Изъян

Несмотря ни на что, жизнь продолжалась. Время не спрашивало нашего разрешения – оно неумолимо шло вперёд, навстречу сотворённому чередой выборов будущему. И нам оставалось только подчиниться. Вместо тоскливого, но гордого одиночества жестокая природа подарила мне встречу с истинным, сделавшим это одиночество ещё более тоскливым, а гордость – жалкой защитой, оставшейся мне за неимением лучшего. И всё же я был не один. Наверное, не будь Илья женихом именно моего альфы, эта безнадёжная ситуация переносилась бы легче. Но даже в этом случае, я был рад, что он у меня есть. К тому же, ему проиграть было не так обидно. Вскоре я пришёл на факультатив к моему другу. Мне разрешили присесть у дальней стены, и я молча, но с частой для меня в последнее время грустной улыбкой смотрел, как Илья и другие молодые артисты, среди которых были и нежные звонкие омеги, и спокойные тихие беты, и крупные хриплые альфы, распевались и негромко обсуждали какие-то свои секреты мастерства, потом с подошедшим наставником по очереди исполняли отрывок из какой-то песни, а тот следил за тем, как они берут те или иные ноты. Так или иначе, я не особо хорошо в этом разбирался. После факультатива мы планировали посетить музыкальный театр. Это был мой первый опыт, но Илья довольно часто ходил туда и с воодушевлением рассказывал о чудесной атмосфере и полном погружении. На этот раз он выбрал «Голого короля», уверяя, что я не усну от множества скучных диалогов или непонятных арий, потому что их там не будет. Отчасти из-за недавно приобретённого мной любопытства, отчасти из удовольствия видеть омегу счастливым я согласился, чем вызвал полузадушенные восклицания и довольно сильную вероятность быть задушенным самому. Но оно того стоило. Но, практически тут же отпустив меня, омега отступил на шаг назад и потупил взгляд. Такой резкий переход от одного настроения к другому вызвал у меня недоумение. – Что?.. – Дан, ты только не обижайся… – омега упрямо не смотрел на меня и тихо вздыхал. – Смотря что ты имеешь в виду, – я чуть прищурил глаза, прекрасно понимая, что не смогу на него сердиться в любом случае. – Я знаю, что мы обычно не приглашаем кого-то ещё с собой… Но в этот раз… Я пригласил кое-кого. Но только это будет сюрприз! – тут же поспешно добавил он, испуганно и умоляюще поднимая на меня свои глаза кота из Шрэка. Я издал что-то вроде «оху…ж эти мне сюрпризы» и чуть поёжился. Одно дело, когда вокруг находится множество незнакомых людей, на которых ты можешь не обращать никакого внимания, и другое – когда эти же люди стоят напротив тебя и ждут, что ты сможешь поддержать сколько-нибудь вразумительный диалог. С другой стороны, Илья вряд ли привёл бы с собой кого-нибудь, кто заставил бы меня чувствовать себя некомфортно. Я ещё никогда так жестоко не ошибался. Мы направлялись в сторону величественного здания к назначенному времени, и я озадачился тем, что билеты вряд ли покупают в день премьеры перед самым представлением, однако Илья тут же убедил меня, что наш спутник уже обо всём позаботился. Чуть дёрнув меня за руку и воодушевлённо куда-то потащив сквозь толпу людей, собравшуюся у касс, омега еле слышно попросил меня сильно не удивляться. И вскоре я понял почему. У входа стоял Эдгар Данилович. Я непроизвольно округлил глаза, чуть не выругавшись в полный голос, и едва не затормозил на полном ходу, но Илья целеустремлённо тащил меня, как на буксире, прямо к этому альфе. У меня даже не было времени спросить у него, что, чёрт возьми, происходит, потому что альфа уже повернул голову в нашу сторону и холодновато смотрел в мои удивлённые глаза, приподняв брови. Я тут же одёрнул себя. Не хватало ещё выглядеть посмешищем перед ним. Внезапно жгучий стыд за чистый, но поношенный костюм заставил меня опустить глаза и чуть скривить уголки губ, чтобы не видеть альфу, который в своей рубашке ослепительной белизны и с перекинутым через руку пиджаком весь был воплощённой насмешкой надо мной. Они с Ильёй подходили друг другу настолько, что мне вдруг захотелось расщепиться на атомы, сделаться невидимкой, пробить мраморные плиты ступенек, лишь бы не находиться здесь. Но я позволил омеге вести себя и дальше, зная, что не найду сил сбросить его руку со своей. Как только мы остановились, я тут же поднял взгляд, не собираясь весь вечер притворяться фикусом, но альфа не смотрел на меня – чуть улыбаясь Илье, он протягивал ему билеты. Я почувствовал неприятный укол в груди, но не успел обдумать это внезапное чувство, потому что сразу же после этого поймал внимательный взгляд альфы. Увидев ответный вопрос в моих глазах, Эдгар Данилович опустил взгляд, но я успел заметить промелькнувшее в них непонятное выражение, которое не смог расшифровать. Сбитый с толку, я был галантно пропущен вперёд с Ильёй к проверяющим на входе билеты. Однако вид фойе отвлёк меня от всех посторонних мыслей и заставил восторженно выдохнуть: огромная люстра из переливающегося стекла, словно перевёрнутый торт, освещала приятную глазу бежево-золотую палитру стен и пола, а многочисленные картины, у которых то тут, то там останавливались группки людей, дополняли сказочность окружающей обстановки. Казалось, будто перешагнув порог, мы попали в совершенно другую эпоху. Время до первого звонка ещё оставалось, поэтому Илья, махнув идущему позади альфе, резво потащил меня в сторону уборной, которая внутри выглядела гораздо более претенциозной, чем институтские туалеты. Освободившись от захвата омеги, я наблюдал, как тот достаёт из сумки пудру и блеск для губ, периодически чуть поправляя сбившиеся локоны и пристально глядя на себя в огромное зеркало с позолоченной рамой, и неторопливо сложил руки на груди. Омега, лишь спустя минуту заметив в отражении мои позу и взгляд, чуть вздохнул и опустил руку с блеском, повернувшись ко мне. – Ты очень удивился? – чуть приподняв брови и смущённо улыбнувшись поблёскивающими губами, спросил Илья. Я совершенно не собирался поддаваться в этот раз на мольбы омеги и недовольно, но тихо отозвался: – Ты мог хотя бы предупредить меня. – Я подумал, что будет хорошо, если вы с ним узнаете друг друга поближе. Уверен, он больше не будет говорить ничего о нашей дружбе, если поймёт, какой ты человек. Да и ты не будешь думать о нём плохо. Прости, что не сказал раньше, я боялся, что тогда ты откажешься идти! И вполне справедливо боялся. Я бы придумал какую-нибудь отмазку, даже для глаз кота из Шрэка. Наверное. Однако теперь поздно сигать в окна. Когда прозвучал второй звонок, мы все вместе направились в зал, где должно было начаться представление. Огромная, разделённая на партер и балкон зрительная часть упиралась в широкую сцену, до времени почти полностью скрытую массивным занавесом. Я старался держаться ближе к Илье и был доволен, что тот сел по левую руку от меня. Большие скопления людей не способствовали сохранению душевного спокойствия, и оставалось уповать лишь на то, что в темноте эффект их присутствия снизится. Какое-то время глядя, как рассаживаются другие зрители, негромко переговариваясь с Ильёй и обсуждая программку, которую держал в руках, я совсем не обращал внимания, что справа от меня тоже кто-то сидит. Лишь оглянувшись, чтобы посмотреть на возвышающийся за нами балкон, я замер и упёрся взглядом в фигуру сидящего рядом истинного, тут же – благо, негромко – выразив всё своё удивление ëмким «пиздец». Он не обращал на меня никакого внимания, полуприкрытыми глазами следя за движущимися по рядам фигурами людей. Я вновь посмотрел вперёд и беззвучно, одними губами послал в голубые дали все свои надежды на сегодняшний вечер, впиваясь ногтями в безвинную обивку подлокотников. Я просто физически не мог расслабиться рядом с этим источающим феромоны существом, которого моё присутствие, по всей видимости, ничуть не напрягало. Прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, я краем уха слушал приглушённый шум, раздающийся со всех сторон, и ждал, когда же наконец потушат свет и начнётся то, ради чего мы сюда пришли. Какого хера он вообще сел рядом со мной, а не с Ильёй?! В этот момент прозвучал третий звонок, и свет стал тихо гаснуть, постепенно оставив освещённым лишь пятачок открытой зрителям сцены. Очевидно, мои мысли звучали так громко, а на лице было написано такое страдальческое выражение, что буквально через пару секунд я услышал тихий голос, раздавшийся справа от меня: – Илья сам раздал билеты. Так что в нашем расположении моей вины нет. Я слегка вздрогнул от неожиданности и открыл глаза, в почти полном мраке еле разглядев лицо альфы. Тут же устыдившись своей реакции, я чуть вздёрнул подбородок и пристально посмотрел на него, невольно подмечая, что, хотя мужчина расслаблено опирался головой на покоящуюся на подлокотнике кресла правую руку и смотрел прямо перед собой, но на несколько секунд загоревшийся в переднем ряду экран телефона осветил пролёгшую между его бровями складку и вздувшиеся желваки, выдававшие крепко сжатые зубы. По всей видимости, его моя персона в качестве соседа тоже не устраивала. Какого чёрта он тогда согласился пойти? Тоже Илью не хотел расстраивать? Или захотел в этот раз проследить за своим подозреваемым самолично? Кстати, о слежке… Вышедший из-за занавеса конферансье поприветствовал зрителей и кратко пояснил, что сегодня будет представлено их вниманию. А затем пьеса началась. Шикарные декорации, ненавязчивая музыка, которая в то же время успешно справлялась с погружением в происходящее и отзывалась приятной вибрацией в груди. Артисты в ярких костюмах перекидывались бойкими фразочками и шутили напропалую. Я с удовольствием похлопал вместе с зрителями на очередное высказывание главного героя, уже практически забыв об альфе, сидящем рядом, как вдруг тихое замечание вырвало меня из ощущения присутствия на сцене рядом с исполнителями: – Театр – это как параллельное измерение, не правда ли? Я посмотрел на него, удивляясь тому, что мужчина решил продолжить разговор, и кивнул. Что ж, хотя бы ради Ильи я попробую не делать вид, что мне хочется сидеть как можно дальше от его кресла. – Думаю, и к нашему миру его тоже можно отнести, – отозвался я, вновь следя за артистами и чувствуя, что немного успокоился с момента начала представления, – потому что далеко не всё происходящее можно воспринимать однозначно. Зачастую за действиями человека скрывается что-то иное, а не то, что он пытается изобразить. Сама его роль… может оказаться лишь верхушкой айсберга, скрывающей его основание. Я глянул на альфу и внезапно наткнулся на тяжёлый взгляд. Он приковал меня к месту, и на секунду даже память, как дышать, покинула меня. Этот взгляд подчинял, овладевал и уничтожал. Задрожавшие руки успешно скрыл мрак, но на лице, очевидно, всё же отобразился испуг, потому что альфа тут же прикрыл глаза и отвернулся. Я же в смятении вновь посмотрел на сцену, чувствуя, как колотится сердце, и уже не видя происходящего. И страстно желая сидеть как можно дальше от его кресла. – История требует от артиста сыграть свою роль до конца. На сцене его личность не имеет значения, – низкий голос твёрдо убеждал меня не лезть, куда не следует. Что, срань всемогущая, здесь происходит? Больше альфа не заговаривал, а я не рисковал своим душевным спокойствием, даже ради того, чтобы попытаться заглянуть за непроницаемую маску. Постепенно сюжет пьесы полностью увлёк меня; мы с омегой вместе смеялись и даже комментировали друг другу происходящее на сцене. Однако ни на секунду запах пары не покидал меня, постоянно витая на краю сознания. И всё же я сумел отдать должное мастерству артистов, так что мой почин как театрального зрителя можно было считать почти успешным. Почему почти? Потому что после первого действия, когда вновь зажёгся свет и зрители поспешили использовать антракт по назначению, а мы направились в сторону буфета и встали в очередь, Илья решил, что соседних кресел для создания дружеских отношений маловато. И вознамерился помочь нам в этом нелёгком деле. – Эдгар Данилович, как вы считаете, смог бы Дан играть на сцене? – вскользь, будто случайно поинтересовался омега. Я посмотрел на него, взглядом убеждая поиграть в молчанку, иначе кому-то придётся весьма убедительно играть труп остаток вечера. Альфа снисходительно посмотрел на меня и улыбнулся Илье. – Думаю, таланты Казанцева пролегают в иной сфере. Теперь мой режущий взгляд, словно луч маяка, скользнул на невозмутимо смотрящего в потолок альфу. А омега усердно подливал масла в огонь: – Да? И в какой же? Ага, охренеть как интересно. Не сомневаюсь, что буду в опиздохуительном восторге от его ответа. Альфа опустил взгляд и свысока посмотрел на мой звериный оскал. – В пантомиме. Особенно в её лицевой части. – Ахаха... – отреагировал я, вовремя захлопнув рот. Захотели – получите, блядь. Ебучий нарцисс с гипертрофированным самомнением, чтоб у тебя достоинство в недостаток превратилось. Я нечеловеческим усилием воли разжал стиснувшиеся кулаки и даже сумел мило улыбнуться прямо в его притворяющееся отстранённым лицо. – Ну что вы, к чему такая высокая оценка моих скромных способностей. Позвольте же и мне заметить, что ваши исключительные данные, являющиеся, несомненно, следствием поразительного таланта, находят во мне живейший отклик. Сцена понесла невосполнимую утрату в тот миг, как вы решили связать себя с тонкой наукой просвещения. Хотя и в ней вы поразительно талантливы, всегда находя особые пути донести свою мысль до нужного объекта. Особые пути и средства, – я, сузив глаза, следил за его реакцией на мои слова. Илья хлопал ресницами, определённо ничего не заподозрив в моих словах, но явно не ожидав от меня такой речи. Альфа же ничуть не изменил каменное выражение лица, лишь его немигающий взгляд упрямо смотрел вперёд, дополняя образ статуи и возводя его в абсолют. Я еле слышно фыркнул и недовольно отвернулся. Никаких доказательств у меня не было, так что голословно обвинять альфу я не мог. Безосновательные заявления – это его конёк. Но на провокацию альфа не повёлся, и это лишало меня возможности подловить его. Пока что. Раздался неуверенный смех Ильи, явно пытающегося разрядить накалившуюся обстановку. Прости, мой омежка, но мы с ним вряд ли когда-нибудь будем друзьями, особенно с его маниакальным желанием держать всё под контролем. – Надо же, а я никогда не замечал в Эдгаре Даниловиче актёрских способностей. Мне казалось, что он честный и прямолинейный. И никогда ничего не скрывает, – доверительно сообщил Илья. Мы уже успели обосноваться у высокого столика, и теперь я насмешливо глядел в глаза стоящего напротив «святого и безгрешного» альфы, подмечая, что его потемневшие глаза напоминают мне небо в преддверии грозы. Он вновь смотрел на меня тем тяжёлым, пристальным взглядом, который я уже ощутил на себе в зале совсем недавно. Но сейчас, при ярком освещении, этот взгляд терял некоторую часть мистичного влияния, что позволяло мне продолжать молча усмехаться, зная, что меня этому альфе обмануть не удалось. Все дальнейшие попытки омеги растормошить нас закончились провалом: мы лишь кивали по очереди на его слова и молча пили каждый свой кофе, глядя в разные стороны. Я надеялся, что Илья больше не станет пытаться и оставит всё как есть. Для нас троих это было бы лучшим исходом. Второе действие пролетело незаметно. Я почти всем корпусом развернулся в сторону омеги, который так метко комментировал персонажей, что даже щёки начинали побаливать от сдерживаемого хохота. С правой стороны веяло мрачной энергетикой и жаждой мщения, или мне так только казалось. Во всяком случае, я был удивлён, почему вокруг нас не образовались пустые места к концу пьесы. В конце представления мы несколько раз стоя аплодировали кланяющимся артистам на бис и, улыбаясь, кивали с Ильёй друг другу. Вечерний воздух после душного фойе казался живительной прохладой, дарящей покой и лёгкость мыслей. В голове ещё вертелись сцены только что увиденного представления, а на ум приходили шутки Ильи, вызывающие улыбку. И почти забылось, как смотрел альфа на Илью у входа в театр перед началом, как придержал перед ним дверь в буфет, как прикрыл от толкающейся толпы на выходе, не давая им вытеснить хрупкого омегу. Мне пора уже было смириться с тем, что со мной такого не будет, и сейчас, в философско-сатирическом настрое, я сумел посмотреть на альфу без усмешки, даже чуть улыбнувшись ему. – Спасибо за билет. Мне понравилось. Альфа чуть склонил голову в знак того, что принял мои слова, но своим фирменным пристальным взглядом всё-таки наградил. Ну и пусть. Я омега, который сам себе на уме, могу быть каким угодно. И всепрощающим тоже. Обнявшись с Ильёй и поблагодарив его тоже, я сел в подошедший почти пустой автобус и поехал домой. А они остались ждать свой. Зайдя в полутёмную прихожую и прислушавшись, я понял, что на кухне негромко играет телевизор. Значит, о-папа ещё ждёт а-папу с работы. Я заглянул в небольшую кухню и увидел уже полусонного родителя, усиленно пытающегося не закрывать глаза. О-папа заметно вздрогнул, почувствовав на своих плечах мои руки, но тут же расслабился и повернулся, с улыбкой глядя на меня. – Не слышал, как ты вернулся. А я в очередной раз удивился тому, как же похожи они с Ильёй. Присев рядом и положив голову ему на плечо, я устало закрыл глаза. Так и сидел бы всегда, в освещённой мягким жёлтым светом кухне, под негромкий говор телевизора, прижавшись к тёплому родительскому боку. Но, пока у меня было, к кому возвращаться, я мог найти в себе силы каждый день выходить за пределы этого уютного мира. – Ну что, понравилось в театре? Я открыл глаза и посмотрел в окно. Там, за тонкими ветками, уже зажглись фонари, а окна соседских домов сияли жёлтыми пятнами света. В каждом из них скрывались от прохладных осенних вечеров другие семьи. Только одна семья больше не соберётся и не зажжёт тёплый свет в родном доме. Тому, кто был так похож на моего отца, повезло меньше, чем мне. Разве мог я просить о чём-то, что было дано ему? – Конечно. Я потом тебе расскажу. Завтра я вновь превращусь в асоциального симптоматика с заниженной самооценкой и шепчущимися за спиной студентами, а глупую надежду, что всё однажды образуется и все будут счастливы, запихну подальше в тот угол сознания, который не генерирует мат как самозащиту. Завтра улыбнусь своему лучшему и единственному другу и почти равнодушно посмотрю в глаза паре. Всё завтра. А сегодня… я мог быть просто омегой, ждущим с о-папой возвращения второго родителя домой.