Ночь на двоих

Питер, как бы он ни храбрился, все равно безнадежно одинок — Логан замечает это лишь благодаря тому, что и сам после всего пережитого внезапно, хоть и ожидаемо, снова остался один. Почти один… Максимофф приходит к нему каждую ночь, стоит лишь дому заснуть — он не боится когтей Росомахи. Он забирается в постель и ложится рядом, прижимаясь спиной к груди, укладывая большую руку себе на живот, так быстро, что Логан не успевает среагировать и на рефлексах вскрыть ему грудную клетку. Он лишь моргает, выпустив когти и всадив их в матрац, и недовольно ворчит, втянув когти, притягивает мальца ближе, прижимая теснее. Иногда — на самом деле чаще, чем может показаться — Питер жмется к Логану, словно котенок, льнет, прижимается губами к шее, подбородку, осыпает поцелуями лицо, сжимает вибрирующими ладонями бедра, отчаянно прося внимания. Тогда Логан запускает руки в густые волосы, отмеченные настоящим возрастом, крепко целует мальца, выбивая из него даже мысли об одиночестве, обнимает до скрипа костей, подставляя плечи и грудь под жгущее дыхание, и сдается то ли натиску Питера, то ли жажде, заточенной в сердце. В такие ночи они едва спят, цепляясь друг за друга, словно утопающие за соломинку. Еще реже они не спят вовсе, ночуя в своих спальнях. Потом Максимофф приходит снова, наверстывает упущенное, забираясь руками Логану под майку, вплавляясь в его кожу, притирается совсем близко, проводя кончиком языка по шее и ключицам. Логан плывет от ласки, сжимает мальца, прижимая к себе, тискает упругую задницу, разжигая пламя, заставляя Питера невольно дергаться, ускоряясь, и снова возвращаться к прежнему течению времени. Росомаха любит, прихватив подбородок мальца, целовать его так медленно, что у того вибрируют руки, а из-за усилий, прилагаемых чтобы не ускориться целиком, дрожит и остальное тело. — Ну, старик, — бормочет Питер, стоит их губам разомкнуться, и опрокидывает Логана на спину, забирается сверху. Логан и не против; скользит ладонями под мягкой тканью футболки любовника, в которой тот спит, задирает едва не до подбородка, касаясь ребер и лаская соски. Питер рвано дышит ему в плечо, порывисто целует в шею, соприкасаясь с ним бедрами, тесно прижимаясь и вцепляясь пальцами в подушку. Дрожь то и дело проходит по его телу, откликаясь в Логане, подстегивая утопленную глубоко внутри страсть, желание. Питер нетерпеливо и несколько жалобно стонет, закусив щеки изнутри, медленно — слишком медленно по его меркам — покачиваясь, возвышаясь над Логаном и привыкая к нему внутри себя, расслабляя мышцы. Росомаха держит его за бедра, придавая уверенности, и медленно дышит через нос, переводя мысли в более спокойное русло, чтобы сдержаться и не причинить любовнику еще больше боли. Он держится изо всех сил, пока малец не ложится сверху и не двигается, максимально соприкасаясь голой кожей, сжимая ладонями плечи Логана, оглушая его в ночной тишине тяжелым дыханием и негромкими стонами. После, расслабленные и удовлетворенные, они лежат в обнимку, Питер гладит кончиками пальцев тыльную сторону ладони Росомахи, замирая между костяшками, где обычно выходят лезвия. Он сжимает руку Логана и тяжело вздыхает, отстраняется, перетекая на край постели, намереваясь уйти. Логан обхватывает его запястье, останавливая, и тянет к себе. — Оставайся, — шепчет он. — До утра ещё далеко. Питер колеблется всего секунду, прежде чем снова лечь рядом. Каждую такую ночь он будто решает броситься в Бездну и каждый раз словно подписывает отсрочку неизбежного. Никто из них не знает, сколько еще у них будет ночей. Но в их силах прожить часы так, как окружающим не обязательно знать: вместе.