Фаворит

Работа над статуей выжимала из Глеба все соки. Рухнув в кресло и закурив, он вдруг подумал, что ему нужен отдых. Небольшой, но отдых. Работа шла уверенно и легко, даже, можно сказать, слишком просто, особенно после того, как Карл пришёл к нему из терм весь вкуснопахнущий, распаренный и слегка ленивый, полусонный. Глеб на него набросился сразу и целовал мучительно долго, вдыхая аромат масел и кремов. Всё было слишком странно. Внутри Романова, в районе груди, неожиданно разгорелся сладкий пожар, который позволил ему не отпускать Карла до середины ночи. До тех пор, пока не вырубился сам, измождённый безудержным сексом. Когда, проснувшись утром, не обнаружил подле себя Карла, тут же вскочил и бросился к статуе, не заботясь о том, чтобы прикрыть хоть чем-то свою наготу. Только спустя несколько часов он натянул штаны, фартук, почистил зубы, выпил чашку чая и снова вернулся к работе. В дверь постучали, но у Глеб и не думал отвечать. Затягиваясь сигаретой, он вдруг ощутил острый голод. Не дождавшись ответа, Роза приоткрыла дверь и заглянула в студию. Заметив сидевшего в кресле Глеба, она пнула ногой створку, открывая её больше, переступила порог, и, чопорно стукая каблучками по холодному полу, прошествовала до стойки, неся в одной руке поднос, заставленный едой, а во второй вешалку с накинутым чехлом. Там был костюм. – Ты спишь? – спросила она, водружая на стойку поднос. – С сигаретой в зубах, – прохрипел Романов и поднялся на ноги, влекомый аппетитным запахом, что источал поднос, заставленный коробками. – Давай, ешь и собирайся. – Куда? – недовольно спросил он, нависнув над раскрытыми коробками. – На интервью с Оксаной Бесчувственной. – У неё такая фамилия, – скривился Глеб, хватая большой кусок рыбы и откусывая чуть ли не половину. Роза забрала недокуренную сигарету и деловито прошествовала до стола. – Или псевдоним? – Псевдоним, конечно, – чуть громче отозвалась она, потому как, затушив сигарету в банке, направилась в сторону дивана. Её голос разлетелся по всей мастерской. – Ешь быстрее, и полетим. Глеб не стал спорить, но недовольство по поводу предстоявшего интервью слегка взбудоражило нервы и отразилось на его лице. С другой стороны, нужно было развеяться, отвлечься от работы, но стоило только бросить взгляд на статую, как Глеб захотел остаться и вновь творить. Роза же, расстегнув чехол и выудив оттуда костюм, бросила быстрый взгляд на мрамор, вздёрнула изящные, тонкие бровки и улыбнулась одними уголками губ – скоро можно будет заработать на очередном творении Глеба Романова много денег. Вернувшись с костюмом к креслу, окинула взглядом раскиданные наброски, на которых засветился исключительно Карл в разных ракурсах, оценила небольшую статую из известняка, акцентировала внимание на портрете маслом, довольно прищурилась, подсчитывая прибыль. Да, её счёт скоро пополнится новыми цифрами. Как, впрочем, и счёт Глеба Романова. Облачившись в белоснежную рубашку с воротником стойкой, повязав тонкий галстук-ленту, натянув синий костюм, под пиджак просторный жилет, выглядывающий на пару сантиметров из-под пиджака, Глеб бросил быстрый взгляд на своё отражение. Всё как всегда, по последней моде, от ведущих и именитых дизайнеров. Выглядел сногсшибательно, чего уж греха таить, ещё побрился, причесался, надухарился до тошнотворного состояния, но порой собственный вид приводил в ужас. Зачастую от него тошнило. Если бы Глеб был Нарциссом, он бы никогда не стал тем, кем являлся сейчас. Рассекая пространство Красной планеты на челноке, Романов ощущал лёгкое беспокойство. Он точно знал, что соглашаться на это интервью не стоило: ничего хорошего оно не принесёт. Но и Карлу не стоило участвовать в той передаче, где он наговорил много лишнего. Оксана Бесчувственная полностью оправдывает свой псевдоним. Одним словом, тяжеловоз без тормозов. Услышав сплетни и слухи, сразу же развеет их или же найдёт неоспоримое доказательство. Этим она и опасна. Телестудия «Амон-Ра галактика МП» располагалась в шаровидном здании. Двадцать шаров разных диаметров, наваленные друг на друга, изображали некую уродливую фигуру. Архитектурный стиль на Марсе зашкаливал и балансировал на грани реальности и приличия. Самый верхний шар имел пикообразную крышу, уходящую далеко, даже за пределы укрывающего купол города. Оксана позаимствовала одну из самых популярных студий, на Глеба же очередная монументальность, а также внутреннее убранство произвели раздражающий эффект. Он закатил глаза от увиденного, но присел в одно из кресел, стоявших рядом с другим, в которое тут же опустилась Бесчувственная. Романов смерил её недовольным взглядом, после того, как она с ним поздоровалась, кивнул. Она же, ослепительно улыбнувшись, сделала вид, что не заметила плохого настроения знаменитого творца. Через пять минут начался обратный отсчёт, возвестивший о том, что передача вот-вот начнётся. – Доброго времени суток, уважаемые зрители, – начала вещать Оксана с отвратительно искусственной и натянутой улыбкой. В очередной раз за прошедшие недолгие минуты Глеб подавил острое желание сорваться с места и выбежать из удушающей студии, вернуться на тягач, уйти с головой в работу или же утолить голод, вновь обнимая горячее и податливое тело Карла. Ощущение опасности липкой паутиной окутало всё естество, стягивая в ловушке гулко бьющееся сердце. Тревога усилилась, и Романов, стараясь не привлекать внимание, незаметно оттянул узелок галстука-ленты. – Итак, сегодня накануне старта четвёртого этапа согласился дать мне интервью сам Глеб Романов. Что ж, прошу любить и жаловать известного, безумно талантливого, одарённого богами художника и скульптора нашего столетия Глеба Романова. Включили запись, и по просторной студии разлетелся гул довольно орущей и аплодирующей толпы. Глеб с трудом сдержался, чтобы не покривиться. – Наверное, многих из нас волнует вопрос вашего спонсорства, Глеб, – Оксана, сменив позу, лишь на пару градусов повернулась к нему, стреляя нереально яркими голубыми глазами. – Что заставило вас стать спонсором Карла Шорки? – Хмм, – если бы Глеб не был художником, он бы точно стал артистом. Он сделал самый задумчивый вид, будто этот вопрос являлся для него неимоверно тяжёлым и глобальным, чтобы ответить сразу. – Сам Карл Шорки. – Это как? – Ну, скорей всего, его полёт. Вы же знаете, что он не летит, а парит, – врать в глаза Глеб даже любил, а пользоваться чьими-то словами терпеть не мог, но посчитал сейчас важным продублировать некогда услышанные фразы от ненавистного Риккардо Кроту. – Он это делает так красиво, что я каждый раз этим восхищаюсь. – Значит, Карл Шорки стал вашим вдохновением? – Да? – наигранно удивился Глеб. – Кажется, я говорил о его полёте. – Тогда – его полёт? Глеб посмотрел на Оксану таким взглядом, что её широкая искусственная улыбка дрогнула. Но она ничуть не сменила позиций, дабы избежать колкого ответа Глеба. Другая бы резко поменяла тему разговора, но только не Бесчувственная. – А ещё глупее вопроса у вас не нашлось? Скорей всего, многие находящиеся по ту сторону экранов разразились смехом или же обалдели. Карл, сидя на диване в смотровой, хмыкнул, а Тим, расположившись в кресле, чуть не подавился глотком из фляги. Кирилл, Влад, Юрик и Тонаки расположились рядом с Карлом, забросив на время свою работу. Только Кристоф что-то искал в планшете, изредка бросая взгляды на экран. Роза, сидя на кресле за мониторами в студии и глядя неустанно на Романова, не удержалась и закатила глаза. Два циничных, бестактных, наглых человека сошлись в схватке, и не нужно было спецэффектов, чтобы сделать их бой наиболее зрелищным. – Спонсорство – сложный момент для каждого из богатых людей. В банке у вас счёт на два миллиарда, а вы, насколько мне известно, не столь сильно любите космические гонки и космос, в целом, чтобы тратить свои сбережения на Карла Шорки, которому вот-вот стукнет тридцать лет. – Оксана била по почкам, в то время как вид Романова говорил – он сильно хочет покурить, потому что ему в этой студии нечем заняться. А когда нечем заняться, остаётся либо спать, либо курить. – Эра восхождения Шорки закончилась, по прогнозам фаворит гонок этого сезона Риккардо Кроту, не лучше ли было потратиться на него, раз вы решили выступить в качестве спонсора? – Мои деньги, что хочу, то и делаю. Почему вы решили, что имеете право считать мои миллионы и миллиарды, которые я честно заработал своим трудом, талантом и руками? Мне вот лично ваши деньги не нужны. – Это общественность, а вы, Глеб, составляете часть этого общества. – И что? Я имею на это право так же, как и многие другие. Так же, как и все. Но разве это значит, что вы можете заглядывать мне в кошелёк? – Может, всё потому, что вы любитель взрослых мужчин, и Карл Шорки в вашем вкусе?.. – Чёрт возьми, – послышался тихий голос Тима. – Вот баба с яйцами. – Настоящая акула «пера», – буркнул Влад. – Тихо, – шикнул на них Карл и сделал громкость больше. … – Ну, в моём вкусе многие мужчины этой галактики. Может, таковые найдутся и за её пределами. Кто знает, я же гей, в конце концов. – Значит, вас с Карлом Шорки связывают узы постельного характера? – Понятия не имею, как эти узы называются, мне кажется они больше… полового характера. Или настенного… А, может, даже и потолочного. – И сам тихо рассмеялся. Оксана тоже попыталась рассмеяться: получилось натянуто, и она быстро перешла на улыбку. – Значит, вы не отрицаете, что вас связывает секс? – Нас связывают гонки. Не имеет значения, люблю я космос или нет, не имеет значения, двадцать девять лет Карлу Шорки или девятнадцать, он участник гонок, я спонсор, в этом и заключается наш союз. Разве плохо – дать шанс человеку поучаствовать на закате карьеры в таких соревнованиях? Я предложил ему помощь, он согласился. На тот момент, когда я стал его спонсором, Карл Шорки никому не был нужен, кроме его оптимистичной команды, которая вместе с ним боролась за право участвовать в больших космических. Сильный удар в сторону Фрэнка Шолдена, и Глеб надеялся, что тот смотрит передачу. Оксана же продолжила, и Романову вспомнилась поговорка: «Всё как с гуся вода». – Но вы могли стать спонсором Риккардо Кроту. На тот момент он также был без денежной поддержки и явно рядом с Карлом Шорки выглядел выигрышно, – вернулась к Риккардо Бесчувственная. – Ну сука же! – хлопнул себя по коленкам Юрка. – Кто так сказал? – даже телевизор не мог скрыть раздражение на лице Глеба. – Кажется, я ответил на этот вопрос. – На третьем этапе Карл Шорки пришёл шестым. Вы верите в его победу? – Конечно, – ответ Глеба был настолько убедительным, что Оксана на доли секунды стушевалась. – Но по данным оценок жюри, Шорки на этом этапе набрал всего двенадцать баллов из двадцати. Тогда как на первом и втором – по двадцать. – Вы сами сказали, что Карл пришёл шестым на третьем этапе. Потому, мне кажется, жюри не может постоянно раздавать высокие оценки кому-то одному. Жюри должно быть объективным. – А были ли вы объективны, когда сами состояли в жюри? «Вот оно», – мелькнуло в голове Глеба. Душа вывернулась наизнанку, крича ему об опасности. Так и хотелось сорваться с мягкого кресла и выбежать вон из студии. Но лучше всего было бы, если бы на неё упал метеорит!.. На Оксану Бесчувственную. – А разве когда-то я был в составе жюри больших космических гонок? – и слегка улыбнулся, давая ей понять, что он утратил память, а она говорит глупость. Глеб знал, все зрители по ту сторону экрана задержали дыхание, ожидая дальнейшего развития разговора. Быстро скосив взгляд, он заметил, что и Роза изъявила интерес к этой информации. Доли секунды летели быстрее скорости света, и Романов решительно открыл рот, чтобы сменить тему разговора, но Оксана его опередила: – О, да, десять лет назад, – хитро улыбнулась Бесчувственная, будто говоря о том, что она всё знает и сейчас вернёт память Романову. Глеб понял: он сам себе вырыл яму. Натянутая, искусственная улыбка Оксаны сменилась настоящей. – Именно тогда, когда Карла Шорки обвинили в принятии допинга, который он не принимал. Его оговорили. – Жестоко, – отозвался спокойно Глеб, но внутри всё сжалось: она знает то, что знать ей не положено. – Насколько мне известно, информация о членах жюри сохраняется в тайне десятилетиями и не подлежит огласке. – Да, вы правы, но, когда она становится доступной, ею можно воспользоваться. Законов запрещающих подобное нет. – Чувствую, Оксана, ты хочешь воткнуть мне нож в спину. От этого высказывания Роза чуть не упала в обморок. Она часто заморгала, даже перестала дышать. Перестали дышать и сидящие по ту сторону экрана Карл и его команда. Даже Саша, отложивший все дела, чтобы посмотреть интервью с братом, открыл рот. А Фрэнк прибавил плотности картинке, когда она стала чётче, сложилось такое впечатление, что Глеб не голограмма, а состоящий из плоти и крови человек. Вся галактика замерла в ожидании того момента, когда Бесчувственная достанет нож и воткнёт его в спину знаменитости. И Оксана почувствовала это всеми фибрами своей души. Несмотря на то, что она ловила момент триумфа, ей стало неудобно, особенно, когда пристально в глаза смотрел сам Глеб Романов. Но свойственно ли ей было отступать? Хотела ли она сделать шаг и опустить руку с невидимым ножом? Ведь она готовила этот удар уже несколько дней. – Правда тоже бывает обманчива, – начала она издалека, словно расслабляя накалившуюся атмосферу, но, на самом деле, делая её ещё более нервозной. – Особенно, если в этой правде есть частичка лжи. Наша программа подходит к концу, и я хотела бы задать последний вопрос перед тем, как завершить наше с вами интервью, господин Романов. Я не умею метать и втыкать ножи, но я люблю чистую правду без примесей лжи. Я её оголяю, потому что считаю, что люди имеют право знать всё, что касается именно их. Моя информация верна, но я хотела бы услышать из первых уст, из уст человека, который десять лет назад уничтожил карьеру одного молодого талантливого гонщика. Скажите нам, господин Романов, правда ли, что это вы обвинили Карла Шорки в принятии наркотических средств, даже не удосужившись перед этим провести экспертизу? Ведь, насколько мне известно, обвинение застало Шорки уже после того, как он прошёл допинг-контроль. Так что сделал вам юнец с трудом взбирающийся тогда на свой Олимп? Это была зависть? Или же ревность? А может ваш каприз? За что пострадал Карл Шорки, и почему сейчас вы являетесь его спонсором? Пока Оксана говорила, внутри Глеба всё переворачивалось. В голове мелькали одна за другой сценарии убийства Оксаны Бесчувственной, лицо Карла, его взгляд и то, что будет, когда Романов вернётся на тягач. Злость в глазах Глеба приобрела нереальный блеск. На последнем слове Оксана чуть не подавилась воздухом, судорожно вдыхая и тихо выдыхая. Глеб знал, её мало волновало то, что будет с Карлом Шорки, она хотела сенсацию, и она её получила. Но что самое ужасное, ещё несколько дней назад Романову на Карла было бы так же наплевать, как и Бесчувственной, но сейчас… Сейчас всё по-другому. – Да, Оксана, ножи ты не умеешь метать, ты вонзаешь калёные мечи. Вот только воткнула не в мою спину, а в спину Карла Шорки. Что касается твоего вопроса, то я отвечу на него Карлу, потому что в данной ситуации только он имеет право знать правду. – Так вы не отказываетесь от… Глеб неожиданно поднял согнутую в локте руку, призывая её замолчать, и она послушала его. Очень тихо прошелестела сирена, оповещая о том, что эфир закончился. – Время, – сказал Глеб, и исчез вместе с Оксаной с экранов гологранов, уступив место рекламе гонок «Млечный путь 102». Глеб поднялся на ноги, спустился со сцены и, не останавливаясь, направился к выходу, доставая из кармана пачку сигарет. В студии стояла оглушающая тишина, все украдкой смотрели ему в след, а Роза шла за Глебом, молча, хмурясь и думая о случившемся. Она, как и все, была поражена открывшейся правдой. Но больше всего удивляло то, что Роза этого не знала. У неё накопились вопросы, но она молчала. Веяло лёгкой грустью – это Глеб разрушил карьеру Карла. И вот ведь стечение обстоятельств: десять лет спустя он становится его спонсором. Зачем? И знал ли Карл о том, что именно Романов уничтожил его карьеру беспочвенным обвинением? И что сейчас будет: как жюри посмотрит на этот инцидент?.. Всё покажет время, только излечит ли оно раны, которые нанесла Оксана своей правдой? Может, лучше было бы, если бы всё оставалось тайной? Как только челнок опустился рядом с крытой куполом площадкой, на которой стоял тягач, к нему тут же устремился шлюзовой коридор. Глеб вышел из аппарата, чеканя шаг, прошёл по коридору и, выйдя к ангару звездолёта, незамедлительно переступил его порог. Когда проходил мимо болида, встретил унылую команду. Среди них оказался Кирилл. – Где Карл? – спросил, приостанавливаясь. – В смотровой, – отозвались в разнобой Юрик и Тонаки. – Был… – добавил Влад. Глеб устремился дальше, прикуривая. Через некоторое время, оказавшись у двери в комнату с большим экранами, он, не останавливаясь, вошёл в открывшейся проём. Смотровая была не такой уж и большой, но и не тесной комнатушкой, в ней располагался диван, два кресла, стол и несколько гологранов. Один из экранов был включён, на нём застыла картинка Глеба, смотрящего в камеру, словно он пытался через сотни километров посмотреть Карлу в глаза. Сам же Карл сидел на диване, глядя на эту картинку и крепко сжимая в руке пульт. На столике перед ним стояла чашка с хрустящей кукурузой, несколько полупустых стаканов с соком и чаем. Когда Глеб вошёл, Карл даже не посмотрел в его сторону. Застыв на пороге, Романов некоторое время неотрывно глядел на Карла. В комнате стоял полумрак, за иллюминаторами угасал закат. Подойдя к столику, Глеб затушил недокуренную сигарету в пепельнице, сел в кресло и, оттолкнувшись ногой от пола, проплыл на нём на то место, где светился гологран. Моргнув, Шорки перевёл взгляд на пульт и нажал на кнопку. Картинка пропала, отключились и лазерные диски. Положив на столик пульт, он поднял глаза на Глеба. Романов закинув ногу на ногу, сцепил руки в замок. – Спрашивай, – сказал он. – Интервью продолжается. Карл пожал плечами, на мгновение задумался, но не нашёлся что сказать. Посмотрел на стаканы, подхватил свой, сделав небольшой глоток, поставил его обратно. Глеб почувствовал грусть: раздражающую, заполнившую всю комнату, впитавшуюся в каждый угол, готовую распространиться за пределы смотровой. Эта грусть исходила от Карла. Словно, кто-то покинул их команду, отправившись в вечный путь по звёздам. Глеб не мог понять Карла: тот спокойно сидел на диване, смотрел на него, пил, и в этом во всём было нечто неправильное. Он должен кричать, возможно, бить, задавать темп беседе, продолжать скандал или начинать его и ненавидеть Глеба. – Ладно, – сказал Глеб, меняя позу с деловой на вальяжную. Оттянул узел галстука-ленты, развязывая «удавку». – Не хочешь спрашивать, сам отвечу, раз дело уже зашло так далеко. Да, это был я. Хочешь знать, почему? Да если честно, не знаю. Просто тогда ты меня раздражал. – То есть, ты обвинил меня потому, что я тебя раздражал? И всё? – Карл отозвался тихим, спокойным голосом. На лице лёгкое недоумение, поднятые брови и печальные глаза. – Всё. Для меня большей причины и не надо было. – Глеб бросался с головой в омут, но он считал это единственным верным решением, нежели врать, оправдываться и пресмыкаться. Карл отвёл взгляд, покачал головой, нагнулся вперёд, сжимая ладони в замок и кладя руки на колени. Жест простой, но явно не располагающий к дальнейшей беседе, но в лице Шорки это могло значить обратное. – Какого чёрта они пригласили меня, до сих пор остаётся загадкой, – продолжил Глеб, спокойный Карл с толикой грусти начинал напрягать. В Романове появилась нервозность, с такими людьми он никогда не встречался. – Наверное, ещё и это раздражало. Я ненавижу гонки, пустое занятие, и они знали об этом, но всё равно настояли на том, чтобы я принял участие в этом хаосе. Вот скажи, в чём смысл космических гонок? – Это спорт, – только и ответил Карл. – И всё? – Свобода. – Да свободу можно получить где угодно. И потом, какая же это свобода, когда ты зависишь от других людей, и, самое главное, от той самой гонки, в которой участвуешь. Карл промолчал. Глеб сжал зубы сильнее. Дрянная ситуация. – Хватит молчать, Карл, – не вытерпел Романов. Резко встал, сунул руки в карманы брюк. – Если ты меня ненавидишь, то так и скажи. Я не стану дуться на тебя как маленький ребёнок. Согласен, характер у меня говняный, я с таким родился, с таким, если не хуже, помру. Но, знаешь что, – неожиданно он нагнулся к Карлу через маленький разделявший их столик, – я не собираюсь просить прощения и не собираюсь страдать и биться головой об стену из-за того, что произошло. Что сделано, то уже не исправить. И сейчас я твой спонсор, и намерен им оставаться до конца этих грёбанных гонок. – Ты стал моим спонсором, потому что когда-то… – Карл не смог договорить, не знал, как сказать. – Нет, – Глеб наклонил голову на бок, чувствуя, как вместо раздражения вспыхивает гнев. Шорки был таким спокойным, простым, он поднимал глаза и выглядел побитым щенком. Это заставляло Глеба мучиться. «Да взорвись ты уже»! – Ты сам понял, ещё тогда, после первой нашей ночи, что спонсором я стал из-за дырки. Твоя задница для меня слишком хороша! Глеб напрягся, замер, глядя на Карла. Последнюю фразу он проговорил на повышенном тоне, но, кажется, Шорки это нисколько не проняло. Романов тяжело задышал, от негодования засопел. Он не знал, как нужно себя вести с такими людьми. – Да скажи ты уже хоть что-нибудь! Нормальное скажи! Какого чёрта ты сидишь, как баран, смотришь на меня своими грустными глазами и бухтишь себе под нос! Карл вздрогнул, поднял на Глеба глаза. Их взгляды встретились, Шорки попытался быть твёрдым и решительным, найти в себе злость и негодование, но чувствовал лишь сожаление. Он ещё не до конца понимал, что случилось, он не знал, что ему делать. Так всё глупо и нелепо. – Странно как-то всё в этой жизни получается, – заговорил он тихим, грустным голосом, отводя взгляд. Карл не знал, что говорить, поэтому говорил всё то, что на данный момент скопилось в его голове. – Ты испортил мне карьеру и лишил меня звёздного будущего, а я долгие годы тобой восхищался. Именно тобой, а не твоим творчеством. Восхищался тем, как ты постигал искусство древнего мира, как добивался в своих картинах и скульптурах каких-то точностей. Я шёл за тобой, не сломленный жизнью и тем моментом, который определил дальнейшее моё существование. В один момент, мне даже показалось, что я тебя канонизировал, настолько ты приобрёл значимость в моей жизни... Сейчас я ощущаю пустоту. Мне кажется, что если я потеряю тебя как идола, то упаду во мрак. Настало время Глеба молчать. Он онемел, не в силах найти нужные слова. В голову лезла одна пошлость, от которой становилось тошно. Карл встал. Романов проследил за ним, как коршун за добычей. – Я пойду отдыхать, – сказал Карл. – У меня завтра гонки. Прохождение. Троянцы… Мне надо подумать. Рассеянный Карл казался несчастным щенком, брошенным на обочине дороге. Медленно и как-то неуверенно он направился к двери, и Глеб не стал его останавливать. Когда Шорки вышел, Романов рухнул в кресло, выудил из кармана пачку сигарет, закурил. Запрокинув голову назад, зажав между губами фильтр, он смотрел в высокий стальной потолок, желая лишь одного: уснуть и больше ни о чём не думать.