Не так

Сантана затягивается и выпускает облако дыма. Все думают, что она сильная, а курение — слабость, которая ей не положена, но ведь если никто не видит, никто и не знает. Можно сделать вид, что ничего и нет. Сантана задерживает в себе дым, насколько хватает дыхания. Ей нужно ощутить головокружение и привкус никотина на языке, чтобы забыться. Вытравить ненужные желания, заглушить неуместные мысли. Настолько необходимо, что она уходит за трибуны, не дожидаясь окончания учебы. Да, Сантана рискует, но душевное равновесие ей сейчас важнее. Всегда можно найти отмазку, чтобы оправдаться, — нелепую, лживую, но убедительную. Фиггинс не блещет умом, Сью наплевать, а Шустер слишком занят подготовкой к региональным. Она уже чувствует, что курит фильтр, бросает окурок и по привычке тушит, хоть он уже не тлеет. Легче не становится, в голове туман, но это лучше, чем ничего. Сантана чувствует мазохистское облегчение от рези в глазах и боли в груди. Замещение моральной ущербности физической срабатывает, но она знает, что ненадолго. Ровно до того момента, когда она зайдет в хоровую и увидит его. Немного несуразного, чрезмерно улыбчивого и неправдоподобно пластичного. Она ведь его и не замечала раньше, хотя и должна бы. Он футболист, она черлидер. Вот только Сантана понятия не имеет, кто такой Майк Ченг, пока не вступает в хор, да и после смотрит сквозь него. Пока не оказывается в зрительном зале. Пока не замечает со стороны, насколько он хорош. Пока не замирает, рассматривая блики от софитов в его глазах. Это странно, глупо и совершенно на нее не похоже. Сантана всегда была равнодушна к парням, секс не считается. Она не думала о них, не рассматривала исподтишка, воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Она даже себе толком не может объяснить, чем ее привлекает тихоня Ченг. Он же почти не разговаривает. Просто танцует, просто подпевает Хадсону с Берри, просто не выделяется. Просто. И это ставит в еще больший ступор. Сантане всегда нужно быть в центре внимания, неважно какими способами. Она выдумывает для себя образ стервы и придерживается его вопреки всему. Хамит, дерется и унижает всех и каждого, а он милый, добрый и, кажется, заботливый. Разные полюсы. Противоположности, которые совершенно точно не должны притянуться не в одной из существующих вселенных. И не притягиваются, хмыкает Сантана, это всего лишь временное помешательство. Всего лишь. Она чертыхается и резко выходит на поле, чтобы столкнуться нос к носу с Ченгом. Естественно, куда без природного везения! — Смотри куда прешь, — выплевывает она. Он только улыбается, и Сантана щурится. — Это ты на меня налетела, — пожимает плечами. Ей хочется взвыть и выцарапать эти глаза, светящиеся иррациональным пониманием. Да если бы он только знал!.. — Не путайся у меня под ногами, — шипит она и резко разворачивается, чтобы уйти. — Ты же не такая колючая, как хочешь казаться, — бросает Ченг ей вслед. Как он может знать? Откуда? С чего вообще решил, что может говорить такие вещи?! Сантана закипает. — Тебе-то какое дело? — она все же останавливается, но не оборачивается. «Ну, давай, скажи какую-нибудь несуразицу, чтобы я могла нагрубить и уйти со спокойной совестью», — просыпается Сникс. «Спокойной ли?» — возражает ей Сантана. — Никакого. — Пауза. — Наверное. — Вот и иди, куда шел, — огрызается она, а внутри все обрывается. Она ему безразлична, хотя чего, собственно, Сантана вообще может ожидать, если целенаправленно отталкивает людей? Нестерпимо хочется курить, будто и не она вовсе затягивалась пять минут назад, глядя в небо, а потом напиться до искр из глаз. Не думать, не чувствовать, желательно и не дышать, чтоб наверняка. А еще можно танцевать до полусмерти, чтобы упасть и не подняться, чтобы притвориться больной и не идти в школу, чтобы ощутить то, что чувствует он… Хотя откуда ей знать, какие эмоции испытывает Ченг на сцене? Сантана фыркает и практически убегает из поля. Ей кажется, что он смотрит вслед, но она не позволяет себе думать об этом дольше нескольких секунд. Иллюзия стремительно превращается в паранойю, но она перепробовала все, чтобы избавиться от наваждения. Все, кроме одного. — Ни за что, — скрипит зубами и сжимает кулаки. Она не поддастся искушению. Не позволит приблизиться еще больше, в надежде развеять сложившийся образ, иначе… Сантана не возьмется предсказать конечный результат. Возможно, она разочаруется и успокоится, возможно, все станет еще хуже. Всего лишь парень. Всего лишь футболист. Всего лишь танцор. Сантана закатывает глаза и отпрашивается с последнего урока. Ей нужно встряхнуться, необходимо развеяться. Вечером она все-таки напивается вдрызг, и единственное, чего добивается, — жуткое похмелье и отвращение к себе. Майк Ченг по-прежнему чуть улыбается в реальности, а в полубредовом пьяном сне нежно сжимает ее ладонь. — Плохо выглядишь, — хмурится Брит, а она только пожимает плечами. А то она сама не знает, мешки под глазами никого не красят. — Спала плохо, — все-таки отвечает и демонстративно зевает. Брит, естественно, не верит, да и перегаром разит от Сантаны за милю. Подумаешь, велика невидаль. Ей плевать, так почему другим нет? Ее проблемы — это ее проблемы. Она и сама не замечает момент, когда Брит переходит в разряд просто знакомых. Видимо, когда она залипает на Ченга. А как еще объяснить, что жизнь переворачивается с ног на голову и не желает возвращаться на круги своя? — Привет. Черт возьми, когда он уже перестанет лыбиться ей по поводу и без?! Она пытается не думать о нем, между прочим, а Ченг словно нарывается. Сволочь! — Что ж вам всем от меня надо, — бурчит она и идет на урок, хотя и не уверена, что правильно помнит свое расписание. Какая вообще разница. Разберется по ходу. — Он тебе нравится, — безапелляционно заявляет неожиданно возникшая рядом Брит. — Ты всегда так себя ведешь с тем, кто тебе небезразличен. «С тобой все было иначе», — вспыхивает в голове, но она тут же отмахивается от этой мысли. — Мне не нравятся азиаты, — цедит она. Абсолютно не нравятся. Кроме Ченга. Он исключение из всех правил. Из ее правил. Раздавшийся звонок бьет по мозгам, пусть он и спасает ее от нежелательного разговора, Сантана кривится. Выпитый алкоголь дает о себе знать. Она заходит в класс, щурясь, и, естественно, свободное место только рядом с Ченгом. Прекрасно! Сколько же она нагрешила в прошлой жизни, если реальность поворачивается к ней такой задницей? Она морщится и еле сдерживает стон, когда Ченг поворачивается к ней и подмигивает. Серьезно? — Отвали, а, — она достает тетрадь с ручкой и безразлично смотрит на учителя. Она не слышит ни слова, не записывает ни строчки. Все силы уходят на борьбу с собой: не поворачиваться, не касаться, дышать ровно. Его запах заполняет легкие. Она насквозь пропитана им. Целиком и полностью. Сантане кажется, что она задыхается. Где-то в середине урока он аккуратно подсовывает ей под тетрадь листок и чуть толкает в бок. Как в детском саду, честное слово. Сантана не хочет читать просто из вредности, но, похоже, он не намерен отступать, и через пару минут она все же сдается, опускает глаза и шумно выдыхает, прочитав записку. «Что не так?» «Ты!» — истерично кричит подсознание. Впервые в жизни ей было бы проще спеть, но тогда она больше не смогла бы играть в злобную стерву. Даже слепой увидел бы надрыв и почувствовал боль. Она не может этого допустить. Имидж превыше всего. По крайней мере, сейчас. Школа — террариум с акулами, один раз оступишься, и сожрут с потрохами. Сантана никогда не признается. Никогда… И какого лысого гоблина он так близко?! Она кожей ощущает его дыхание и еле заметно дрожит. «Кроме надоедливого футболиста рядом?» — поспешно выводит первое связное предложение, что приходит на ум. Главное, сарказма с избытком, остальное додумает сам. Он хмыкает, когда пробегает глазами по косым строчкам, и больше не трогает ее до конца урока. Сантана сидит будто на иголках, и как только раздается звонок, вскакивает и уносится за трибуны. Ей нужна успокоительная доза никотина. Прямо сейчас. Жизненно необходима. — Место встречи изменить нельзя, — он щурится на солнце, глядя на нее. — Ты следишь за мной? — мгновенно ощетинивается Сантана. Лучшая защита — нападение. Лучший способ не влюбиться — послать чувства к чертовой матери. Лучший способ забыть о Ченге — не видеть его. — Тренировка… — Сегодня у вас нет тренировок, — выпаливает она и осекается. Твою же мать! Она только что сдала себя. Это же надо так нелепо проколоться. Нужно что-то придумать... Срочно! — И кто из нас за кем следит? — ухмыляется он так гаденько, что Сантану передергивает. Это совсем не в стиле Ченга. Хотя много ли она знает о нем настоящем? Если она создала глянцевый образ для окружающих, что это мешает сделать ему? — Я черлидер, — хватается за первую — идиотскую — отмазку. — И хоть вы и не выигрываете… — Расписание знают только футболисты, — перебивает ее он. — И тренер Сильвестр, — гордо вскидывает подбородок. — Которая вряд ли делится информацией, если ее об этом не просят. Сантана сужает глаза и упирает руки в боки. — Чего ты хочешь? — спрашивает в лоб. Она так устала бегать от очевидного, что на поединок остроумия с Ченгом ее попросту не хватит. — Чтобы ты перестала притворяться. — Ее брови взлетают вверх. — Хотя бы со мной. — Сантана давится воздухом. — Я никому не скажу, — заговорщицки шепчет, наклоняясь ближе. Она совершенно теряется. Тупо смотрит в его глаза и не знает, как реагировать. Да и нужно ли? Сердце кричит: «Схвати за футболку, притяни к себе и поцелуй!» Разум вопит: «Беги от него немедленно!» Тело примерзает к земле и цепенеет. — Я опаздываю, — жалко выдавливает. — Дела, — неопределенно машет в сторону школы. — Я пойду… Она снова сбегает, позорно поджав хвост. В этот раз он просто ставит ее в ступор. Милый мальчик вдруг оказывается соблазнительным парнем, и это чертовски заводит. Сантана чувствует, как у нее подгибаются колени, а в горле застревает ком. И если бабочек в животе не существует, тогда почему она их чувствует? — Прочь! — срывается на первом попавшемся первокурснике. Сантана несется по школе, не разбирая дороги, пока не останавливается перед входом в актовый зал. Конечно, куда еще ее могло принести! Логично до зубовного скрежета. И противно. И жалко. Отвратительно. Но она все равно толкает дверь и входит. Прикрывает на секунду глаза, раскидывает руки в стороны и представляет: пианино, софиты и она посреди сцены. Жмурится от восторга, забывая на секунду обо всем остальном, и улыбается. Так должно быть. Вот о чем она должна думать, а не о Ченге. Майке. Ченге. Она взбирается по ступенькам, проводит пальцами по клавишам рояля и опускается на скамью. Здесь ей спокойно. Здесь она чувствует себя собой. Здесь она не боится. Даже непрошенных мыслей и невысказанных желаний. Сантана только сейчас понимает, насколько хор меняет ее жизнь. — Лучше поздно, чем никогда, — шепчет одними губами. — Разрешите пригласить вас на танец? — она переводит взгляд с протянутой руки на лицо Ченга. — И тогда ты от меня отстанешь? — с горечью — да чтоб тебя! — тянет она. Майк пожимает плечами и улыбается. — Тогда расскажу, почему мы оказываемся в одном месте в одно время. Она ухмыляется уголком губ и вкладывает свою ладонь в его, от чего по телу пробегает сладкий разряд тока. — Звучит слишком соблазнительно, чтобы я могла отказаться. Она знает, что флиртует. Понимает, что ступает на минное поле. Осознает, что дальше будет только больнее. Сантана просчитывает всю свою жизнь наперед, но впервые поддается импульсу. Сколько можно прятаться от правды, особенно если она преследует тебя по пятам? Она и так закрывается слишком долго. Настолько, что забывает, с чего все начиналось. А помнит ли вообще? Наверняка они выглядят странно со стороны. Они не встречаются, не дружат, даже не общаются, но сейчас тесно, пожалуй, даже чересчур прижимаются друг к другу, танцуя в тишине. Сантане кажется, что она двигается под оглушительный рев своего сердца. А может, его? Она отметает глупую надежду. Всего лишь ничего не значащий танец. Ничего. Она отчаянно пытается себе внушить это, чтобы не было больно, чтобы восстановить трещину в своей стене между ней и миром, чтобы… Встречается с Майком взглядом, и все мысли тут же улетучиваются из головы. Остается только вакуум: и внутри нее, и снаружи. Сантана оглушительно громко сглатывает, выдерживая долгий взгляд, инстинктивно облизывает нижнюю губу и сгорает от вспыхнувшего во взгляде Майка возбуждения. Или ей кажется? Выдает желаемое за действительное? Она может. Сантану бросает в жар, воздух будто выкачивают из легких, и она цепляется за последнюю его реплику. — Так почему ты здесь? Вдох. Выдох. Он опускает взгляд на ее губы. — Нестерпимо захотелось петь. — Врешь, — обманчиво ласково тянет она. Сантана вдруг осознает, что все зря. Самобичевание, игнорирование, отрицание было зря. Майк хочет не меньше, нужно было просто взять и вылечиться от ненормальной ченгозависимости. Или держать в секрете. Кто сказал, что нужно афишировать эмоции, отношения или секс? Можно просто получать удовольствие. Если осторожно. Не то чтобы она решается, скорее, принимает неизбежное, смиряется с тягой к парню, который стоит напротив и пожирает ее взглядом. И это не только льстит, но и возбуждает. Низ живота сладко тянет, кончики пальцев покалывает, губы сами собой растягиваются в ухмылке. Сантана окунается в родную стихию провокации. Сейчас будет горячо. — Развлекаешься? — Майк делает выпад вперед, заставляя ее отступать назад. — Вдвоем интереснее, — крепко сжимает руку на талии и наклоняется, вынуждая ее прогнуться в пояснице. — Дашь на дашь, — она описывает дугу в воздухе и закидывает ногу ему на бедро. — Ты не ответил на вопрос. Сантана упивается водоворотом эмоций в его глазах: каждая вызвана ею и направлена на нее. Его зрачки расширяются, дыхание учащается, тело напрягается, и она ныряет с головой в бездну безумия. Туда, куда запрещала себе даже смотреть. Не допускала мысли, что хотя бы обернется в эту сторону. Пока не замечает Майка Ченга, перечеркнувшего все, что она знала о себе. — А стоит? Тебе не понравится, что я скажу. — А с каких пор тебя интересуют мои чувства? — Сантана выгибает брови и ведет рукой от шеи Майка к его плечам, ключицах, добирается до груди, когда он тихо — на грани слышимости — стонет. — С тех пор, как ты куришь за трибунами, — ухмыляется ее удивлению, — посвящаешь песни свободе и независимости, — легко щелкает по носу, чем вызывает приступ негодования, — узнаешь расписание моих тренировок… — С чего ты взял, что твоих? — Тс-с, женщина, — он невесомо пальцем касается ее нижней губы, а она просто застывает от накатывающих волнами ощущений. — Ты слишком уникальна, чтобы прятать это. У Сантаны не выпрыгивает сердца из груди, колени не подкашиваются, и в глазах не святятся звезды. Она просто целует его: без прикрас и мурашек по спине, потому что чувствует, что правильно, потому что внезапно тот, от кого меньше все могла ожидать, разглядел, потому что сама рассмотрела того, на кого меньше всего обращала внимания. Майк подхватывает ее под ягодицы, и она обвивает его талию ногами. Он усаживает ее на пианино, и Сантана упивается каждым движением рук, губ, языка. Нет трепета и мыслей о любви, никаких обещаний и бережных прикосновений. Между ними неспешные касания и, как ни странно, понимание. Дрожь из-за холода рояля, горящие на коже поцелуи и влажные шлепки тел друг об друга. В этом нет ни капли возвышенности или романтики, всего лишь приземленная проза жизни. Когда понимаешь, что реальность далека от детских сказок, но находится кто-то, видящий мир с твоей точки зрения. И когда вы сближаетесь, фейерверка не происходит, становится спокойно, уютно и тепло. Уверенность накрывает одеялом и гладит по голове, вызывая непроизвольную улыбку. Не так пишут в книжках. Не так она мечтала в детстве. Но так ли важно, чтобы реальность соответствовали ожиданиям? — Ты же не думаешь, будто мы будем ходить по школе, держась за руки, и сюсюкаться? — спрашивает, когда Майк поднимает ее и опускает на пол. Она бы и сама справилась, но это чертовски приятно. — Это было бы слишком просто, — усмехается он и целует ее в нос, — поэтому расходимся в разные стороны, а после школы встретимся за стадионом, — наклоняется к уху и шепчет, едва касаясь мочки: — Сегодня тренировки точно ни у кого нет. — А ты умеешь удивлять, — Сантана уже почти выходит из зала, когда он окликает ее. — Просто доверься. Не мне, себе дай шанс. Она улыбается, ощущая непривычную легкость. То место, то время, тот человек. Все не так, как она предполагала, и едва ли не впервые в жизни Сантана рада этому «не так».