Изъян

Тщательно скрывая неуместное смущение, я помог неловко скинувшему с себя остатки одежды омеге погрузиться в воду. Обхватив колени руками и прижав их к груди, Илья уставился вниз, глядя сквозь воду на поджавшиеся пальцы ног. Я должен был уйти. Просто оставить его здесь в одиночестве и сбежать. Я всегда сбегал, предпочитая борьбе созерцание и бездействие. Наверняка, помимо прочего, в пользу всего этого затянувшегося молчания сыграло и то, что я мог продолжать делать вид, что всё нормально. Всё что угодно, лишь бы не... Просто встать и уйти. Сделать вид, что он справится сам. Что ему ничего не стоило ждать меня возле моего дома, замерзая на той скамейке. Почему он пришёл именно сюда? Я мог просто спросить. Мог молча принять любое его решение. Не споря и не пытаясь убедить, просто смириться. Но стоило мне лишь подумать о том, чтобы оставить его здесь, наедине со своими мыслями и чувствами, наглухо запечатанными в этих сжатых губах, как простая истина заставила меня отвернуться от двери и опустить руку, почти сжавшую дверную ручку. Вместо этого я взял ковшик и зачерпнул тёплой воды, поливая продолжавшие вздрагивать плечи и худую спину. – Прости меня. Покрасневшие от пара ушки, обвитые мокрыми кольцами волос, слегка дёрнулись, но их обладатель не пошевелился. Я кончиками пальцев коснулся его плеч, прикрыв глаза. Хотелось просто передать ему все мои чувства через это прикосновение, чтобы не мучить ни его, ни себя, облекая месяцы душевных мук и терзаний в грубые в своей простоте слова. Почувствовав, что выпускаю ковш, я открыл глаза и увидел, что омега осторожно отобрал его у меня, самостоятельно зачерпнув воды и поливая слегка опущенную голову. Разорвав прикосновение, я отступил в сторону, отведя взгляд. Да. Теперь он, наверно, больше не чувствует себя комфортно рядом с таким лжецом и лицемером, как я. Да и само моё присутствие неловко и обременительно. Ещё минуту назад приняв решение остаться, теперь я стремительно вышел из ванной, плотно прикрыв дверь и продолжая держать пальцами ручку, словно так мог обмануть самого себя. Слабак. Взъерошив волосы, я прошёл в спальню, даже не поднимая глаз на дёрнувшегося альфу, отошедшего от комода, на котором стояли семейные фото. Чувствуя покалывающий кожу внимательный взгляд, я расстелил постель и приготовил одежду для Ильи. Подумав, прошёл к шкафу и вытащил дополнительное одеяло, на ходу обратившись к стоящему рядом Эдгару: – Я позабочусь о нём. Вам лучше вернуться домой. Не знаю, сможем ли мы с ним поговорить… – я на секунду выпустил одеяло на кровать, чувствуя безумную усталость. Казалось, этот день не закончится никогда. – Если ты не против, я бы предпочёл подождать, пока он не уснёт. Если это не будет неудобно для твоей семьи и тебя. Я встретился с ним глазами, и чем дольше смотрел, тем спокойнее мне становилось, – столько силы и поддержки умудрился он передать одним лишь взглядом. – Думаю, чашка горячего чая сейчас будет как нельзя кстати, – подчинился я, оставляя в покое одеяло. Эдгар последовал за мной к кухне, и в этот момент из родительской спальни вышел а-папа, очевидно, потревоженный суетой. За ним следом, вальяжно ступая, появился Звонок. После того, как стало известно о положении о-папы, наш маленький защитник облюбовал себе кресло возле кровати родителей и бдел там днём и ночью, охраняя сон беременного омеги. Однако вся напускная важность и спокойствие слетели с него в момент, когда он почувствовал запах Эдгара. Припав на передние лапы и сморщив нос, он зарычал и на пробу тявкнул. Альфа с ироничной улыбкой присел и, пристально глядя собаке в глаза, низко рыкнул. Звонок, прижав уши, покорно понюхал и лизнул протянутую ладонь. Я смотрел на это безобразие со скептически приподнятыми бровями. – Кто вы такой и почему пугаете нашу собаку? – грозно проговорил а-папа, сложив в защитном жесте руки на груди. Эдгар тут же выпрямился и, как мне показалось, смущённо повёл плечами. Мда, на моего а-папу порычать уже не прокатит. – Пап, это Эдгар Данилович, наш преподаватель из института. Я попросил его подвезти нас с Ильёй, и в благодарность предложил выпить с нами чаю. Эдгар краем глаза посмотрел на меня, но ничего не добавил. Я почувствовал не заданный им вопрос и опустил глаза. Несмотря на признание альфы, что-то внутри меня противилось сказать правду о том, кем он мне приходится. Да и нельзя назвать близкими отношениями то, что происходило последние несколько месяцев. – Ну хорошо, – протянул а-папа, настороженно глядя на другого мужчину, но всё же опустил руки и прошёл на кухню. Я еле слышно выдохнул. Только борьбы сущностей между ним и моим истинным не хватало для полноты картины этого сумасшедшего дня. – Эдгар… Данилович, я… – Я ничего не скажу, пока ты не будешь готов, – отозвался альфа, повернувшись ко мне. Я с благодарностью взглянул на него. – Только недавно я говорил тебе, что жалею о принятом за нас обоих решении. Лицемерно теперь бежать и представляться твоим родителям, не спросив, чего хочешь ты. Я сглотнул, рассеяно теребя низ рубашки. – Думаю, сейчас не тот момент. Нам стоит подождать и… посмотреть самим, что из этого выйдет. Эдгар мимолётно накрыл мои пальцы своими и прошёл на кухню. Отмерев, я зашёл следом, улыбнувшись о-папе, вопросительно взглянувшему на меня от плиты, где он готовил ужин. Эдгару удалось расположить к себе моих родителей за считанные минуты. Его серьёзность и вежливость покорила о-папу, а осведомлённость о последних новостях политики и спорта – а-папу. Звонок же, после серии тайных передач под столом крендельков, возлюбил мужчину неистовой собачьей любовью. Я улыбался в кружку, понимая, что, несмотря на его обещание ничего не говорить, подготовить базу Эдгар всё же решил заранее. Через пятнадцать минут я незаметно покинул кухню, беспокоясь о друге. Однако в ванной уже никого не было. Замерев на пороге спальни, я наткнулся взглядом на сидящего на кровати Илью, закутавшегося в одеяло и неотрывно глядящего в окно. Свет он выключил, оставив лишь ночник на тумбочке. Осторожно присев на край кровати, не решаясь первым нарушить тревожное молчание, я ждал. Не поворачивая головы, Илья еле слышно сказал: – Я ведь вас почти возненавидел. Неподвижно глядя в пол, я сжал ладони в кулаки, чувствуя, как неровно бьётся сердце. – За то, что всё решили за меня. Что сделали невольной стеной между собой, причиной своих страданий. Не смогли довериться. Голос омеги окреп, и я смог наконец-то поднять взгляд и посмотреть на него. Илья смотрел на меня, и его глаза горели сухим огнём. – Господи, Дан, ты ведь знал, что я не люблю Эдгара как альфу! Он на секунду прикрыл глаза, словно пытаясь обуздать всю боль, которая жила внутри него и причиняла страдания. Когда же он вновь взглянул на меня, я смог сделать прерывистый вздох и понял, что не дышал с момента его первых слов. – Больнее всего для меня оказалось не знание о вас, а понимание, что столько времени вы отказывались друг от друга из-за меня… Я хотел выяснить почему, и одновременно не мог вас видеть. Чувствовал себя обманутым и ненужным. Вот только… – он замолчал, сглотнув и подняв глаза к потолку, словно пытаясь вернуть обратно скопившиеся в уголках глаз слёзы. – Я тоже кое-что понял. Опустив колени, которые он до этого прижимал к груди в привычном защитном жесте, и потянувшись, Илья взял мою сжатую в кулак ладонь и заглянул снизу-вверх в мои глаза. – Как бы в итоге ни обернулось, вы делали это ради меня. Как бы больно мне ни было, я не мог ненавидеть вас за то, что вы по-своему пытались меня защитить. Не мог понять, почему и зачем, но понял, что делали вы это ради меня. А ещё… что всегда был обузой. Свалился на голову родителям Эдгара, стал его навязанным женихом. Они постоянно заботились обо мне, а я лишь принимал это, погруженный в своё горе и жалость к себе. А потом я встретил тебя. И решил, что мы похожи… Что нам обоим нужен был кто-то, кому мы смогли бы довериться… Дан, я и для тебя стал обузой. Заставлял постоянно переживать и грустить, всё время вываливал свои проблемы. Ты даже спас мне жизнь, – он горько усмехнулся, и одна слезинка предательски скатилась с уголка глаза, – а я не подозревал, о чём ты думаешь и что переживаешь. Лишь говорил и говорил о себе… Я смотрел на него во все глаза, чувствуя тепло сжимающих ладонь пальцев. Невольно вспомнились его слёзы в моей спальне в день рождения. Он тогда сказал нечто похожее, но я даже не думал… – Я приехал к твоему дому. Надеялся, что ты скоро вернёшься. Всё ещё злился, но… в то же время знал, что люблю обоих. Для меня потерять любого из вас равносильно смерти. Вы – самое дорогое, что у меня есть. И когда я понял это… Дан… Прости за то, что, сам того не зная, заставил тебя пережить. Я порывисто обхватил его за плечи, сжимая так, что заставил охнуть. Руки Ильи сначала неуверенно коснулись моего бока, а затем сжали в ответном объятии. Сейчас, когда я не видел его лица и покрасневших глаз, сказать правду оказалось не так страшно. – Мне всегда тяжело давались откровенные разговоры. Вообще любая откровенность, если говорить честно. Доверие казалось роскошью, за которую жизнь обязательно потребует плату, а привязанность – слабостью, превращающей в послушную марионетку. Я привык к тому, что люди всегда сторонились меня и не делали даже попыток к сближению, был сам по себе. Мне казалось это правильным, я всеми силами стремился к этому. Но иногда думал о том, что было бы, если бы хоть кто-то из них увидел нечто иное за своими представлениями обо мне, как о личности, за первым впечатлением и навешенными ярлыками. Если бы хоть кто-то не побоялся приблизиться ко мне… Я почувствовал, как что-то сдавило мою грудь, и не смог глубоко вдохнуть. Переждав колющее ощущение в области сердца, я вновь заговорил: – Но совсем недавно я тоже кое-что понял. Я считал, что никому не нужен, винил других в своём одиночестве. Но на самом деле… это они не были мне нужны. Это я сам не мог сблизиться и привязаться, я сам не знал, как быть чьим-то другом. Я не делал ничего, чтобы не быть одиноким. И не давал ни единого шанса изменить это ни себе, ни кому-то другому. Спрятался в своём домике из недостатков, обиды на жизнь и разочарования и сделал всех вокруг виновными в этом. Отстранившись, но не отпустив Илью, я взглянул в печальные глаза напротив. – Именно поэтому, стоило мне сблизиться с тобой, я испугался. Испугался правды, которая могла тебя оттолкнуть, разрушить вашу помолвку и жизнь. Я никогда не был ничьим другом. Не знал… как себя вести и что делать, чтобы не причинить боль. Как поступить, чтобы сохранить это чувство привязанности и доверия, которое испытал впервые в жизни. Я сделал выбор, и он оказался неверным, потому что многого не понимал и не видел. Но я никогда не хотел, чтобы всё так получилось. Я опустил взгляд, не выдержав, в данную минуту как никогда чувствуя себя голым и беззащитным. – Я не хочу тебя потерять. Не хочу продолжать полагаться на судьбу, удачу и чужую волю. Знаю, что это не зависит только от моего желания, но не могу просто отступить, даже не попытавшись. Только не теперь, когда знаю, что могу потерять. Я учусь быть другом, которого ты бы заслуживал. Прошу, прости за мои ошибки. Воцарилась тишина. Но, даже несмотря на молчание Ильи, я чувствовал что-то сродни облегчению. То, что столько времени давило изнутри, распирало внутренности и просилось наружу, было наконец-то открыто. Жаль, что я не смог поступить так с самого начала. Узкий кулачок толкнул меня в плечо, и я охнул от неожиданности, невольно потерев то место, куда пришёлся удар. Илья, сузив глаза, проговорил: – Ты дурак, Дан, если думал, что я брошу тебя, когда всё узнаю. Я побил бы тебя сотню раз за твоё молчание, но ни за что не оставил бы. Я невольно улыбнулся, поцеловав омегу в лоб и прижавшись к нему щекой. Вздохнув, Илья попросил: – Расскажи всё с самого начала. И я рассказал. Как мы поссорились с Эдгаром, как я уверился, что он влюблён в Илью, и принял решение не рушить то, что так пытался защитить истинный. Как был уверен в неблагородном решении альфы подослать слежку и как винил себя за всю эту историю с Марком. Как постепенно узнавал своего истинного – настоящего, без навешанных мною ярлыков – и как влюблялся в него, в каждый его мужественный поступок и мудрое слово. Как сопротивлялся своему чувству, считая недостойным желать пусть и свою пару, но влюблённую в другого. И как впервые встретил Ярослава… – Ты был без сознания и не смог увидеть, кем был тот водитель, что чуть не сбил тебя. Зато он понял, что ты его пара. Впоследствии он говорил, что не узнал тебя сразу, лишь на следующий день, когда увидел в окружении родителей Эдгара. Тогда же он решил, что ты влюблён в него, увидев твои переживания из-за его раны. Илья с момента упоминания Ярослава напрягся, и я легко поглаживал его по спине, не желая говорить об этом альфе, но понимая, что, начав, должен быть откровенен до конца, чтобы омега не сделал своих собственных выводов из недавней сцены. – Когда я увидел его вновь спустя месяц, он вёл себя странно. Ничего о нём не зная, я не мог предположить причину его яростных взглядов в сторону Эдгара. Он боялся встретиться с тобой, но всё же жутко ревновал после того, как Эдгар увёз тебя из антикафе. Тогда мы с ним поговорили, и он намекнул мне узнать у тебя, как вы связаны друг с другом помимо истинности. Я не знал, как спросить тебя о нём, потому что понятия не имел, кем он тебе приходится. Всё это было странно, особенно учитывая то, что, если бы ты знал его раньше, то и знал бы правду о вашей истинности. Но ты, сам о том не догадываясь, дал ответ на все мои вопросы, когда я приходил к тебе домой. И если раньше я просто мог рассказать тебе о твоей паре, то теперь, когда понял, кто он и почему скрывается от тебя… Илья, невидящим взглядом глядя в сторону, спросил: – Как он узнал о концерте? – Я сказал ему. Омега перевёл на меня непонимающий взгляд, нахмурившись. Я горестно вздохнул. – Ярослав подстерёг меня возле института, и мы вновь поговорили. Он рассказал свою версию событий, которые произошли четыре года назад. Вся суть была в том, что в то время на перекрёстке не работали камеры, поэтому, думаю, родители Эдгара и настояли на суде, желая узнать точно, как всё произошло. Прости, что говорю об этом… – я замялся, боясь реакции омеги. Илья, поджав губы, безэмоционально проговорил: – Продолжай, всё в порядке. Я кратко пересказал всё, о чём поведал мне альфа. – Суд оправдал его, и мы уже не сможем узнать, как всё произошло на самом деле. Была ли взятка, как говорили родители Эдгара, или он действительно не виноват. Проговорившись о концерте, я взял с него обещание, что он не подойдёт к тебе. Но… я не знал, что нашу встречу увидел Эдгар, который решил, что мы встречаемся, и посоветовал Ярославу держаться от меня подальше. Тогда альфа и заподозрил, что твой жених как-то слишком печётся о друге своего омеги. Эдгар же на концерте… Я замолчал, не зная, стоит ли говорить о том разговоре в кабинете, однако Илья, чуть улыбаясь и хитро глядя на меня, закончил: – …понял, что пора перестать валять дурака, и, распалённый ревностью, решил забрать то, что принадлежит ему. Я почувствовал, как предательский жар заливает моё лицо, и поспешно опустил взгляд, кусая верхнюю губу. Омега нежно погладил моё предплечье и горько хмыкнул. – Два дурака. И я дурак, что не заметил ничего за столько времени. И почему Эдгар мне ничего не сказал?.. – Думал, что после нашего первого разговора я в его сторону и не посмотрю. И ваше обручение… Я поднял виноватый взгляд на друга, и тот снова несильно стукнул меня в плечо. – Кажется, мне пора всерьёз поговорить с нашим нерешительным альфой. Я покачал головой и, помолчав, продолжил: – Ярослав подслушал наш разговор и уверился в том, что Эдгар тебе изменяет. Он не мог принять мысль, что его пара влюблён в другого, но последней каплей стали его подозрения о нас с Эдгаром. Он ведь не знал, что мы истинные и что… ничего не было. Как всё сложилось дальше, ты знаешь. Илья встал и подошёл к окну. Сосредоточенно глядя на падающий снег, он твёрдо проговорил: – Отец Эдгара не последний человек во многих инстанциях, он мог узнать то, что на суде попытались скрыть. – Тогда почему он не потребовал пересмотра дела? Почему, если он был так уверен, что Ярослав откупился, не воспользовался своими связями, чтобы узнать и доказать правду? Илья растерянно посмотрел на меня, пожав плечом. – Возможно, Галычев просто заплатил больше. Однако никто из нас не произнёс вслух то, о чём думал на самом деле. Что, если отец Эдгара действительно воспользовался своими связями? И узнал, что Ярослав на самом деле был невиновен?.. Илья вновь пожал плечами и с сомнением проговорил: – Так или иначе, не вижу смысла родителям Эдгара лгать мне столько лет. Если альфа действительно не заплатил за своё освобождение, зачем им убеждать меня в обратном? Зачем заставлять его ненавидеть? Ответа на этот вопрос у меня не было. Илья вдруг закрыл лицо руками, словно разом потеряв все силы, и глухо проговорил: – Дан, почему? Почему именно он? Мой истинный… Человек, которого я мечтал встретить. Почему?! Я встал и обнял Илью, слушая его тихие всхлипы, чувствуя дрожь омеги даже сквозь одежду и продолжая думать о том, что в этой истории не всё так просто, как кажется на первый взгляд. Я в который раз подумал, что альфой Ильи просто не мог быть убийца его родителей. Или?.. Ещё какое-то время мы говорили о прошлом, лёжа рядом и вспоминая всё то, что успело приключиться с нами за какие-то несколько месяцев. Илья даже немного рассказал о школе, о том, как тяжело было ему в последние годы после смерти родителей. Уснул он на середине фразы, голова его покоилась на сгибе моего локтя. Осторожно освободив руку, я накрыл тихо спящего омегу одеялом, сбившимся до бёдер, и тихо вышел из спальни. Аккуратно пройдя по тёмному коридору, я заглянул в зал. А-папа сидел на диване, закинув голову назад и тихо посвистывая на каждом вдохе, пульт от негромко работающего телевизора лежал рядом. Эдгар неподвижной тёмной фигурой замер у окна. Разбудив а-папу и выключив телевизор, я проводил сонного родителя, не заметившего альфу, до спальни и уложил рядом со спящим о-папой. Звонок тихо тявкнул во сне, но не проснулся. Охранник, как же. Полная луна освещала силуэт Эдгара, который теперь сидел в кресле. Я подошёл, глядя на ночное светило и чувствуя, что ещё немного – и я просто отключусь от усталости. – Как вы оба? – спросил он негромко, нарушая почти плотную тишину спящей квартиры. – Илья спит. Он всё понял. Даже больше, чем я ему рассказал. – Что насчёт тебя? Я присел на подлокотник кресла, стараясь не смотреть на профиль сидящего в сантиметрах от меня истинного. – Я… не знаю, что думать насчёт Ярослава. Альфа зло хмыкнул и процедил: – Этот подонок воспользовался тобой, чтобы подобраться к Илье. Он ведь поэтому искал с тобой встреч? – Он сказал, что не виновен в гибели его родителей, – устало сказал я, чувствуя ломоту в висках и сжимая их кончиками пальцев. – Дан, ты ведь понимаешь, что он мог сказать тебе всё что угодно, чтобы ты ему помог? Он ведь знает, что ты никак не можешь это проверить. – Мог, но… – проговорил я, чувствуя клокочущее внутри сидящей рядом пары возмущение. Отголоски его эмоций рождали дискомфорт внутри и желание согласиться, но я подавлял этот инстинкт, желая сохранить сознание трезвым. – Но?.. – подтолкнул мою незаконченную мысль Эдгар. – Отчего-то я ему верю. И хочу разобраться в этом. Ради Ильи. – Дан… – вздохнул Эдгар, и я неожиданно разозлился. – Что, если мы заблуждаемся насчёт него? Илья ведь так и продолжит его ненавидеть, мучаясь из-за невозможности простить и одновременно от разлуки с парой. Ты готов согласиться с тем, что он уже никогда не сможет быть по-настоящему счастлив, когда есть пусть маленький, но шанс, что они могут быть вместе? – Ярослав сам всё испортил. Он не сделал даже попытки объясниться, вместо этого говоря о том, о чём не имел ни малейшего понятия, – глухо возразил альфа. – Я его не оправдываю! Но он мог судить лишь о том, что видел сам, и сделал неверные выводы. Я виноват в том, что не сказал ему правду о братских чувствах Ильи к тебе. Но я надеялся, что он отступит, не желая разрушать ваши отношения, и даже представить себе не мог, что на самом деле ты… Тут я замер, вдруг осознав, что сам подвёл разговор к тому, о чём панически боялся говорить. Наши чувства, наши признания. Я ничего не ответил истинному тогда, в кабинете, не успел из-за появления Ярослава. Но в самый разрушительный момент моей жизни, стоя напротив обманутого мною омеги, я сказал правду, даже не понимая, что тем самым отвечаю на признание Эдгара. Альфа молчал, видимо, ожидая продолжения, я же не мог выдавить из себя ни слова. Поняв, что я на эту тему говорить не хочу, он вздохнул и вдруг взял меня за руку, сжимающую пальцами виски, поднёс к своему лицу и невесомо, будто крыльями бабочки, коснулся губами ладони. – Не знаю, что ты планируешь делать. Я презираю этого альфу за его слабость и эгоистичность, и даже пальцем не пошевелил бы, чтобы ему помочь, но ты прав. После встречи с истинным даже мысль о том, чтобы быть с кем-то другим, причиняет боль. Я знаю, что это правда. Я смотрел, как он, взяв в плен мою ладонь, будто забывшись, целует каждый палец. Подняв на меня свои невозможные глаза, Эдгар окончательно капитулировал: – Я на твоей стороне. Но, что бы ни случилось, пообещай мне, что не подвергнешь себя опасности. Я поднёс его ладонь к своим губам и под пристальным взглядом альфы, преодолевая внутренний барьер из робости и стыдливости, поцеловал в ответ. – Тот, кто опасен для меня больше всех, уже рядом со мной. Ответный взгляд мужчины даже после того, как он ушёл, продолжал пылать перед моими глазами весь остаток ночи, заслоняя полную луну, освещающую единственного бодрствующего в квартире, погружённой в сон.