Изъян

Мою пару звали Эдгар Данилович, и он был обладателем самого потрясающего голоса, который я когда-либо слышал. Низкий, уверенный, спокойный, он проникал в моё сознание и невесомо проходился по коже, впервые в жизни заставляя чувствовать себя чуть ли не отзывчивым на подобные эстетические ласки омежкой – правда, где-то глубоко внутри, под давно сформировавшейся коркой из принципов, здравого смысла и обстоятельств, которая периодически подрагивала от редких, и, неохотно признаю, восхитительных ноток иронии по поводу тех или иных утверждений, то тут, то там проскальзывающих в практически лишённой эмоций речи альфы. Я почти не поднимал взгляд от собственных ладоней, лежащих на парте и иногда мелко подрагивающих, но нежданно проснувшиеся во мне – ранее, видимо, не проявлявшиеся – острое любопытство и исследовательский интерес подстёгивали раз за разом короткими взглядами провожать перемещения преподавателя по кабинету. Я старался даже не представлять, что буду говорить и вытворять, обратись он ко мне. Всё, многократно повторённое на прошлой паре, ютилось где-то на краю сознания и упрямо не показывало носа на свет. Однако альфа, видимо, каким-то образом почувствовал и понял то состояние, в котором я находился, и мне в этот день было не суждено поразить одногруппников глубиной витиеватых фраз и оборотов. С Ильёй мы больше не заговаривали, потому что омега весь погрузился в разбор темы, иногда дополняя отвечающих и задавая вопросы по теме. Когда пара закончилась и омеги столпились у стола преподавателя в единодушном порыве узнать побольше о столь интересном предмете, я в каком-то отрешённом состоянии сложил вещи в сумку и поднял голову, внимательно глядя на Илью. Тот, проходя мимо окружённого студентами альфы, чуть заметно кивнул ему и опустил взгляд, выходя из кабинета; реакцию же альфы увидеть не представлялось возможным. Я интуитивно предположил, что омега будет ждать меня снаружи, поэтому, не мешкая, прошёл мимо гомонящих одногруппников и направился к двери, внутренне напрягшись, словно боялся, что альфа окликнет меня и заставит остаться. Однако этого не случилось, и я, на мгновение задержавшись в проходе и слегка удивлённо прислушавшись к едва заметному чувству разочарования, покинул кабинет. Омега действительно ждал меня, так что, стоило мне взглянуть на него, сразу же заговорил: – Ты домой? Я несколько секунд задумчиво смотрел на него, почти забыв о заданном мне вопросе. Внезапно пришедшая мысль неуютным комом угнездилась в груди: а ведь Илья даже не подозревает… Осталось бы у него ко мне это удивительное дружелюбие, если бы омега знал правду? Если бы он увидел что-то большее в моей реакции на альфу? Я не знал. Как и не знал того, какие между ними вообще отношения. Илья не вёл себя, как восторженный и на всю голову влюблённый омега, а его интерес к учёбе после прошедших занятий не подвергался сомнению и был объективен. Да и альфа никак не проявлял к нему особого отношения. Хотя это вполне могло быть их маскировкой для окружающих. – Дан? – вопросительно позвал меня Илья, заметив, что я не тороплюсь с ответом. – Да… Конечно. Ты тоже? Я отмер и со вздохом оттеснил на потом возникшие не к месту размышления и вопросы. Удовлетворить свой интерес через Илью не представлялось возможным: он подчеркнул, что эта тема не для непринуждённого обсуждения в любом месте, да и знакомы мы были всего ничего для настолько личных вопросов. Я с сомнением откинул мысль о том, что Илья в какой-то степени считает меня особенным, раз поделился подобным. Вероятнее было то, что ему, как и любому омеге, хотелось хоть с кем-то поделиться этой тайной. А кандидатура замкнутого и асоциального синдромника вполне подошла. Мы неспешно двинулись к выходу из здания, и под аккомпанемент удивительно не раздражавшего меня щебетания Ильи я с уже ставшим привычным изумлением понял, что не испытываю к нему никаких негативных эмоций. Да, он жених моей пары. Но разве мог я вменить это ему в вину? Пары из неистинных – частое и вполне логичное явление, не ждать же своего единственного до неизвестного времени, которое может и не настать. Ведь жизнь же не стояла на месте, а альфа наверняка лет на десять меня старше. Кто из нас мог знать, что подобное случится? На Илье не было метки, я не чувствовал на нём даже отголоска запаха своей пары. И всё же они обручены. На остановке мы разошлись к разным автобусам, попрощавшись. Проскользнувшее было минутное сожаление, что именно этот омега должен стать мужем моего, вроде как, избранного судьбой альфы, было тут же с насмешкой изгнано. В любом случае, я не собирался прекращать общение с тем, кто отнёсся ко мне по-человечески, только из-за какой-то там теоретической ревности. Да и к кому? К человеку, которого я мечтал никогда не встретить, дабы не превратить ни его, ни мою жизнь в кошмар, состоящий из моих срывов и его разочарования? Всё это, безусловно, было чудесно и замечательно, однако никакие логические умозаключения и здравый смысл не могли заставить меня, лёжа уже ближе к полуночи в кровати, выкинуть из головы его запах. Его голос. Всего его, внезапно оказавшегося реальным и вполне досягаемым, если говорить о континентальном местоположении. И одновременно абсолютно и безоговорочно недоступным. Что ж, для меня, так горячо ещё пару дней назад желавшего остаться одиноким до конца своей жизни, эти, пусть и внезапные, события никоим образом не изменили будущее. Я был и остаюсь сам по себе. И последующие за этим дни только утвердили меня в этой мысли. На следующий день у нас в расписании не значился предмет альфы. Да и вообще, встречать его на занятиях мне грозит только два раза в неделю – на семинаре и лекции. Не такое и серьёзное испытание. К тому же, если учесть, что предметы должны были меняться каждое полугодие, мне нужно было дотерпеть только до новогодних праздников, и после первой сессии наши встречи прекратятся. Однако я не учёл того факта, что мы находились в течение дня в одном здании. И что моё везение, вероятно, ограничивалось отсутствием летального исхода от встречи с астероидом, не более. Так что, когда мы с Ильёй на большой перемене, длящейся чуть больше часа, шли в столовую, чувство, которое я не смог бы объяснить даже самому себе, заставило меня повернуть голову в сторону одного из коридоров между кабинетами, и только после этого меня настиг уже ставший привычным (за какой-то день!) запах. Эдгар Данилович стоял возле входа в кабинет в компании двух альф, по всей видимости, студентов, и что-то неспешно им втолковывал. Однако, спустя буквально пару секунд, он отвёл взгляд от альф и встретился им со мной, очевидно, тоже почувствовав моё присутствие. Я должен был с ним поздороваться – он ведь вёл у нас занятия, и в этом не было бы ничего предосудительного. Однако я лишь замедлил шаг, отрываясь от стремительно теряющегося в толпе Ильи, и увидел, что студенты заходят в кабинет, а альфа, задержавшись в проходе и взявшись за ручку двери, чуть сузив глаза, будто сканирует меня ими. От такого пристального взгляда я тут же отвернулся и догнал омегу, уже почти дошедшего до столовой. – Ты куда пропал? – спросил он, и я лишь качнул головой, пропуская его вперёд. Правая рука судорожно вцепилась в предплечье левой, заметно подрагивающей, и оставила пару свежих полос. Скоро я дойду и до кровавых шрамов, но пока что короткие ногти мне этого не позволяли. Всё произошедшее заняло лишь десяток секунд, однако я чувствовал себя так, будто только что вышел с занятий в спортзале. Одним взглядом он лишил меня львиной доли напускного спокойствия и напомнил, что, к сожалению, всё это не является выдумкой моего богатого воображения. Что значил его взгляд? Возможно ли, что он уже узнал о моём изъяне, и это хоть немного оправдало ту отвратительную сцену в туалете? Или же, наоборот, вызвало лишь ещё большее отторжение? Понял ли он, что мы пара? И если да… А что – если? Что должно произойти? Он тут же бросит Илью и предложит мне весь мир? Ага, и пару коньков в придачу. Вряд ли его вообще устраивает подобный расклад, при котором и его жених, и его неизвестно откуда взявшаяся пара близко общаются и могут обсуждать друг с другом что угодно. Не зря он ещё на прошлой паре с таким беспокойством смотрел на нас обоих. Думаю, явно не из боязни ранить моё хрупкое душевное равновесие. Что ж, приближаться к нему я не стану, и если он решит меня просто игнорировать – препятствовать не буду. Подобные встречи в различных вариациях продолжались до конца недели. Мы сталкивались в коридорах, в столовой, даже в кабинетах, когда он приходил к кому-то из преподавателей. И всякий раз его взгляд, словно лучи прожектора на территории тюрьмы, находил меня, как бы я ни старался слиться с окружающими. Если мы находились поблизости, Илья неизменно здоровался, после чего преподаватель переводил взгляд на него и отвечал своим невозможным голосом, в котором даже доктор Лайтман не заподозрил бы намёк на какие-то эмоции. Я же не произносил ни звука, отчего-то уверенный, что голос меня подведёт, ведь я не владел им в таком совершенстве, как альфа. И ещё. Как только мы в первый раз столкнулись близко, чуть ли не нос к носу, у входа в кабинет, я внезапно осознал, что раньше не заметил, какого насыщенного серого цвета его глаза, прежде показавшиеся мне светло-зелёными. Словно млечный путь, окруживший зрачок – чёрную дыру, поглощающую всё, что приблизится к ней. Словно предрассветная дымка над рекой. Словно пепел, оставшийся от сгоревших руин. Я моргнул и резко вдохнул, поражаясь в очередной раз своей реакции на этого человека. Ни одна встреча с ним не прошла для меня незамеченной, каждый раз лезвием проходя по нервам. А он вносить ясности в сложившееся положение не торопился. Как будто выжидал чего-то, глядя на меня своими рентгеновскими глазами, как на подопытную зверушку – как поведу себя, заговорю ли. Вот только он не знал, что в мои планы грандиозное соблазнение уже занятого альфы не входит. Да, я реагирую на него, вопреки шипящему внутри обидные прозвища на самого себя голосу и собственным принципам. Но в глубине души я был рад, что он не заявил тут же какие-то свои права на меня и не лез в мою жизнь. А что смотрит… Что ж, я и сам занимался тем же. Ещё в среду меня впервые вызвали для устного ответа, к которому на этот раз я подготовился. Ничто более не было способно настолько вывести меня из равновесия, как присутствие этого альфы, поэтому я, периодически краем глаза глядя в тетрадь, ответил на вполне сносную четвёрку. Илья порадовался за меня, в знак поддержки чуть сжав руку, а я думал о том, как скоро он узнает правду. Как быстро заметит моё неестественное поведение и упорное молчание в присутствии его жениха. Чем больше времени я проводил в компании этого омеги, тем больше он мне нравился. Илья, видимо, решил, что факт его обручения с преподавателем меня не заинтересовал, и больше мы эту тему не поднимали. Взамен он часто рассказывал случаи из своей школьной жизни и периодически, деликатно и будто невзначай, спрашивал меня про семью, про друзей, про школу. Я отделывался общими фразами, не желая обидеть его отказом. Как Илья терпел мою немногословность, оставалось тайной. Но перестроиться от «все сами по себе, я – сам по себе» до «у меня есть друг, и при нём тумбочкой не притворишься» оказалось не так-то просто. Мне требовалось время; возможно, много времени и достаточно терпеливый друг. Но с мёртвой точки мы, определённо, сдвинулись. Изменились и мои отношения с придурками с экономического. Марк, по неизвестным мне причинам, решил вдруг исключить моё словесное сопровождение и теперь просто в упор смотрел, стоило пройти мимо. Благо, таких встреч было немного, расписание установилось, и мы бегали по всем этажам, однако и их было достаточно, чтобы понять, что моё выступление в прошлый раз возымело эффект. Правда, слабо верилось в такой вот простой исход, так что это было затишье, которое, как известно… В пятницу в расписании стояла лекция Эдгара Даниловича. Мы с Ильёй по уже устоявшейся привычке заняли последний ряд, и, когда фигура альфы стремительно прошествовала перед первыми рядами и заняла своё место у трибуны, я опустил взгляд и не спускал его с тетради до самого конца лекции. Впереди меня ждали выходные – хоть небольшой отдых и спасение от постоянных встреч и проверок моей нервной системы на прочность. Нужно лишь немного дотерпеть. Однако у Эдгара Даниловича на этот счёт были свои планы. Его пара была последней, поэтому я планировал дойти, как обычно, до остановки в компании Ильи, как вдруг омега вспомнил, что сегодня первое занятие факультатива по музыке, на который он записался ещё на прошлой неделе. Совсем недавно он рассказал мне, что раньше пел в школьной группе на различных мероприятиях и так привык к этому, что не хотел бы терять навык и впредь. Что ж, это вполне объясняет его хорошо поставленный и приятный голос. Я кивнул, попрощавшись, и не заметил, что за мной тенью следует другой человек. Уже на первом этаже, когда я проходил мимо деканата, сзади меня раздался знакомый низкий голос: – Казанцев, задержись ненадолго. Я резко остановился, словно натолкнулся на стену. Внутри с неприятным холодком всё сжалось, а бешено забившееся сердце хотело только одного – чтобы и ноги двигались в том же ритме отсюда. Резко выдохнув еле слышное «сука, блядь» и до боли прикусив губу, я повернулся, как можно более спокойно глядя в глаза галактике напротив. Убегать бессмысленно, этот разговор всё равно должен был состояться рано или поздно. Нужно просто это пережить, и тогда… Окончательно смириться с тем, что внуками я родителей не порадую. Остаётся надеяться, что братья по линии а-папы продолжат благородный род Казанцевых. Альфа, увидев, что повторять подвиг первой встречи в туалете я не намерен, чуть заметно кивнул и подошёл к соседней с деканатом двери, по пути доставая из кармана ключ. Я, пользуясь временной безнаказанностью, медленно скользил взглядом вдоль прямой спины и сильных рук, упакованных в строгий костюм серого цвета. Он был почти одного роста со мной, и качком я не назвал бы его даже во сне, но и не обманывался, понимая, кто передо мной. Альфа. Хищник. Природой и вселенской несправедливостью рождённый сильнее, чем омеги и беты, и ими же по глупой случайности определённый мне в пару. Мимо прошли несколько студентов, не обратив на нас никакого внимания. Альфа пропустил меня внутрь, придержав дверь, и я вошёл в один из кабинетов, в котором у нас проходили семинары. Интересно, продумал ли он это заранее? Мы всюду ходили вместе с Ильёй, я впервые оказался в одиночестве – и альфа тут же оказался рядом. Как-то слишком подозрительно. Я с внезапным беспокойством передёрнул плечами и повернулся, когда альфа провернул ключ в замке, отрезая нас от остальных. – Не хотелось бы, чтобы наш разговор перестал носить конфиденциальный характер, – пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. Я вновь отвернулся, позволив себе слабую усмешку, и прошёл к одному из окон, увеличив расстояние между нами. Однако прежде возникший в голове вопрос побудил меня заговорить: – Вы знали, что у Ильи сегодня факультатив? На время воцарилась тишина, словно альфа не ожидал от меня именно этого вопроса или вовсе не думал, что я заговорю. Я не поворачивался и молча ждал, дав ему возможность придумать какую-нибудь отговорку. – Да. Даже не отрицает. Что ж, всего лишь ещё одно подтверждение тому, что и помимо института эти двое находят время для общения. Как будто самого факта обручения мне было мало, идиот. Злость на себя и собственную глупость подстегнули меня повернуться и прямо посмотреть в глаза паре. Он стоял возле двери, его дипломат перекочевал из рук на парту, а сами руки сейчас покоились на груди в сложенном виде. Как и прежде, я не заметил ни единого проблеска волнения или каких-либо сильных эмоций. – Вы с ним сблизились, – чуть прищурившись, заметил альфа. Я продолжал смотреть на него, сложив руки на груди и копируя его позу. Сохранять спокойствие было сродни подвигу: запах пары, постепенно заполняя помещение, проникал в лёгкие и слегка кружил голову. Ногти правой руки, скрытые от взора, впились в бок. – Если вы думаете, что это из-за того, что он ваш жених, то вы ошибаетесь. Всего на секунду мне показалось, что альфа стиснул зубы, но вот он уже спокойно прикрывает глаза, а пальцы правой руки сжимают переносицу. – Возможно, тебя удивило, что мы не поговорили раньше… Всё это было неправильным. То, как мы закрывались друг от друга, какое ощутимое напряжение висело в кабинете, как чопорно и сухо звучали фразы – неужели именно так и закончится эта даже не начавшаяся история? Я понимал – мы не ровесники, и сам факт наших социальный ролей заставляет держать дистанцию. Но почему же мне кажется, будто я нерадивый студент, которого уставший преподаватель просит взяться за ум? – Признаюсь, эта… неудобная ситуация, в которой мы оказались, явилась для меня полной неожиданностью, и мне потребовалось время, чтобы обдумать её, – альфа вновь открыл глаза и теперь говорил неторопливо, всем своим видом излучая спокойствие и уверенность, – как, думаю, и тебе тоже. Однако, в виду уже известных тебе обстоятельств, какие бы то ни было близкие отношения между нами в будущем невозможны. Данное мною Илье слово я нарушать не стану, а то, что природа по одной ей понятным причинам сделала нас парой, никоим образом не принуждает нас к немедленному исполнению её воли. Думаю, единственным возможным в нашем случае выходом из ситуации является игнорирование связи. Да, и мне бы хотелось, чтобы вы с Ильёй не становились близкими друзьями. С каждым новым предложением во мне всё больше разгоралась холодная ярость. Руки слегка дрожали, а челюсти сжались так плотно, что на мгновение щеку обожгло болью. Альфа замолчал, неспешным движением пряча ладони в карманы брюк и ожидая, по всей видимости, моей истерики с требованием немедленно разорвать помолвку и не гневить природу в лице нашей с ним нерушимой любви. Я считал Марка с экономического заносчивым ублюдком? Кто-то тут явно выигрывает все конкурсы по сволочизму без особых усилий. – Что ж, теперь, когда мы выяснили, что, несмотря на все мои, как я понимаю, охуенно очевидные попытки склонить вас к прелюбодеянию под носом у вашего жениха, вы крепкий орешек и тверды в своём решении... – мой голос так и сочился ядом, а плечи подрагивали от еле сдерживаемого презрительного передёргивания. – ...позвольте и мне сказать, что я думаю по этому поводу. Я не давал вам ни единого, блядь, права решать за меня, что мне думать и с кем общаться. Я не собирался и не собираюсь просить вас разорвать помолвку, стать президентом или слетать в космос. Мне от вас нахуй ничего не нужно, представляете? У вас своя жизнь, у меня – своя. Можете поступать, как хотите, но то, что какая-то ебучая генетическая ошибка сделала вас моей парой, не даёт вам права думать, будто вы можете знать, чего я хочу! Внутри всё взрывалось и ударялось о рёбра, я почти не осознавал, что говорю и кому. Просто не мог больше находиться с ним в одном помещении. Стремительно пройдя мимо застывшего альфы к двери, я уже поворачивал ключ, как вдруг он заговорил: – Твой синдром… разве не должен к этому моменту проявляться не так ярко? Я посмотрел на его невозмутимый профиль, борясь с желанием заехать ему по роже. Хоть кто-то, блядь, из моего окружения ещё был не в курсе моего изъяна? Хоть один человек?! – Моя болезнь никоим образом не касается ни вас, ни кого-то ещё. Закрывшаяся за спиной дверь оградила меня от самого большого в моей жизни разочарования. Что ж, мы действительно не обязаны следовать воле природы. И теперь, зная, что я теряю, смириться с этим станет на удивление проще.