Петербуржские зарисовки

«Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта» ©Евгений Базаров

Аркадий жил у полубезумной старушки, по недоразумению обладающей необходимыми многим метрами жилплощади. Не сказать, что скудно обставленная квартира, от которой приходилось добираться до академии целый час, нравилась Кирсанову, но выбирать было не из чего — присылаемых отцом денег хватало лишь на подобный вариант, а просить больше не позволяла гордость. Работать самостоятельно до выпуска из Академии он не мог. Однако у владелицы квартиры было как минимум одно неоценимое достоинство: она никогда не интересовалась делами своих жильцов и не препятствовала никакой деятельности. Она вообще мало интересовалась жизнью и окружающим миром в целом. На что хозяйка тратила драгоценное время жизни оставалось тайной за семью печатями. О том, откуда и кто она, а также на каком основании она владеет этой квартирой, никто тем более не имел представления. Впрочем, никто и не трудился найти ответы на эти вопросы. В этой скромной обители в пользование Кирсанову было предоставлено ни больше ни меньше две комнаты. В одной из них обитал он сам, а во вторую, размером с чулан, даже не заглядывал. Спроси кто-нибудь, он не смог бы восстановить по памяти всё её убранство. Первая же комната, аскетично содержавшая в себе неширокую кровать, стол, стул и поцарапанный платяной шкаф, устраивала его целиком и полностью и отвечала всем его скромным запросам. Что уж тут было говорить о Базарове, и вовсе отличавшемся непритязательностью. Посему вскоре после их знакомства к обстановке комнаты прибавилось колченогое продавленное кресло, одолженное в хозяйских комнатах. Хозяйка никакого сопротивления этому обстоятельству не оказала, а практически поселившегося в комнате одного из жильцов Базарова, казалось, даже не замечала, провожая того мутным и не вполне осмысленным взглядом при редких встречах в коридоре. Аркадий сосредоточенно кусал карандаш, но проверенный годами учебы способ медитации на этот раз оказался почти бесполезен. Он задумчиво перечитал две последние строчки, но подходящая рифма всё равно наглым образом отказывалась приходить в и без того гудящую голову неопытного поэта. Кирсанов вздохнул и в очередной раз перечитал почти готовое произведение. Не хватало лишь двух завершающих стихов, но они как раз-таки и не желали удаваться. — Меня пленили те зелёные глаза! — с чувством начал Аркадий вслух. Когда-то и от кого-то он услышал, что лучшему пониманию написанного помогает устное произношение. Поэтому свои вирши он тоже озвучивал на предмет выявления несостыковок в ритме или общей нелогичности. — В октябрьский и промозглый серый вечер Вошла в мой мир чудная бирюза. Я понял, что весь свет так глуп и скоротечен, Что дождь — лишь дождь, и в нём секрета нет. Он моет целый мир, я тоже стану чище, Когда минет хотя бы пара лет, Где увлекут меня иной духовной пищей. Меня пленили те зелёные глаза, И я не смог тогда промолвить даже слова… Тут Аркадий запнулся и умолк, написанное окончилось. Идей по-прежнему не было. — Глаза… С чем рифмуются глаза?.. — забормотал он, терзая и без того взъерошенные в следствие тяжелой умственной работы волосы. Но размышления были прерваны послышавшимися в коридоре быстрыми и уверенными шагами. Кирсанов вздрогнул и поспешно спрятал в стол исписанные черновики. Он успел отправить в мусорную корзину несколько первоначальных и откровенно плохих вариантов будущего шедевра, убрать карандаш и достать первый попавшийся под руку учебник. Сделать вид, что увлечен чтением, Аркадий уже не успел, потому что дверь распахнулась и в комнату вошел мокрый насквозь Базаров. Он встряхнулся, как собака, стащил с себя темное от воды пальто, устроил его на гвозде, вбитом при входе, и только после этого поздоровался с Кирсановым. — А, учишься, — то ли спрашивая, то ли констатируя, прокомментировал Базаров. Аркадий кивнул и пробормотал нечто, что при желании можно было принять за подтверждение. В голове всё ещё вертелось несчастное слово «глаза». Базаров по обыкновению мерил шагами небольшую комнату, то и дело встряхивая мокрыми волосами. За окном лил холодный ноябрьский дождь, мерно и успокаивающе постукивая по худой крыше. — Вот и правильно, учись. Не зная наук, трудно стать дельным человеком. Особенно, если получаешь практическую специальность, а не какого-нибудь там… юриста. Базаров любил вот так размышлять вслух при Аркадии. Не всегда это было уместно, а порою, он даже мешал Кирсанову, но тот не смел просить тишины. Он боялся, что тем самым обидит Евгения так, что наставник больше не станет делиться с ним мыслями. А к умозаключениям Базарова Аркадий относился с уважением, если не со страстью. Евгений часто подвергал остракизму гуманитарную область человеческих знаний, на что Кирсанов только вздыхал. Будучи сыном своего отца и племянником своего дядюшки, он любил поэзию, философию, искусство в общем. Юридического права он несколько страшился, но лишь из-за его серьезности и сложности. Однако Базарову он свои идеи на этот счет не навязывал, а даже стыдился их, зная, что его строгий наставник не оценит этого «романтизма», как он сам выражался. — Хотя многие умудряются пробиться в жизни, не зная ни аза. Видел я таких и немало… — продолжал Евгений. — Подожди, — Аркадий напрягся и отложил книгу. — Что ты сейчас сказал? Повтори, пожалуйста. — Говорю, что и без образования можно достигнуть неплохих высот. Это зависит от того, какую цель ставит человек перед собой. Но и цель, если честно… — Нет, Евгений, — Кирсанов замотал головой, — ты по-другому сказал. Не зная ни… -…аза, — докончил Базаров и остановился, глядя на своего ученика. Тот, тем временем, вынул из ящика какие-то исписанные бумажки и торопливо застрочил, решительно вымарав несколько последних строк. — Записывать лекции решил? Монографию составлять? Евгений усмехнулся и подошел к столу, заглядывая за спину Кирсанова. Тот торопливо закрыл рукой то, над чем трудился. — Не важно. Мысль одна пришла в голову… О чем ты говорил? Выражающие невинность светло-карие глаза столкнулись с прищуренными зелёными. — Темнишь, Аркадий, — с ухмылкой промолвил Базаров. — Ой, темнишь… Что ты там прячешь? — Ничего, — откликнулся Кирсанов, снова убирая свои листочки в ящик стола. — Продолжай, пожалуйста. «Меня пленили те зеленые глаза, И я не смог тогда промолвить даже слова. Я понял вдруг: не знаю ни аза, Зато к любви моя душа готова!» — мысленно твердил Аркадий только что законченную строфу. Он не смог сдержать удовлетворенной улыбки. — Ты меня не слушаешь, Аркадий! — едва ли не с обидой заметил Евгений. — Н-нет, что ты! — Кирсанов вынырнул из своих мыслей и уставился на друга. Тот укоризненно покачал головой, дескать «я делюсь с тобой истинами, а ты не можешь поделиться со мной своими наверняка дурацкими романтическими секретами». Но на этот раз Аркадий проявил твёрдость характера, и Базарову пришлось смириться. Дальнейший разговор никак не вязался, и вскоре Евгений ушел, натянув не успевшее просохнуть пальто. И Аркадий даже вздохнул с облегчением. Ему бы совсем не хотелось, чтобы наставник знал о его «романтических наклонностях». Он в который раз за вечер извлёк из ящика черновики, вдохновленно перечитал их и лёг спать абсолютно счастливый. Следующий день выдался тяжелым во всех отношениях. Погода, похоже, решила испортиться окончательно: с неба сыпался мокрый снег вперемешку с дождем, и это, разумеется, не прибавляло желания показываться на улице. Холодно было и в квартире. Чертыхаясь, Аркадий вылез из-под негреющего одеяла и принялся одеваться. Отсыревшие за ночь вещи также не согрели дрожащего от недосыпа Кирсанова. Перспектива тратиться на извозчика не радовала, но к пешим прогулкам он в этот момент был расположен менее всего. К счастью, до Академии удалось добраться довольно быстро. Никто из студентов к учебе в темноте, конечно, не тяготел, а оттого казалось, что занятия тянутся целую вечность. Отсидев положенное время и вернувшись наконец домой, Аркадий нашел в себе силы лишь поблагодарить хозяйку за растопленные камины и, раздевшись, завалиться спать, нагоняя упущенные ночной работой часы. Евгений явился в положенное время и, не встретив никакого сопротивления со стороны хозяйки (та, конечно, буркнула о том, что г-н Кирсанов спят, но не остановила гостя), направился к апартаментам Аркадия. Он действительно застал своего ученика спящим и хотел было уже будить его, мотивируя такое поведение тем, что иначе Аркадию попросту нечем будет заняться ночью, как вдруг его взгляд упал на пресловутые листочки, покойно лежащие на столе. Базаров колебался не более минуты: он ведь не признает принципов и даже авторитет собственной совести может быть подвергнут сомнению. Он опустился на стул Аркадия и придвинул к себе рукописи. На них аккуратным, ученическим почерком, почти без помарок и грязи были выведены увлекшие Евгения строки. Первым, что увидел Аркадий, проснувшись, была сутулая фигура Базарова, замершая в кресле. В руках он держал один из романов, которыми Кирсанов баловал себя в свободное от учебы и необходимой светской жизни время. Аркадий не спешил обнаруживать своё присутствие, невольно разглядывая наставника. Тот был сосредоточен, но на лице его застыло выражение брезгливости, смешанное с горделивым презрением. Было очевидно, что за эту книгу Аркадию ещё достанется. Ладно, книга — это ещё не стихи… Стихи! Взгляд Кирсанова метнулся к столу. Это же надо было оставить их на видном месте! Если Евгений прочел — ему, его репутации и их только установившейся дружбе конец! Но листочки лежали не потревоженными. Он не помнил точно, в каком положении их оставил, но немного успокоился. В конце концов, если бы Базаров прочел написанное, он бы вряд ли остался в этой комнате ещё хоть на минуту. Аркадий вздохнул. Евгений оторвался от романа и взглянул на ученика. — А, проснулся! Я решил быть великодушным и не мешать твоему покою. Но ты проспал весь вечер. Мне скоро придется уйти. Базаров с явным облегчением отложил книгу и посмотрел на Кирсанова. Брезгливость из его взгляда ушла. Он смотрел на Аркадия непривычно весело и даже, как ему показалось, несколько умиленно. — Прости, я… Я просто устал. Но завтра выходной, мы можем встретиться пораньше и не здесь. Базаров кивнул. Непосредственности его облику добавляли и локоны, от сырости вившиеся больше, чем обычно. При движениях Евгения эти кудряшки смешно подрагивали. — Разумеется. Как насчет похода в театр? Или предпочтем светским забавам неторопливые прогулки по пустынным аллеям? Кирсанов на секунду задумался, а после засмеялся, энергично замотав головой. — Ты опять смеешься надо мной, Евгений! Ты же не любишь театр. А гулять, я боюсь, нам не даст погода. — Я не люблю, но ведь ты любишь, не так ли? Аркадий насторожился, напряженно вглядываясь в глаза наставника, и пытаясь прочитать в них хоть что-нибудь. Но облик Базарова не выдавал насмешки, даже если она и имела место быть. Аркадий неуверенно кивнул. — Вот и славно. И кстати, — Евгений встал с кресла и подошел к кровати Кирсанова, нависнув сверху. Аркадий поспешно сел в постели. От Евгения не укрылась торопливость движений ученика, и он привычно усмехнулся, — я хотел сказать, что квартира эта никуда не годится. Я замерз даже за те пару часов, пока просто здесь сидел. Как ты вообще тут живешь? Кирсанов только вздохнул — ну не признаваться же в самом деле, что он просто не может себе позволить ничего лучше. — Я к тому, что хотел предложить тебе снять квартиру в центре. Ближе к твоей академии, с хорошим отоплением. — Мне не хватит денег, — робко вставил Аркадий. — Я говорю о том, чтобы снимать квартиру вдвоем. Ты же не будешь возражать против моих опытов? — ухмылка Евгения стала шире, но до искренней и открытой улыбки ей ещё было далеко. — О, — только и вымолвил Кирсанов. — Да-да, моя хозяйка каждый раз в обморок падает, когда видит лягушку. Впрочем, до лягушек теперь ещё не скоро, — заключил Базаров, испытующе глядя на Аркадия. Тот спустил на пол голые ноги и поежился от холода. — С радостью, если честно, — он улыбнулся, и его улыбка эхом отозвалась на лице Базарова. Кирсанов в который раз за вечер пристально вгляделся в яркие зелёные глаза друга и спросил: — Только скажи, ты это серьезно про театр? Базаров расхохотался.