Цветы жизни

«Это случилось зловещей ночью, когда лил дождь и грохотал гром. В редких всполохах белых молний…» Куроцучи Маюри, капитан двенадцатого отряда и второй директор исследовательского института, раздраженно посмотрел на небо. Опять никакой эффектности! Подлая природа не желала сотрудничать с Маюри, и вынужден он был осуществлять финальную стадию своего эксперимента ясной мирной ночью, тихой и безветренной, украшенной половинкой желтой луны и россыпью звезд. Такой ночью ходят на свидания, а не строят коварные планы! Да ну ее, эту тупую природу, решил Маюри. Все равно когда-нибудь он ее одолеет! Он остановился перед зданием, на котором красовалась табличка: «База четвертого отряда». И, ниже — «Госпиталь». Зловещая улыбка растянула губы Маюри… правда, этого никто не увидел, и не увидел бы, даже если бы было кому — лицо Куроцучи скрывала маска. Но зачем кому-то видеть, думал Маюри? Он же знал, что эта коварная ухмылка истинно злокозненного существа присутствовала! Ощущение собственного могущества разогнало последние остатки грустных мыслей. Расправив плечи, капитан двенадцатого отряда бесстрашно шагнул к ближайшему окну. *** — Завтрак! — рявкнул Ренджи, распахивая седзи одной рукой. На второй балансировал поднос. — Пошел вон! — рявкнул Бьякуя в свою очередь, подхватывая халат, — Ой, да ладно, как будто я тебя голым не видел, — Ренджи бесцеремонно вперся в комнату. — Я тебе завтрак приготовил. — А сам? — спросил Бьякуя. — Уже, — радостно ответил Ренджи. — Но могу и еще раз, если тебе много! — Кто бы сомневался, — пробормотал Бьякуя. На самом деле, ему нравились завтраки, которые делал Ренджи… хотя, признаться, тот не страдал разнообразием меню. Обычно это были: мисосиру, яичница и нори. Традиционный японский завтрак. И, конечно, зеленый чай с жасмином. Чай Бьякуя предпочитал китайский, на порохе. Завтрак завершила круглая, жизнерадостно-желтая таблеточка. С некоторых пор Унохана решила, что синигами не хватает витаминов. Немедленно была разработана нужная комбинация, выпущены таблетки, и тех пор каждый отряд каждое утро встречал гонца от Уноханы с витаминами на всех. Выдавать сразу, например, на месяц, капитан четвертого отряда отказалась, заявив, что эти идиоты (то есть, все, кроме членов четвертого отряда) не будут соблюдать дозировку. Тогда Бьякуя предложил ей обучить ее гонцов шунпо — чтобы они быстрее передвигались. А Унохана почему-то обиделась. Странный народ эти женщины. Ренджи пристроился рядом с капитаном, фамильярно положив локоть тому на плечо. — А у тебя сегодня выходной, — весело сообщил он. — Ты поэтому сияешь, как медный таз? — Ага! — Ренджи улыбнулся, как показалось Бьякуе, плотоядно. — Мне просто интересно, чем мы таким сегодня займемся. — Я обещал главнокомандующему помочь Кире разобраться с делами третьего отряда… — Брось! — Ренджи обхватил капитана за плечи, прижимаясь к нему сзади. — Даже ты имеешь право на отдых! — Ренджи, — строго произнес Бьякуя, — не виси на мне, есть неудобно. Но на самом деле он ничего не имел против выходного. Наоборот, он очень много чего имел за. Просто нужно же было поддерживать образ… Так что они неплохо провели день. Выбрались из Сейрейтея, миновали Руконгай и отправились в лес. Бьякуя никогда раньше не подозревал в Ренджи склонности к природе — наверное, ее и не было, просто лейтенант хотел сделать приятное своему любимому капитану. К концу прогулки, когда солнце уже садилось, Бьякуя настолько размяк, что даже позволил Ренджи затолкать какой-то полураспустившийся цветок ему за ухо. Впрочем, потом, когда рука Ренджи скользнула с уха на шею, на грудь, на талию… Короче, неплохо закончился день. Не считая травы, которая кололась. Этим же вечером Джуширо Укитаке неизвестно почему пришло в голову зайти в гости к своему старому другу Шунсую Кёраку. Виделись они в последнее время нечасто — Укитаке то болел, то пытался разгрести вконец запутанные дела своего отряда. Да и вообще… все тяжелее и тяжелее становилось ему говорить с Шунсуем. Все запутаннее и запутаннее становились их отношения. И Кёраку пил все больше и больше. Когда Укитаке пришел в расположение восьмого отряда, оказалось, что капитан снова выпимши. Нанао Исе, мрачная, как плакальщица, отвела его в комнату Кёраку и оставила капитанов один на один. И вид ее, и поведение словно говорили — надеюсь, вы сможете его вразумить, хотя даже если у меня не получилось… — Привет, красавчик! — радостно провозгласил краснощекий Кёраку. — Вып… ешь со мной? — Не могу, Шунсуй, — улыбнулся Укитаке. — Здоровье… — Ох уж это твое здоровье! — Кёраку поднялся из-за стола; его качнуло, но он устоял на ногах и двинулся к Укитаке. Правда, чуть-чуть зигзагами. — Ты этот… знаешь кто? Гиппо… — …потам? — подсказал Укитаке. — По что? — искренне удивился Кёраку. — Нет! Не путай меня! Не гиппо, иппо… иппо… этот, ххх… — Ипподром? Кёраку замахал рукой. — Подожди, не мешай… Иппо… ххх… хрен какой-то… Нанао-тян знает, я спрошу. Нанао-тяя… — начал было он, но Укитаке зажал ему рот рукой. — Шунсуй, уже поздно, и она наверняка спит. И тебе тоже пора спать. Пойдем в постельку? — В постельку, говоришь? — Кёраку посмотрел прямо на Укитаке с некоторой даже осмысленностью в глазах. — А это мысль! И он мягко подтолкнул приятеля к кровати. Тот, ошарашенный, сделал еще шаг назад, тем самым помогая Кёраку довести маневр до логического конца. Тому оставалось только сделать неожиданно грамотную для пьяного подсечку, и Укитаке рухнул на заранее расстеленный футон, моргая глазами. Кёраку навалился сверху. — Что-то редко ты стал заходить, Джу-тян, — мягко и грустно заметил он, глядя прямо в глаза Укитаке. — Ну, я… — Я даже соскучиться успел, — сообщил Кёраку уже не самому Укитаке, а его животу. А следующая фраза так и вообще предназначалась тому, что ниже: — Переживаю, может, обидел тебя чем-нибудь… — Шун-тян! — забеспокоился Укитаке. — Ты это… ты что задумал? — Ты лежи, — ласково сказал Кёраку, приподнимаясь. — Я тебе скажу, если понадобится твоя помощь. Этим же вечером, но уже значительно позже, Юмичика Аясегава, напевая, выходил из своей спальни, чтобы дойти до кухни и выпить воды. Настроение у него было отличное; он томно потянулся — и в этот момент чьи-то руки обхватили его сзади. — Я так соскучился, — прошептал в ухо знакомый голос. — Сбежал с обхода… Пойдем к тебе? — Шухей… — Юмичика распахнул губы, отвечая на поцелуй, а в голове со скоростью шунпо проносилась схема дальнейших действий. В спальню нельзя, там Иккаку чертов, которого Юмичика приволок, потому что Хисаги должен был сегодня патрулировать город. Но кто ж знал, что он, такой дисциплинированный, сбежит? Что делать? Хисаги просто так не уйдет, значит, нужно… — Да ну, там свинарник, — выдохнул Юмичика и распахнутой ладонью провел по телу Шухея от выреза кимоно до промежности, и сжал там в горсть. Хисаги охнул. — Пойдем! И он метнулся прочь, зная, что теперь Хисаги последует за ним, даже если треснет небо и полезут меносы. В этот же день ближе к ночи Изуру Кира вышел из Сейрейтея и скрылся где-то в сутолоке запутанных улочек Руконгая. *** Две недели спустя Бьякую разбудил запах еды, острый, вкусный. Он втянул трепещущими ноздрями воздух, резко сел и обернулся к двери. Она почти тут же открылась, впуская Ренджи. — Голодный опять? — спросил он, заметив взгляд Бьякуи. — Ты так растолстеешь, хочу заметить. — Спасибо за заботу, — Бьякуя потянул поднос на себя. Замер. И вдруг зажал рот рукой, вскочил, расплескав суп, и бросился вон. Ренджи моргнул. Наклонился над едой — нет, вроде пахла как обычно. Интересно… Бьякуя вернулся минут через десять — не бледный, как обычно, а белый, белее собственного шарфа. — Это что было? — спросил Ренджи. — Это ты меня оскорбить хотел? — Не знаю, — покачал головой Бьякуя. — Где мой завтрак? — Ты сейчас еще и есть будешь?! — Конечно. Я голоден. Укитаке чувствовал, что умирает. Любые попытки подняться с кровати ни к чему не приводили — голова кружилась так, как будто он всю ночь бухал вместе с Кёраку. Но он же не пил! Ни вчера, ни позавчера, ни поза-поза… — Укитаке-тайчо! — раздавшийся внезапно двойной вопль едва не взорвал несчастную голову Джуширо. — Вам плохо? — Позвать доктора? — Заткнись, дура, это я предложил позвать доктора! — Чтоооо?! Я первая сказала! ,. Укитаке сел в кровати, чтобы высказать двум идиотам все, что он о них думает. Голова закружилась, и он потерял сознание. Зараки Кенпачи в сопровождении своей крошечной лейтенантки прогуливался по территории одиннадцатого отряда, когда услышал из-за мусорных бачков слабый всхлипывающий звук, похожий на жалобное мяуканье голодного котенка. Как все большие и сильные люди, Кенпачи испытывал слабость к маленьким зверушкам, потому решил немедленно помочь несчастному животному. Но никаких котят там не обнаружилось, зато обнаружился Юмичика Аясегава, безутешно рыдающий в сложенные на коленях руки. — Эээ… — произнес Кенпачи, жалея, что не сбежал раньше. Он мог бороться с любым врагом, но утешать не было его коньком. Зато Ячиру не смутилась. — Юми-тян! Почему ты плачешь? Кто обидел Юми-тяна?! Кажется, она была готова порвать немедленно всех этих обидчиков. А что, решил Кенпачи, это выход. Тогда его не придется утешать… Юмичика поднял голову и икнул. — Зараки-тайчо… — тут его одолела новая волна рыданий, и он упал капитану на грудь, заливая слезами белую накидку. — Я… я… сегодня… складка на талии… еще бы… ем как слон… ноготь… — он поднял руку, едва не проткнув упомянутым ногтем — а может, другим, — Кенпачи нос. — Я так плохо выыыыыгляжу! — Эээ… — сказал капитан. — Юми-тян самый красивый! — закричала Ячиру. — У Юми-тяна глаза красивые… и волосы… и одежка! — Правда? — Юмичика вскинул голову, и лицо его осветила улыбка. — Вы правда так думаете, лейтенант? — Ага, — кивнула Ячиру. — Только у тебя лицо в краске. И протянула Юмичике невесть откуда взявшееся зеркало. — Какой ужас! — подскочил Юмичика. — У меня тушь потекла! И нос красныыыыый!.. Кенпачи тяжело вздохнул, обхватил Юмичику за шею и притянул его голову к своей груди. *** Унохана-тайчо была бледна. Нет, не то чтобы она в обычном режиме отличалась живостью красок на лице — в конце концов, большую часть своего времени она находилась в больнице, в закрытом помещении — но сейчас она была особенно бледна. И лицо утратило обычное печально-благостное выражение. Можно было смело сказать, что Унохана-тайчо в шоке. Как и ее верная помощница, лейтенант Котецу Исане, стоявшая у нее за спиной. Бьякую, конечно, очень интересовало, что так потрясло Унохану, но еще больше его удивляла странная компания, собравшаяся в кабинете капитана четвертого отряда. Кроме него, тут был еще Укитаке Джуширо и этот вертлявый брюнет из отряда Зараки, которого Бьякуя все никак не мог запомнить, как зовут. — Господа, — начала Унохана — было видно, что ей трудно подбирать слова, — я собрала вас здесь всех троих, потому что… у вас сходная проблема, — она перевела дыхание. — Примерно неделю назад вы, все трое, обратились ко мне с жалобами на здоровье. Симптомы у вас были… не совсем одними и теми же, но сходными. Мне уже доводилось встречать подобные симптомы, но предположение, которое можно было сделать, основываясь на них, показалось мне слишком фантастическим, так что я решила провести полное исследование вас троих. К моему… — она замолчала, подбирая слово, — изумлению, я поняла, что не ошиблась в своем предположении. — За спиной Уноханы судорожно вздохнула Котецу. — Господа, как ни фантастически это звучит, но вы — все трое… — она беспомощно замолчала. — Что? — раздраженно спросил Бьякуя. — Смертельно больны? Эпидемия какая-то? Превращаемся в пустых? — Вы беременны, — очень тихо произнесла Унохана. Бьякуя распахнул глаза на пол-лица, Укитаке открыл рот, Юмичика охнул. — Вы с ума сошли? — Бьякуя первым пришел в себя. — Это… это невозможно! — Я знаю, Кучики-тайчо, — жалобно произнесла Унохана. — Но это случилось. И, судя по всему, все вы… короче… это случилось со всеми вами в один день… или ночь… короче, одновременно… — Бред какой-то… — сказал Укитаке. — Да как… да как… — ни с того ни с сего Юмичика начал заикаться. — Да как… такое вообще… это даже не научная фантастика! Бьякуе тут же захотелось узнать, что такое научная фантастика. Он мысленно стукнул себя по голове. «С ума, что ли, схожу?..» — У вас есть какие-то предположения, как это могло случиться? — спросил Укитаке. — Каким-то образом в ваши организмы оказалась подселена яйцеклетка — скорее всего, выращенная искусственно, причем, скорее всего, с собственной плацентой. Когда яйцеклетка оказалась оплодотворена, она вышла в брюшную полость и прикрепилась к ее стенке. Самое интересное, что, кажется, генный код яйцеклетки чист — он записывает генный код матери… то есть, — Унохана поперхнулась под испепеляющим взглядом Бьякуи, — то есть, генный код носителя… — Искусственно выращенная, значит? — сквозь зубы проговорил Бьякуя. — Я, кажется, начинаю догадываться… — Подождите, подождите! — перебил Юмичика. — А когда это случилось? — У вас не более трех недель, — ответила Унохана. — Три не… — Юмичика побелел. — А точно? День? — Думая, не ошибусь, если скажу, что это была ночь с воскресенья на понедельник. Стопроцентную точность не гарантирую, но приблизительно… — Смена караула… — простонал Юмичика. — О, Ками-сама… — Я думаю, — Унохана настороженно поглядывала на Юмичику, словно опасаясь, что тот сейчас грохнется в обморок, — сейчас нас должен заботить другой вопрос — что нам с этим делать… — Можно ли от этого избавиться? — в голосе Бьякуи звучало неприкрытое отвращение. — Я не уверена, Кучики-тайчо. Пока не изучена природа этого… явления, я не уверена, как себя поведет плод и ваш организм, если мы попробуем его убрать. Так что я бы советовала вам… продержаться до конца… — Я не желаю, — теряя лицо, зашипел Бьякуя, — чтобы во мне жил монстр неизвестного происхождения! — Вы не должны так к этому относиться, Кучики-тайчо! — взвилась Исане. — Как бы он не возник, это ребенок ваш и того человека, который… Она смешалась — теперь ледяной немигающий взгляд был устремлен на нее. — Какого человека? Заговорила Унохана: — Кучики-тайчо, яйцеклетка не может оплодотвориться сама по себе. Для того, чтобы это произошло, нужно проникновения сперматозоида… извне… Потрясенный Бьякуя сел. Юмичика чуть слышно фыркнул. — Значит, — заговорил Укитаке, — мы должны доносить плод до положенного срока и родить, правильно я вас понял, Унохана-тайчо? — Да, Укитаке-тайчо. — Мда… — сказал Укитаке. — Не представляю, что скажет Шунсуй… С лица Бьякуи схлынули последние краски. — А мы… должны сказать? — Это было бы правильно, Кучики-тайчо, — сказала Унохана. — Вам… будет нелегко… и понадобится помощь. — А мне что делать?! — заорал Юмичика. — Я не знаю, кому говорить! *** Закрыв дверь за двумя капитанами и одним пятым офицером, Унохана перевела дыхание. — Боже, я думала, он нас тут прямо покрошит, — тихо сказала Исане. — Он может, — немного рассеянно кивнула Унохана. — Тайчо, — окликнула ее Исане. — Он все еще ждет вас в маленькой комнате. — Да, конечно, — Унохана тряхнула головой. Прошла по кабинету, открыла дверь, которая со стороны показалась бы всего лишь дверцей шкафа. За ней обнаружилась маленькая, больше похожая на кладовку комнатка. У ее дальней стены на стуле сидел человек, занавесивший лицо волосами. — Так о чем вы хотели со мной поговорить? *** У входа в казармы восьмого отряда Укитаке встретила Нанао. Она была раздражена. — Спрятала бутылку саке, чтобы он не нашел, а он за это велел составить бюджет отряда на следующий год! — немедленно пожаловалась она, едва завидев Укитаке. — Сидит там злой как черт! — То есть, трезвый? — переспросил Укитаке. — Тогда пойду поговорю с ним. Как оказалось, Кёраку уже успел найти бутылку, спрятанную Нанао — не иначе, по запаху, — и даже приложиться к ней. Впрочем, решил Укитаке, так, наверное, даже лучше будет. — Привет, красавчик, — замахал рукой Кёраку, когда приятель вошел. — Шунсуй, мне надо с тобой поговорить, — заявил он, садясь напротив. — По очень серьезному делу. Кёраку положил ему пальцы на губы. — Не раньше чашечки саке. Нельзя приступать к серьезному разговору, не выпив. — Пожалуй, ты прав, — кивнул Укитаке и разом опрокинул в себя теплое саке, не дожидаясь тоста. Кёраку заморгал. — Джуу-тян… — Послушай, — начал Укитаке, переводя дыхание, — помнишь тот раз три недели назад, когда я пришел, и ты меня… Кёраку подмигнул. — Еще бы я не помнил! Я-то к тому времени решил, что мой дорогой Джуу-тян меня больше не любит… — Шунсуй, — перебил его Укитаке. — В тот раз произошла странная вещь. Я понимаю, что это звучит… неправдоподобно и даже фантастически… я сам сначала не поверил, когда Унохана сказала, но… видимо, так оно и есть на самом деле. Я в последнее время стал чувствовать себя хуже… совсем другие симптомы… и… — Ты умираешь? — потрясенно спросил Кёраку. — Да нет же! — раздраженно отмахнулся Укитаке. — У меня… ребенок будет. От тебя. Несколько секунд Кёраку молчал, просто открыв рот. Потом повернулся к двери. — Нанао-тян! — сотряс воздух вопль. — Нанао-тян! — Шунсуй? — удивился Укитаке. Дверь распахнулась, на пороге явилась бледная Нанао. — Что стряслось? Кёраку-тайчо? Укитаке-тайчо? — Нанао-тян! — Кёраку пополз к ней, держа бутылку саке на вытянутых руках. — Я больше никогда не буду пить… Я сошел с ума… У меня было видение… Нанао перевела изумленный взгляд на Укитаке. — Исе-фукутайчо, — тот вздохнул. — Все нормально, я успокою Кёраку-тайчо. Дверь закрылась. Укитаке сел перед Кёраку и взял того за плечи. — Послушай, я понимаю, что ты в шоке, я тоже… мне еще и вынашивать его… и рожать…, но мы как-то должны… — Так это правда? — теперь Кёраку смотрел на него совсем трезвым взглядом. — Я не сошел с ума, и ты тоже, и ты не шутишь. — Увы, нет, — вздохнул Укитаке. Кёраку посмотрел на бутылку в своих руках, потом перевел взгляд на Джуширо. — И ты еще и пьешь?! Ты с ума сошел?! Нанао-тяяяяян! *** Бьякуя стоял, опершись руками на подоконник. Ренджи скользнул в комнату совершенно бесшумно, подкрался к своему капитану сзади и сграбастал его в объятия, прижимая спиной к своей груди. — Звал? — жарко шепнул он в ухо Бьякуи. — Соскучился? — Ренджи, — медленно проговорил Бьякуя. — Я должен тебе кое-что сказать… — О, я обожаю, когда ты так произносишь мое имя… — прошептал Ренджи, и тут до него дошел смысл фразы. — Что сказать? Что-то стряслось? — Да, — Бьякуя решил не поворачиваться к Ренджи лицом, пока не договорит. — Я… был у Уноханы… по поводу моего недомогания… она все выяснила… Ренджи… у меня будет ребенок. — А при чем тут твое самочувствие? — удивился Ренджи. — Ты что, решил помереть, что ли?! И наследника себе взять? Бьякуя резко развернулся к нему. — Дурак! Я никого не собираюсь принимать в семью! Я… рожу ребенка! Глаза Ренджи распахнулась так, что стали больше, чем у Рукии. — Ты… а… я… как… — Три недели назад, — жестко сказал Бьякуя. — Полагаю, это… тот раз в лесу… — Нельзя трахаться на свежем воздухе, да? — жалобно спросил Ренджи. Он был мало сказать в шоке — он был потрясен до глубины души. Он бы предположил, что капитан шутит — если бы решил, что все же менее вероятно — шутящий Бьякуя или беременный Бьякуя. — Вот дурак, — вздохнул Бьякуя, снова отворачиваясь. — Короче, я тебе сказал. Я… мне придется через это пройти. Тебя я ни о чем не прошу… Ренджи немного помедлил. — Так это… точно твой и мой будет? Бьякуя искоса посмотрел на него. — А сам как думаешь? — Да, прости, — смешался Ренджи. — Ну, я… я же могу тебе чем-то помочь? Бьякуя посмотрел на руку, лежавшую на его плече. Потом осторожно коснулся ее кончиками пальцев. — Просто побудь тут… *** Юмичика, раздувая ноздри, смотрел на Хисаги и Иккаку, которые нервно переминались с ноги на ногу, периодически бросая друг на друга подозрительные взгляды. — Вы, двое! — наконец заговорил Юмичика. — Короче, слушайте. Шухей, помнишь, три недели назад ты заступил в караул? — Эээ… — Хисаги выразительно покосился на Иккаку. — А нам точно надо при нем об этом говорить? — Да! — отрезал Юмичика и повернулся к Иккаку. — А ты в это время спал в моем комнате. — Что?! — потянулся к мечу Хисаги. — Стоять! — рявкнул Юмичика. — Ты! — это относилось к Иккаку. — Ты трахнул меня и удрых! Ты! — он указал ни Хисаги. — Трахнул меня и смылся! — Что?! — зарычали оба в один голос. — Ты с ним! — Ни с места оба, — рука Юмичики легла на рукоять Фудзикудзяку, и Хисаги благоразумно отпустил свой меч, а вслед за ним и Иккаку. — Так вот, из-за вас, двоих кретинов, я теперь вынужден вынашивать ребенка, как будто я не пятый офицер одиннадцатого отряда, а глупая смертная баба! И это ваша вина! Поэтому вы будете делать то, что я вам скажу, иначе, — он медленно потянул меч из ножен, — вы оба страшно пожалеете… — Подожди, Юми-тян, — забормотал Иккаку. — А ты уверен? Ну, то есть, это же… невозможно! Юмичика подарил ему уничтожающий взгляд. — Ты мне это говоришь? Уж я-то точно знаю, что со мной происходит! И потом, Унохана так сказала… — Гхм… — привлек к себе внимание Хисаги. — А кто из нас… отец, собственно? Юмичика пожал плечами. — Не имею понятия. — Так может, — снова закипел Хисаги, — это вовсе не мы! — Чтооооо? — придушенным голосом проговорил Юмичика. — Ты… ты… ты… И он разрыдался. После секунды промедления Хисаги и Иккаку кинулись к нему одновременно, едва не столкнувшись лбами. — Юми-тян… — Юмичика… — …ну перестань… — …ну что ты… — …все в порядке… — …никто тебя не бросит… Час спустя Иккаку и Хисаги сидели на крылечке, старательно не глядя друг на друга. Юмичика остался в комнате под присмотром Ячиру. — Ну, — начал наконец Иккаку, — как разбираться будем? Ты имей в виду, Аясегава в нашем отряде, так что… — А я старше по званию! — взвился Хисаги. — И вообще, меня скоро сделают капитаном! Вот заберу его себе лейтенантом… — А он не пойдет! — парировал Иккаку. — Ему тут нравится! Оба смотрели друг на друга как через прицел, оба потянулись к мечам. Первым решил пойти на мировую Хисаги. — Предлагаю пока оставить это дело. Когда ребенок родится, посмотрим, на кого похож, и тот с Юмичикой и останется. — Хорошо, — буркнул Иккаку, опуская полувытащенный меч обратно в ножны. *** Задача номер один, которая встала перед пострадавшими капитанами, их партнерами и Уноханой, заключалась в том, чтобы по возможности скрыть от окружающих нестандартное состояние упомянутых капитанов. Укитаке был, естественно, объявлен больным и укрыт в своем доме. За ним приставили присматривать Нанао-тян; непосвященным в проблему Коцубаки и Котецу было велено присматривать за делами отряда. Кучики Бьякуя, никогда не отличавшийся хрупкостью здоровья, за такой легендой укрыться не мог. Поэтому комбинация для него была придумана более сложная — Бьякуе пришлось уехать на несколько дней якобы по каким-то делам Готей Тринадцать, по возвращении его продержали в госпитале как серьезно раненного, а потом отправили домой — восстанавливать силы. За ним присматривала Рукия — единственная из окружения Бьякуи, кроме Ренджи, посвященная в проблему. Приходящим в гости — так же, как и тем, кто приходил к Укитаке — сообщалось, что господин будет очень рад их видеть, но вот именно сейчас он: спит, купается, завтракает-обедает-ужинает, медитирует, делает ката, совершенствует бан-кай. Короче, приходите завтра, а лучше через неделю. Укитаке, привыкший к безделью, только наслаждался. Но деятельному Бьякуе эта ситуация надоела просто моментально. Естественно, глава клана Кучики не мог позволить себе жалоб. Поэтому он просто мрачно сидел в своей комнате, пытаясь заниматься бумажной работой по отряду. Но сосредоточиться ему не удавалось, причем если в первые недели мешали Ренджи и Рукия — то один, то другая заглядывали в комнату, интересуясь, как Бьякуя себя чувствует и не надо ли ему чего. Бьякуе, конечно, была приятна их забота, только он не знал, как донести до сестры и лейтенанта, что вряд ли его состояние ухудшится за пять минут и что если ему что-то понадобится, то он позовет. Ближе к часу икс начались другие проблемы. Хотя… состояние Бьякуи все больше становилось таким, что он уже не был уверен, что это проблемы. Например, он мог часами сидеть у окна и смотреть в сад. Или наблюдать, как движется по потолку его комнаты солнечный луч. Или лежать, слушая звуки дома. Единственное, чего он не мог — это смотреть на себя в зеркало. Хотя Ренджи и уверял, что Бьякуя очень похорошел. В таком вопросе Ренджи был последним человеком, которому Бьякуя бы поверил. Хотя в последнее время Ренджи демонстрировал редкое послушание и заботливость. Всегда был где-то поблизости, стремился немедленно выполнить любое желание Бьякуи… Кучики мимолетно этому удивлялся. Ему, в общем-то, не нужно было ничего особенного, да и вообще, чем ближе был час икс, тем больше все устраивало Бьякую. Только вот сырой лук он ел связками, хотя раньше его просто терпеть не мог. Это почему-то немного расстраивало Ренджи. У Джуширо Укитаке же были свои проблемы. За неимением другого слушателя он поверял их Нанао. — Если даже ребенок родится здоровым, я все равно могу его заразить потом, — говорил он. — Да, я буду очень осторожен, но все же… А если я умру? Что делать в этом случае? Кто тогда позаботится о моем ребенке? Имею ли я право вообще быть родителем? И так далее, и тому подобное, до бесконечности. В конце концов, Нанао это надоело, и она пересказала слова Укитаке Кёраку. — И что же мне делать? — спросил тот. — Я думаю, — твердо сказала Нанао, — вы должны убедить Укитаке-тайчо, что он не один. Кёраку задумался. Именно следствием этих размышлений стало то, что на следующий день в дом Укитаке явился человек в белой капитанской хаори, которого Нанао почему-то впустила. Укитаке понадобилось не менее минуты, чтобы узнать в незнакомце Кёраку. — Эээ… Шунсуй, а где твоя шляпа? — Я решил, что она несолидная, — ответил Кёраку. — И кимоно тоже. Поскольку мы теперь семья, я решил, что мне пора стать серьезнее. Укитаке не нашелся, что ответить на это потрясающее заявление. Время показало, что Кёраку и не думал шутить. Он перестал пить, носить цветные кимоно, дразнить Нанао и звать ее Нанао-тян, начал бриться и наводить порядок в отряде. В шоке были все, от Нанао до Ямамото-тайчо, а Ренджи сказал: — Он же теперь всю конспирацию похерит! Что же до Юмичики, то он на конспирацию забил сразу и окончательно. Очень скоро о его состоянии знал весь отряд, включая капитана. И очень скоро весь отряд превратился в его нянек. Юмичика проявил все симптомы беременности, словно был ходячим пособием для готовящихся стать матерью. Его настроение менялось по десять раз на дню; он жаловался на тошноту, боль в ногах, головную боль; он начинал рыдать по малейшему поводу; он требовал клубники в три часа ночи и винограда на смотру; он падал в обморок так часто, что уже к половине срока его успел переловить весь отряд. Иккаку и Хисаги доставалось больше всех. А Юмичика получал удовольствие. Причем такое, что его даже не очень беспокоили собственные несколько расплывшиеся формы. Впрочем, он не забывал играть и на этом, так что теперь коллеги по отряду вынуждены были по нескольку раз в день сообщать Юмичике, что он очень красивый. Мало кто об этом знал, но в эти же дни лейтенанту и временно исполняющему обязанности капитана третьего отряда, Кире Изуру, пришлось в срочном порядке покинуть Сейрейтей — ему надо было срочно отбыть куда-то там к каким-то там заболевшим родственникам. Временное руководство делами третьего отряда взял на себя Тоширо Хитсугая. *** Зараки Кенпачи проснулся среди ночи от жуткого вопля. Решив спросонья, что на Сейрейтей напали меносы, он схватил меч и выскочил в коридор. Там он обнаружил страшное зрелище. Бойцы его отряда, самые бесстрашные и сильные во всем Готей Тринадцать, метались по коридорам, как курицы с отрезанными головами. К Кенпачи кинулся Иккаку. — Тайчо! Началось! Оно началось! — Ша! — рявкнул Кенпачи так, что дрогнули стены, а некоторые синигами послабее присели. — Что у вас за дурдом?! — Т-там Юмичика, — заикнулся Иккаку, указывая на дверь. В общем, некоторое время спустя все случайно проходившие мимо — на счастье, таких было немного, собственно, один-единственный патруль пятого отряда, — могли наблюдать редчайшее зрелище: Зараки Кенпачи, в одной косоде, с незаплетенными волосами, нес на руках одного из своих офицеров, в чрезмерно просторной одежде и жалобно стонущего. За ними поспешал весь одиннадцатый отряд. Укитаке оказался в госпитале еще за неделю до часа икс — Унохана решила присмотреть за ним, объяснив, что в мире живых это называется «положить на сохранение», и так поступают, когда у роженицы могут быть проблемы с вынашиваемостью и родами. С каждым новым словом лицо Укитаке становилось все кислее и кислее, и под конец речи Уноханы выглядел так, словно съел три килограмма лимонов. Ночью — той самой, в которую одиннадцатый отряд разбудил своего капитана, — Нанао разбудила своего сладко спящего капитана. — Кёраку-тайчо! Пришли от Уноханы-тайчо! Началось! Кёраку подскочил как ошпаренный, влез в хакама, накинул первое попавшее под руку кимоно и помчался вслед за своим лейтенантом. Ренджи проснулся сам, резко, словно его кто-то толкнул, и сразу протянул руку в сторону в поисках Бьякуи. Того не было. Ренджи подбросило, как на пружине, вытаращенными глазами оглядел комнату — и сначала услышал тяжелое дыхание, а потом различил темный силуэт у окна. — Бьякуя! — позвал он. — Что случилось? — Ничего… — выдавил тот. — Спи… Ренджи подскочил к Бьякуе. — Что такое? Началось?! Тот еле заметно кивнул. — Давно? — Часа два, — чуть слышно отозвался Бьякуя. Тут его скрутило, и он прошипел сквозь зубы: — Больно… — И ты все время терпел?! — Ренджи не начал ругаться только потому, что говорил со своим капитаном… хотя ему очень хотелось сказать Бьякуе, какой он идиот. Впрочем, времени на ругань не было. Ренджи подхватил заметно потяжелевшего капитана на руки и поволок из комнаты. *** Дверь закрылась за капитаном Уноханой мягко, но категорично. Родные и близкие, сказала она, могут подождать в приемном покое. Это первая операция подобного рода, сказала она. Никто не должен мешать. — Она сказала, что никто кроме нее, не владеет этой техникой? — сказала бледная Рукия. — То есть, она одна будет делать операцию? Никто не ответил — все были заняты своими мыслями. Ренджи метался взад и вперед, как тигр в неволе. Хисаги и Иккаку сидели на одном диванчике, чуть ли не обнявшись — было видно, что их трясет. Кёраку грыз ноготь. Нанао, не решившаяся оставить своего капитана одного в такой час, дремала в кресле. — Это все моя вина! — не выдержал наконец Кёраку. — Это потому что я был пьян и несдержан! Бедный Джуу-тян! Теперь он мучается!.. Ренджи начал шагать быстрее — он думал примерно о том же самом. — Лучше бы я был на его месте! — завывал Кёраку. Ренджи притормозил. Нет, конечно, любовь любовью, вина виной…, но что-то Кёраку-тайчо перебарщивает! Ренджи, конечно, очень любил Бьякую, но оказаться на его месте… Ренджи передернуло. Нет уж… Лучше терзаться чувством вины… — Что делать-то будем? — тихо спросил Хисаги у Иккаку. — Я имею в виду… мы теперь оба отвечаем за Юмичику и ребенка. А если мы не выясним, кто из нас… — Или это вообще кто-то третий… — подхватил Иккаку. — Ну, — поддакнул Хисаги. — Он, конечно, изменщик подлый… но, с другой стороны, может, это наша вина. Я, например, не обещал ему любви до гроба и верности, — Хисаги задумался. — Я вообще ему не говорил, что люблю его… — А я вообще ему ничего не говорил, — грустно сказал Иккаку. — Знаешь… тебе не кажется, что мы вели себя как свиньи? — Точно, — сказал Хисаги. — Я предлагаю… если, конечно, ты согласишься… и Юмичика тоже… может, нам остаться всем вместе? — Втроем, что ли? — переспросил Иккаку. — Ну да… Он посмотрел на Хисаги заинтересованным взглядом. — То есть, мы с тобой тоже будем трахаться? Хисаги поперхнулся. — Гхм… ну, мы обсудим этот вопрос… В этот момент дверь распахнулась, и на пороге явилась Унохана — усталая, но довольная. — Я вас всех поздравляю, — сказала она, улыбаясь поднявшимся ей навстречу синигами. — Все прошло очень хорошо. Наши молодые отцы как раз просыпаются, так что вы можете их увидеть. Все шестеро присутствующих в приемном покое попытались разом пройти в дверь. Унохана засмеялась. — Нет, нет, давайте по очереди. Абараи-фукутайчо, Кучики-сан — вам сюда, — она отдернула крайнюю правую занавеску, приглашаю Рукию и Ренджи пройти туда. Потом потянула среднюю: — Кёраку-тайчо, Исе-фукутайчо, прошу вас, — и когда они скрылись за занавеской, отодвинула крайнюю левую. — А вам сюда, Хисаги-фукутайчо, Мадараме-сан. Наверное, будет кстати, если я пошлю гонца к Зараки-тайчо? Они автоматически поблагодарили ее, увлеченные открывшимся им зрелищем: Юмичика, растрепанный, но сияющий, как после использования Фудзикудзяку, держал на руках… двух младенцев. Иккаку сел прямо на пол; Хисаги — он все-таки был лейтенантом! — просто пошатнулся. — Юми-тян… — Съели, гады? — кокетливо спросил Юмичика. — Заметьте, оба пацаны и на меня ни один не похож! Что за жизнь?! Даже красивых детей у меня не будет, а все вы, уроды, виноваты… Укитаке спал. Исане Котецу держала на руках младенца. — Мальчик, — сказала она, улыбаясь Кёраку. — Возьмите его, — она протянула ребенка Кёраку. — Оставляю его пока на вас. Мне нужно помочь Унохане-тайчо с уборкой. И ушла. Кёраку остался, моргая глазами и растерянно держа младенца на вытянутых руках. — Нанао-тян… Нанао коротко вздохнула, положила свой ежедневник на край кровати и приняла у Кёраку младенца. Она бы еще много чего сделала за то, чтобы он снова звал ее Нанао-тян… — Шунсуй… — тихо позвал Укитаке. Он проснулся и теперь довольно щурился, глядя на Кёраку. — Джуу-тян! — Кёраку опустился на колени перед кроватью. — Ты как? Тебе было больно? — Нисколько, я спал, — ответил Укитаке. — Шунсуй, я хотел тебя спросить… — Спрашивай, конечно! — У меня был друг, — тихо начал Укитаке, — он носил розовое кимоно и дурацкую соломенную шляпу. И не брился по три дня. И пил очень много саке, но еще больше — смеялся. Ты случайно не знаешь, где я могу его найти? Мне его не хватает… — Джуширо… — Кёраку взял друга за руку. — Я думал… это так ответственно… я должен быть серьезнее… чтобы ты мне доверял… и… — Ты ответственный, и я тебе доверяю, — ответил Укитаке. — Для этого не нужно становиться кем-то другим. — Джуширо… — Кёраку склонился над Укитаке. Их глаза были совсем близко… и тут Укитаке чуть улыбнулся и покосился в сторону. Кёраку поднял голову — на них смотрела красная Нанао с глазами больше оправы ее очков. — Нанао-тян… — Кёраку потянулся к ней и осторожно забрал ребенка у девушки из рук. — Иди домой, отдохни. Ты же не спала ночь… — Да, Кёраку-тайчо… — прошептала девушка и вышла. Кёраку повернулся к своему другу. — Ты уже придумал, как его назвать? — Угу, — Укитаке зевнул. — Я думаю, мы назовем его Укитаке Шунсуй. Что скажешь? — и он закрыл глаза. — Скажу, что неплохо, — улыбнулся Кёраку. Впрочем, Укитаке уже спал. Ренджи не мог придти в себя не менее минуты. Его капитан, обряженный в белый больничный халат, без кенсейкана, растрепанный, и с младенцем на руках, на которого он смотрел, не отрываясь, как на величайшее чудо света… Просто с ума можно было от этого сойти. — Бьякуя… — осторожно позвал он. Тот поднял голову. — Ренджи… — прозвучало немного удивленно. — Это девочка. — Ух ты, — сказал Ренджи, присаживаясь на кровать. Рукия встала рядом, взволнованно глядя то на Ренджи, то на брата, то на малышку. — Она рыжая! Бьякуя кивнул, все так же сосредоточенно разглядывая дочь. — Наверное, красивая вырастет, — словно немного сомневаясь в собственных словах, сказал он. — Да точно! — весело сказал Ренджи. — Твоя же дочь! — Твоя тоже, — заметил Бьякуя. — Боюсь, это ее только испортит, — усмехнулся Ренджи. Бьякуя поднял на него глаза. Рукия вдруг очень захотела уйти. — Я пойду посмотрю… как там… Не договорив, что «как там», она вынырнула за занавеску. Щеки пылали. Она вышла в приемный покой, оттуда — в коридор — и увидела в самом его конце Исане Котецу и Унохану. — …уснул, тайчо, — говорила Исане. — Значит, пора действовать, — кивнула Унохана. Обе завернули за угол и скрылись. Рукии стало любопытно. Тихой мышью она скользнула вслед за капитаном и лейтенантом четвертого отряда. Они исчезли за дверью, на которой висела табличка «Операционный кабинет № 4», но не заперли ее за собой, так что Рукие удалось тихонько пробраться внутрь. Миновав маленькую предвариловку — видимо, что-то вроде приемной и раздевалки в одном флаконе — она попала в большую светлую комнату, обложенную кафелем. Комнату перегораживала ширма, за которой, видимо, и находились Унохана и Котецу. — Исане, свет, — раздался голос Уноханы. В ту же секунду вспыхнул свет, и тени за ширмой обозначились на ней четко, как в театре теней. Рукия увидела высокий и стройный без хаори силуэт Уноханы, чуть ниже и крепче сбитый — Котецу… Третий силуэт с непропорционально большим животом принадлежал человеку, лежавшему за ширмой на кушетке. К этому самому животу Унохана приложилась ухом. Выпрямилась и сказала: — Да, пора! Следующей манипуляции Рукия не видела; а через минуту ей пришлось зажать себя рот, чтобы не вскрикнуть — обе руки Уноханы погрузились в этот большой живот. Замерли, словно что-то там отыскивая. И вдруг выдернули наверх, на волю, в мир нечто маленькое, беспомощно шевелящее маленькими ножками. Раздался легкий хлопок, и вслед за ним — громкий детский крик. — Отлично! — произнесла Унохана. — Исане, закончи. Котецу в свою очередь погрузила руки в живот, вынимая оттуда что-то — Рукия на всякий случай отвернулась, потому что не была уверена, что ее не стошнит. Минуту спустя раздался голос Уноханы: — Просыпайтесь, фукутайчо! Я вас поздравляю! У вас мальчик… «Точно, эпидемия», — подумала Рукия, выходя из операционной. Исане, крепко держа малыша, обмывала его в теплой воде. Он уже не плакал и вообще относился к процедуре очень спокойно. Достали — значит, надо, мочат — значит, надо. Будущий философ… Правда, он был очень белокожий и светловолосый, почти альбинос. Впрочем… ему есть, в кого. Исане покосилась на его отца. Измученный треволнениями последних дней и одиночеством, вынужденный скрываться в госпитале, Кира Изуру наконец-то мирно спал. Исане в последний раз окунула малыша и начала его вытирать. И вдруг… он ей улыбнулся. Широко, так, что глаза стали узкими щелями. Исане вздрогнула — не умеют новорожденные дети улыбаться. Впрочем, неожиданная гримаса тут же исчезла с лица младенца. Может, ей просто показалось? — Котецу-сан… Исане повернулась к кровати — Кира проснулся и даже приподнялся на локте. — Можно мне? Хочу на него посмотреть… Она улыбнулась и подала ему мальчика. И повернулась к двери. — Как же похож… — услышала она за спиной шепот Киры. И уже закрывая дверь, уловила сказанное совсем-совсем тихо: — Гин… *** — Что-что-что-что-что?! — Ичиго смотрел на Рукию, моргая глазами как совенок. — Ты… ты… что ты только что говорила? — Ичиго, блин, — раздраженно сказала Рукия. — Я же сказала — Куроцучи изобрел препарат, вроде искусственной яйцеклетки, способной внедряться в организм. И подменил этим препаратом наши витамины. Не все, конечно, выборочно… — Это я понял, — перебил Ичиго. — Но… ты сказала, что три мужика в вашем Сейрейтее оказались беременны? — Да. — И один из них Бьякуя? — Да. — И он родил дочку и назвал ее Хисаной? — Да. — Родил от Ренджи?! — Да! — Охренеть… — задумчиво произнес Ичиго. — А зачем этот урод вообще все это затеял? Мысленно проанализировав весь предыдущий разговор, Рукия решила, что «этот урод» — все-таки Куроцучи, а не Бьякуя и не Ренджи, и передумала убивать Ичиго немедленно. — Кто его знает? Может, мечтает родить ребенка, и ставит эксперименты, возможно ли это… — На себе бы ставил, — буркнул Ичиго. — А чего с Аясегавой-то, я не понял? Как он ухитрился двойню родить? — Видимо, сожрал две витаминки, — пожала плечами Рукия. — Иккаку говорил, они ему нравились, сладенькие такие, кругленькие… — Мда, теперь, наверное, на них даже не смотрит… — Теперь на них никто не смотрит — Унохана перестала их раздавать, — усмехнулась Рукия. — И хорошо, а то чувствуешь себя все время подопытным кроликом. — А он правда назвал одного ребенка в мою честь? — слегка покраснел Ичиго. — Ага, — Рукия, ухмыляясь, кивнула. — Одного Кенпачи, второго — Ичиго. Драться, наверное, будут… *** — А кто это у нас такой хорошенький? А чьи такие маленькие ручки?.. — Кенпанчик, смотри, смотри, Кенпанчик! — Что смотреть, глупая? Ему штаны надо менять, а не смотреть! Иди ко мне, маленький… — Зараки-тайчо! Вздрогнув, Кенпачи Зараки положил маленького Ичиго на стол рядом его братом и повернулся к двери. Там стоял Хисаги Шухей. — Я хотел забрать детей… они вам не мешают… — Ну… — произнес Кенпачи. — Да, надоели уже малость… Ячиру смирно молчала у него за спиной. Повисла пауза. Первым заговорил Зараки: — Я слышал, тебя повышают на место Тоусена. — Да, тайчо. — Хочешь забрать Юмичику? — Я бы хотел, — Хисаги опустил глаза. — В девятом отряде нет офицеров такого уровня. — Тогда и Иккаку бери, — после небольшого молчания велел Зараки. — У меня полно ребят, которым надо повышать уровень. Хисаги низко поклонился. — Благодарю вас, Зараки-тайчо… И тут его толкнули в спину, так что он свалился под ноги капитана одиннадцатого отряда. — Зараки-тайчо! Ох, простите, Хисаги-фукутайчо! — Маки-маки! — радостно завопила Ячиру. — Что такое? — раздраженно спросил капитан, пока Хисаги поднимался с пола. — Ребята выследили его, тайчо! — доложил Арамаки. — Он сейчас в бане, скоро выйдет. Меча при нем нет, его девицы — тоже! — Ясно, — Кенпачи оскалил зубы. — Что ж… значит, наше время пришло, — он железной хваткой сгреб Хисаги за плечо. — Пойдешь с нами, тебе это тоже полезно. — А…, а дети? -Ячиру за ними присмотрит. — Есть, сэр! — вытянулась Ячиру. — А это не опасно? — Не бойся, она смелая. *** Куроцучи Маюри в великолепнейшем состоянии духа выходил из бани. План сработал, не на все сто, конечно, конечно, но и пяти плодов было достаточно. Если он все просчитал верно, то скоро эти детки себя покажут. А потом… еще немного усилий, и он может формировать свою собственную армию! Куроцучи вздрогнул. Прямо перед ним, не давая ему пройти, стоял этот противный вертлявый тип из одиннадцатого отряда. Маюри усмехнулся под маской. Одна из его «мамочек». — Вы что-то хотели? — Да, — осклабился Юмичика. — Твоей крови. В то же мгновение капитан Куроцучи оказался крепко схвачен за руки — в восемь рук. Он затравленно обернулся. Рыжий придурок, который бегает за капитаном Кучики, неприятный тип из девятого с цифрами «69» на щеке, лысый из одиннадцатого и еще один, кажется, из тринадцатого — все они держали его. Юмичика плавной походкой направился к Куроцучи. — Ну что, ты еще не понял? Сейчас сам будешь жрать свое лекарство. — Ах вы ублюдки! — зашипел Маюри и совсем было собрался выдать какое-нибудь убийственное проклятие, не требующее движения рук… как вдруг его словно оплела прочная невидимая сеть. — Не советую, — произнес женский голос — в двух шагах от них стояла лейтенантка из восьмого отряда, поблескивая очками. — Это Струна молчания — если ты попробуешь произнести хотя бы одно заклинание, она разрежет тебя на куски, а я займу твое место в двенадцатом отряде, — и она улыбнулась. Маюри завыл. Юмичика оказался прямо перед ним — в руках у него была желтая горошина. — Жри, гад, — ласково произнес Юмичика, впихивая таблетку Маюри почти в самую глотку. Она проскользнула внутрь и начала действовать — он почувствовал это — почти мгновенно. Его все еще держали. Юмичика, чуть наклонив голову, смотрел на него прищуренным взглядом. — Ты думаешь, это все? Зря. Ты доставил нам всем огромную радость. Теперь мы хотим отблагодарить тебя. Он отошел в сторону. И Куроцучи увидел Зараки Кенпачи, который шел прямо к нему. — Мне противно даже смотреть на тебя, — прогрохотал капитан одиннадцатого отряда, нависая над Маюри всеми своими двумя метрами. — Не то что прикасаться. Но дело есть дело. И он скинул на землю свою драную хаори. *** Темноволосая девушка в коротком платье, выгодно демонстрирующем ее длинные стройные ноги, перемахнула через заборчик, окружающий госпитальный сад, и пробралась к ближайшему окну. Зацепилась за подоконник, подтянулась на руках — и впрыгнула в небольшую комнату, оказавшуюся комнатой отдыха сотрудников госпиталя. Впрочем, кажется, именно сюда она и направлялась. Комната была почти пуста, только на единственном диванчике спала светловолосая девушка с лейтенантским шевроном на руке. — Исане! — позвала пришелица. Спящая открыла глаза — и улыбнулась. — Нему! Нему подскочила к ней и устроилась рядом на диванчике, крепко обняв Исане. — Соскучилась, — пробурчала она в плечо подруге. — У меня совсем чуть-чуть времени… — Тогда не будем тратить его зря, — весело и жарко выдохнула ей в волосы Исане. Двадцать минут спустя они лежали на ковре рядом с диванчиком, и Нему водила кончиком своей косы по лицу Исане. — Ты можешь еще чуть-чуть задержаться? — спросила та. — Минут на десять, может быть, — тихо сказала Нему. — Хорошо, — Исане улыбнулась. — Скажи мне, — Нему зарылась пальцами в волосы подруги, — как тебе удалось это провернуть? — Я просто вычислила, когда он придет — благодаря твоей информации о ходе работ — и подкараулила его в подсобке, где лежат витамины. Представляешь, он пытался заменить по нескольку флаконов в каждом отряде! — И что бы было? — Демографический взрыв! Ты даже не представляешь, сколько у нас мужиков… — она зашептала на ухо Нему, и обе рассмеялись. — И что ты сделала? — Просто изъяла большинство флаконов и на их место вернула витамины. А парочку просто распределила между отрядами. Нему рассмеялась. — Нельзя дать погибнуть эксперименту? — Конечно, — Исане обхватила Нему за шею и притянула ее к себе. — Ведь это же твой эксперимент. Ты столько работала, чтобы сделать яйцеклетке чистый генный код…, а то была бы у нас армия Маюриков. — Не хочу, — наморщила нос Нему. — Хочу быть единственным ребенком. Мне и так проблем хватает. И все-таки признайся, — она ущипнула Исане за бок, — почему все не изъяла? — Ладно! — Исане рассмеялась. — Надоела мне до смерти эта бодяга с витаминами… Нему расхохоталась. — Главное, чтобы об этом не узнали капитаны Кучики, Укитаке и Зараки. — Да мы уж постараемся, — Исане обняла Нему, крепко прижимая ее к себе. После небольшой паузы та произнесла. — Мне пора, родная… — Да, да, — Исане со вздохом разжала руки. — Я приду скоро… — Приходи… Они поцеловались, и Нему соскользнула с подоконника вниз и скрылась в темноте.