***
Сильные, но бережные, хорошо знакомые ей руки невесомо касаются черных вихров ребенка, заботливо укрывают покрывалом до самой шейки крошечного и белокожего до бледности младенца с ручками и ножками, лишенными фамильной долготы, свойственной королю. Дитя спит рядом с ней на ложе. Удобном! — Ты будешь королем. Да, малыш, очень-очень великим. Обещаю тебе это. Голос Армана? Значит, он все-таки успел прийти, спас! Ее и очередного сына. Королева вздыхает. Легко. Почти счастливо. Чувствует: ее косы и тело чисты, а боли нет. Совсем. Как же это волшебно! А что касается души… Неужели она, королева, страшно сказать, позавидовала самым обыкновенным служанкам, у которых были столь мечтательные лица, когда жена Армана погибла, а он искал грешного тепла в их обществе? Неужели он догадался, что она, верная своему мужу, добавила купленное у заезжей ведьмы зелье внезапной страсти в бокал ему, аптекарю, которого очень высоко ценит? — У него трое старших братьев. В серых глазах Армана нежность. Правда, не к ней. Так он смотрит сейчас на ее сына. Так смотрел раньше на детей, подаренных ему женой. — Ну и что? Думаю, в мире достаточно людей, которым нужен правитель. Мудрый и милосердный. Королева Матильда отводит взгляд. Старательно делает вид, что рассматривает новорожденного. Ребенок открывает глазки. Интересно… У него они серые. Или это ей кажется из-за отблеска зажженных свечей? Но муж-то кареглаз. И она. А плотно занавешенные чем-то окна не пропускают дневной свет. Или сейчас и не день вовсе? — Я… Долго спала? Арман кивает. — Скоро утренняя месса. Мы победили мятежников, а ты проспала весь вечер и почти целую ночь. Супруга шерифа Хью [2] рвалась позвать священника, чтобы крестить ребенка побыстрее на случай его кончины, но я немного поколдовал над ее памятью, и она перестала настаивать. Этому маленькому принцу пока рано в рай, не так ли? Матильда кивает тоже. Думает о том, какими будут черты лица ее четвертого малыша, когда он подрастет. Что с широким лбом Вильгельма? Что — с ее фамильным изяществом? А как быть с?..***
Она смотрит, как мужчина в дорожном плаще, каких не носят саксы или норманны, щекочет ребенка в дорогих пеленах, касаясь личика и ручек пером невиданной величины, пока женщина занята другим чадом. Замечает, что незнакомец успевает смеяться, отдавать приказы слугам и отдергивать длинное белоснежное перо в тот самый момент, когда младенец хочет попробовать занятную игрушку на вкус. Ой. Да это же… Такие перышки ей знакомы! — Куда путь держите, господин? Арман вскакивает с места, невербально поднимая невидимый щит между незнакомкой и теми, за кого он в ответе. Почти летний, теплый ветерок дует не в ее сторону. Хорошо. Значит, он, аптекарь, способен выиграть немного времени: ему уже ясно, кто эта бледная красавица в крестьянской одеже, а вот она пока не знает, кем является он. — Дальше, на юг. А ты не боишься странствовать одна? Незнакомка обнажает в улыбке свои клыки. Разумеется, острые. Чрезвычайно. Между нею и путниками, которые остановились перекусить и дать отдых лошадям, расстояние не слишком уж велико, а дорога тиха и безлюдна. — Нет, что вы, господин. Простите, а… Откуда у вас такое красивое перо? — Там, откуда я прибыл, мой отец держит крупную дичь, которая щеголяет этим оперением. Почему ей это интересно? Зубы заговаривать надумала? Арман ощущает перемену в направлении ветра. Нет, не для того кузен Гийом отправил его в почетную ссылку в качестве наставника самого младшего принца, чтобы вот так, в пути, какая-то молоденькая вампирша пообедала на солнышке!.. Но девушка, едва почуяв его, меняется в лице. Она теперь не просто улыбчива, что там! В ее глазах удивление сливается воедино с непонятным ему почтительнейшим восторгом, а тонкие пальцы ее взлетают к вороту и вынимают из-за него зеленый кусок стекла хорошо знакомой Арману формы. — Господин, моя бабушка говорила, что давным-давно в нашей деревне упал с небес ангел мщения, окруженный белыми птицами с перьями, которые похожи на это. У ангела был короткий скипетр, тот не выдержал падения и дал трещину, но ангелу смогли помочь и починили… Арман слышит, что кормилица пораженно ахает у него за спиной. Замечает краем глаза, как делюминатор выныривает из его вещей и летит, а зеленый осколок рвет бечеву на шее незнакомой ему девушки, чтобы тоже пуститься в полет. Навстречу! Один из тысяч солнечных лучей вспыхивает и застревает внутри колбы, украшенной серебром. Целой после множества лет. Но ведь такая магия едва ли возможна! Молодая вампирша тоже удивлена [3]. Кажется. Но угрозой от нее не веет. Совсем. Арман улыбается, беря перо одного из отцовских павлинов под мышку. — Да, я потомок того ангела и аптекарь короля. А кто ты? Бледная девушка улыбается шире. — Мой отец гончар Анри, господин. Если по-вашему его назвать. ________ 1. Средневековые роды в Англии могли предполагать лавку, напоминавшую по форме букву Y, называвшуюся франкоязычными людьми игреком, то есть «и греческим», что восходит к римской традицию наименования данной буквы, нужной для графической фиксации звука, который существовал в греческом, а не в латыни. Роды на лавке были организованы в сидячей позе. За спиной у роженицы вставала ее родственница/помощница повитухи, чтобы поддерживать. 2. Шерифом Селби в 1068 году правда был человек по имени Хью. 3. Заклинание починки сломанных предметов (репаро) примерно до 1754 года не существовало, так что произошедшее с делюминатором Армана он и незнакомка вполне могли воспринять с огромным удивлением.