёнгуку больше двух лет назад, когда мылся в душе и просил ответить на мамину СМС. Даже удивительно было, что Ёнгук до сих пор его помнил… хотя это был очень простой код. 1531. Ёнгук прочитал сообщения. Обычная сопливая переписка — сам Ёнгук такие сообщения писал всем своим девушкам, только, разумеется, значительно менее безвкусные. Со стороны Чжунхона, правда, было мало соплей и много смайликов, а еще куча фото разной степени интимности. Хорошо хоть мелкий сообразил не слать снимки, где видно лицо. Ёнгук с почти болезненным любопытством рассматривал фото — так близко это тело он не видел уже больше года. Раньше он знал тело Чжунхона едва ли не лучше собственного и теперь с ревнивым любопытством подмечал изменения. Их было мало, но они были. И о них первым узнал какой-то тупица с пошлыми комплиментами. Ёнгук так увлекся, что заметил вернувшегося Чжунхона, только когда тот вырвал телефон у него из рук. Он зло зыркнул на Ёнгука, стиснув зубы, и тот собрался было извиниться, но Чжунхон уже убежал. Вечером он куда-то собрался, накрашенный и красивый, а в два часа ночи вернулся пьяный в слюни и принялся грохотать вешалками в прихожей. Зевающий Ёнгук вышел из спальни проконтролировать ситуацию, как раз когда Чжунхон вылизывал гланды помятому Ёнджэ в пижаме. — Ого, — сказал прибежавший Дэхён. Чжунхон булькнул, и его вывернуло прямо в ближайшие ботинки. Судя по воплю Дэхёна, они принадлежали именно последнему. — Не, Чжунхон-а, ну ты не охуел? — разорялся Дэхён, собирая макнэ с пола. — Ты хоть знаешь, сколько они стоили? Бля… Ёнгук подставил другое плечо, и совместно они дотащили мелкого до его комнаты. Бровью Ёнгук сигнализировал Чонопу, чтобы тот на ночь поменялся с ним местами. Чоноп кивнул и вымелся из комнаты, забрав будильник. Сгруженный на кровать Чжунхон вскоре храпел как младенец. Ёнгук сидел на кровати Чонопа и глядел на мелкого, и мучительно не понимал, что ему со всем этим делать. Чжунхон продрых до полудня, а проснувшись, соорудил гнездо из одеяла, зарылся в него с головой и только слабо охал. Пришел Ёнгук, поглядел на эту картину и сунул в гнездо стакан с холодной водой. Из одеяла высунулась рука, сцапала стакан, и вскоре из гнезда донесся блаженный стон. В комнате стоял дух перегара, хоть топор вешай. Ёнгук подержался за переносицу и решительно подвинул Чжунхона, освободив себе место на кровати. Среди складок одеяла прорезался глаз с кровавой сеткой сосудов, поморгал. Безжалостный Ёнгук стащил с головы малого одеяло и за ухо развернул Чжунхона к себе. — Ну, — спросил он. — И что это было? Чжунхон уставился на него очень жалостно. Ёнгук сдвинул брови. — Виноват, больше не буду, — нехотя буркнул Чжунхон. Он был еще бледнее обычного, синие круги под глазами выглядели как фонари. — Ты мне это оставь. Что случилось, малой? — Ёнгук подергал Чжунхона за ухо. — Мне Сонрён… это… — Сонрёном был, надо полагать, тот тип с тупыми комплиментами. Неужели у него хватило совести обидеть Чжунхона? Ёнгук уже сжал кулаки, — он это… короче… в любви мне признался. И все? — И все? — озвучил Ёнгук. — И из-за этого ты напился как свинья? — Понимаешь, хён, — сказал Чжунхон очень несчастным голосом, — мне в первый раз в жизни признались в любви. А я даже не мог ответить "я тебя тоже". — В первый раз?.. А как же… — Ёнгук перебрал в памяти их с Чжунхоном разговоры и не упомнил ни одного, когда говорил бы Чжунхону что-то подобное. Из них двоих в любви всегда признавался Чжунхон, а Ёнгук или кивал, или говорил "угу", или просто сразу целовал мелкого. Ему стало невыносимо стыдно. — А как же Ёнджэ? — А при чем тут Ёнджэ? — Чжунхон вновь заморгал своими огромными гляделками. — Мы же просто трахались. — Ну и что — ты что, не любишь этого своего? Чжунхон засмеялся, совершенно безрадостно. — Хён, — сказал он. — Я всю жизнь только тебя любил. Никого больше. Он прижался щекой к недвижной руке Ёнгука, потерся об нее, как котенок. — Не уходи, хён, — сказал он. — Не уходи больше. Я не могу без тебя. — Я люблю тебя, — сказал Ёнгук невпопад. Чжунхон был на вкус как перегар и блевотина, но Ёнгуку было все равно. После того как Ёнгук объявил о том, что съезжает из общежития, все ребята ходили как в воду опущенные, но больше всех дулся Чжунхон. Он демонстративно игнорировал Ёнгука, не подпуская его к себе и чуть что повисая на Чонопе или Ёнджэ. Чоноп покорно терпел, Ёнджэ с энтузиазмом распускал руки, и все это слегка раздражало. В конце концов Ёнгук выловил Чжунхона в гримерке после концерта и сунул ему в руки каталог ИКЕА, раскрытый на двуспальных кроватях. — Вот, — сказал он. — Выбирай. Тебе же пользоваться. Чжунхон глядел на него, разинув рот, затем станцевал победный танец и накинулся с поцелуями, чуть не выбив Ёнгуку глаз этим проклятым каталогом. Кровать они выбрали, и Ёнгук даже почти не спорил насчет модели, но затем Чжунхон вызвался помочь со сборкой, устроил в новой спальне полный хаос и отбил себе молотком два пальца. Ёнгук только тихо благодарил Господа за то, что никто серьезно не покалечился. Правда, Ёнгуку пришлось зализывать боевые раны Чжунхона, так что во всем этом мероприятии все же нашелся хоть какой-то плюс. Чжунхон сфотографировал их за работой в студии и выложил в инстаграм. Ёнгук зашел посмотрел и сначала поморщился — подпись была на английском. Вот ведь понторез, подумал Ёнгук, а затем вчитался. "With my Bang at Friday «N»". — Ты не охуел, малой? — осудил он Чжунхона. — Ой, да лааааадно, всё равно все решат, что это просто фансервис, — Чжунхон бесстыдно лыбился и был такой ужасно счастливый, что вся злость и страх Ёнгука тут же испарились бесследно. — Иди ко мне, — сказал он, и Чжунхон тут же очутился рядом, повис на нем, задорно глядя сверху вниз. Мой Чжунхон. Ёнгук попробовал эти слова на вкус, и ему понравилось, как они звучат. — Сто лет как твой, — сказал Чжунхон. — Я люблю тебя, глупый хён, который всего боится и не умеет расслабляться. — Я тоже люблю тебя, — сказал Ёнгук, будто ступая по тонкому льду, и ответная улыбка Чжунхона стоила любой карьеры.