***
Это произошло в Питере пасмурным зимним утром на выходе из метро. «Муза» Мирона ухмыльнулась, скользнув по нему равнодушным взглядом, несомненно узнавая, а Мирон схватил его за руку чуть ниже локтя и, поздоровавшись охрипшим от волнения голосом, потащил за собой. Уже через несколько минут они находились в какой-то забегаловке, где почти все места были заняты. Федоров, увидев свободный стол в глубине зала и все еще держа своего «Муза» за руку, направился туда. Тот был настолько ошеломлен, что все это время молчал. Они сели за липкий круглый стол напротив друг друга, и Мирон заговорил. — Я так понимаю, ты меня узнал, — до ужаса глупая фраза была сказана только потому, что молчать в этой ситуации было еще глупее. Но ничего другого Мирон в тот момент просто не мог произнести — все мысли в голове были примерно такими же, а то и еще нелепее. — Да. Ну, и? — его собеседник старался выглядеть и вести себя как можно непринужденнее и ему это даже удавалось. — Давай перейдем сразу к делу. У меня есть для тебя предложение. — Какое же? — снова ухмыльнулся парень. — Ты только начинаешь раскручиваться, а я могу оказать тебе помощь. Предлагаю тебе сотрудничество. — Да на хуй мне твоя помощь сдалась? У меня есть «Dead Dynasty», — он разозлился и, как показалось Мирону, даже был готов подняться из-за стола, но почему-то не сделал этого. Мирон вовсе не так представлял их знакомство/первую встречу. Он никак не думал, что они будут сидеть в переполненном зале общепита, а его Муза будет крайне враждебно к нему настроена. В горле пересохло, и Мирон подозвал официанта (странно, что в таком злачном месте он вообще был). Впервые за долгое время Федоров был растерян и, несмотря на свой подвешенный язык, не знал, что говорить. Муза терпеливо ждала, что он ответит, положив руки на грязный стол и тут же брезгливо их отдернув. Когда бутылка минералки была принесена и осушена Мироном до половины, он снова заговорил. — Глеб, послушай, я могу тебя пропиарить. Абсолютно бескорыстно. Не ищи в этом подвоха — его просто нет. — С чего бы тебе это делать? — Голубин насторожился. — Я считаю тебя довольно перспективным, а твою дальнейшую карьеру многообещающей. И чтобы тебе не пришлось барахтаться в дерьме, как это несколько лет назад делал я, предлагаю свою помощь. Можно сказать, хочу помочь тебе перепрыгнуть ненужный этап в жизни. Я был бы очень рад, если бы мне тогда кто-нибудь также протянул руку помощи. — Ну, хорошо, я подумаю. Предложение, по правде говоря, заманчивое, — с некоторой долей сомнения в голосе ответил Глеб. И на этот раз уже вполне нормальным тоном. — Только не будь дураком и не проебись, — на этот раз ухмылялся уже Мирон, полностью взявший себя в руки. Он будто сбросил с плеч тяжеленный груз, после чего ему стало невообразимо легко. Горло больше не пересыхало. — Да, чуть не забыл: сколько ты еще пробудешь в Питере? — Пару дней. Но ответ я дам раньше, чем уеду. — Я даже не сомневался в этом.***
Они оба как-то пропустили момент, когда Глеб стал ночевать у Мирона, приезжая в Петербург по — как он выражался — «чрезвычайно важным» делам, о которых был «вовсе не обязан ему докладываться». («Ты мне что, папочка?» — на что Мирон благоразумно молчал, не считая нужным говорить, что в сущности так и есть. Иногда, впрочем, его очень подмывало ответить на такой выпад: «Нет, дэдди» и посмотреть, как отреагирует на это крайне самостоятельный мальчик с вечно растрепанными волосами.) Пару раз Голубин прилетал просто так, «отдохнуть от заебавшей его Москвы», поскольку тур закончился, многочисленные перелеты тоже, и у него был заслуженный отпуск. А затем он и вовсе решил перебраться в этот вечно пасмурный город и в квартиру к Федорову. («Жить ведь где-то надо, постоянно готовить себе дико влом, а если питаться одним фастфудом, долго не протянешь», — именно так оправдывал свои действия Глеб, стоя с чемоданами у двери уже хорошо знакомой ему квартиры и нажимая на звонок.) И вот примерно через полгода после их «официального» знакомства Голубин, развалившись на диване у Окси в гостиной, пишет тексты о шлюхах, дающих ему, и репетирует, заставляя того улыбаться и подшучивать над ним. — Вот зачем ты такой мудак, а? — уже который раз спрашивает с каким-то придыханием Мирон. — Знаешь что? Засунь свои издевки в жопу, — не выдерживает Глеб. Федоров иронично улыбается, приподнимая бровь: — В твою?