С нетерпением жду ответа, Сансет
*** Сансет кажется такой занятой. Всё время корпит над учебниками, что-то записывает, вычёркивает, устало морщит лоб. Подчас так и засыпает – носом в книгу, не в силах даже дойти до кровати. Первые несколько раз Адажио смотрит на это насмешливо. Потом хмуро. Затем, не выдержав, спрашивает, где хранится плед, - кажется это первый не ехидный и не ядовитый вопрос, заданный ею за всё время пребывания здесь. Смутное знание не помогает, Даззл переворачивает вверх дном все шкафы (возможно, нарочно, чтобы позлить), но в конце концов таки находит его. С тех пор на плечах Шиммер каждый раз, когда она задрёмывает, появляется неловко накинутое покрывало. Она его откровенно не замечает или путается в нём каждый раз, когда просыпается и пытается встать, отчаянно матерясь при этом. Адажио всё слышит, но свою деятельность не прекращает. У неё странные представления о заботе между людьми и заботе в целом, сложившиеся, в основном, на основе коротких сцен из глупых мелодрам, которые так любила Соната. Любит, говорит себе Даззл. Всё у них с Арией хорошо. Они живы, здоровы и счастливы. И сама себе ни на грамм не верит. Как вообще работает это пресловутое убеждение самого себя в чём-то? - Чем ты всё время так усердно занимаешься? – не выдерживает Адажио однажды и подкрадывается со спины, силясь заглянуть Сансет через плечо. Сансет догадливая и хитрая, так что она спешно захлопывает учебники и тетради – ловко, почти что в одно движение. - Мне не кажется, что это твоё дело, - вроде мягко, но взгляд твердокаменный. Шиммер умеет осторожно оберегать свои секреты, заворачивая их в десятки шуршащих фантиков и сотни слоёв бетона. Голос сирены может сорвать и уничтожить всё это. Что делать сирене без голоса? - Ты не выглядишь человеком, способным так усердно делать уроки, - пускается она в размышления вслух, силясь достать ими Сансет посильнее, раз уж ничего другого не выходит. – Пишешь любовные письма? По учебнику? Глупо. Может быть, какое-то тайное общество? План завоевания мира? Научные песни, которые исполнят твои подружки, и это дарует вам успехи в учёбе?.. - Хватит! – не выдерживает Шиммер. Свои тетради и книги она прижимает к груди так крепко, будто хочет пропихнуть их себе под рёбра и спрятать там от любых любопытных взглядов. Даззл становится отчего-то чертовски обидно. – Если я скажу тебе, что я делаю, ты заткнёшься? - Да мне абсолютно плевать на то, что ты делаешь, - раздражённая почти до срыва, она с размаху плюхается в кресло напротив, вызывая у предмета мебели противный болезненный всхлип. – Просто, знаешь, если ты заводишь домашнего питомца, это значит, что ты должна проводить с ним немного времени или, по крайней мере, сделать так, чтобы он не скучал. Даже если он умрёт через неделю. Наигранно-равнодушно отводит глаза. Кофта, которую купила ей Сансет в магазине наугад (с собой не брала, потому что боялась, что кто-то из подруг увидит её с сиреной и, чего доброго, напридумывает себе что-нибудь) немного великовата, ладони Адажио тонут в белых рукавах, но это довольно удобно, на самом деле, - можно спрятать дрожащие пальцы. Даззл не слабая. Даже будучи домашним пёсиком у ноги неудачницы, даже уже чувствуя колотящий жар, мурашками разбегающийся по всему телу, даже свернувшись калачиком и рыдая внутри себя уже несколько дней без перерыва, она ни за что не покажет, насколько ей плохо. То, что сейчас у неё вырвалось, - просто крайняя стадия. Адажио привыкла, что мир восхищается ей, сияющей и блистательной. Она не знает, и не хочет знать, и не будет знать, что бывает наоборот, даже если оно уже случилось. - Ты не умрёшь, - Даззл возвращает взгляд к лицу Шиммер так резко, что почти кружится голова. Это скучное виноватое выражение. И – что-то более любопытное – стальная решительность. Верить – глупо, особенно верить своему врагу, но с таким взглядом довольно трудно списывать со счетов. - Да? И как же ты это провернёшь? Попросишь у своей драгоценной принцессы другой волшебный камень для меня, чтобы я могла дальше сеять хаос, но в умеренных дозах? Или просто надеешься, что я блефую? А сколько дней ты бы могла прожить без еды? Вместо ответа Сансет поднимает одну из своих книг и демонстрирует Адажио обложку. Жутко потрёпанная, старая, наверное. Золотое тиснение. «Сирены». - Я ищу способ, - устало, твёрдо, почти зло, почти по словам, как неразумному кому-то. - Зачем? – смеётся Даззл немного нервно, не в силах перестать неприлично пялиться на фолиант (явно из библиотеки Селестии, не иначе, но какими путями?) и на сердито потирающую глаза ребром ладони Шиммер. – Тебе так понравилось иметь меня в качестве зверюшки? - Так правильно, - снова односложно, пропустив нечто, что Адажио для себя сочла почти намёком. Наверняка в очередной раз заснёт над книгами. Заснёт над книгами, в которых возможно хранится что-то, что спасёт Адажио жизнь. Из-за этого чего-то, из-за неё Сансет проводит всё свободное время, зарывшись в учебники и тетради с конспектами. А всё почему? Даззл сказала бы: «Да эта девчонка точно под моим заклинанием». Или: «Эй, да она влюблена в мой голос!». Может быть даже: «Эй, да она влюблена в меня саму!». Но всё это неточно. Верный ответ: «Так правильно». О, что же ты за существо такое, Шиммер? Адажио учится укрывать её одеялом аккуратно и действительно тепло. *** Дорогая принцесса Твайлайт… Послушай, сейчас очень поздно (по крайней мере, в нашем мире) или даже уже слишком рано, но у меня есть одна совершенно безумная теория насчёт сирен. Наверное, я правда достала тебя этим за последние дни, но, понимаешь, оставлять загадку неразрешённой – не в моих правилах. Да и не в твоих, думаю, тоже. Так вот. Сирены – создания, существующие при помощи музыки, так? Они используют свои коварные песенки, чтобы вызывать раздоры, и питаются энергией хаоса, исходящей от их жертв, насколько я понимаю. Но что, если сама музыка может немного подпитывать их, хотя бы достаточно для того, чтобы поддерживать существование? Что, если использовать для увеличения эффекта песни, подразумевающиеся как бунтарские, хаотичные и противоречивые по самому своему существу, вызывающие отторжение части общества?.. Да, я знаю, это безумно. Это даже практически невероятно. Ответь как можно скорее, что ты думаешь по этому поводу.Сегодня больше твоя ученица, чем когда-либо до этого, Сансет
*** Адажио спит всё больше и больше, будто большая ослабшая потускневшая кошка. Закутывается в одеяла, прячется в тесных шкафах, словно надеется, что в этом жалком укрытии смерть её не найдёт. Может провести в смутной полудрёме двадцать часов в сутки, а остальное время – смутно слоняться по квартире беспокойной тенью. Зачастую она даже не видится с Сансет, которая либо в школе, либо спит, уткнувшись носом в полные беспорядочных зачёркиваний листы. Сегодня по-другому. Даззл просыпается поздним вечером, и свет из узкой щёлочки между дверцами гардероба тут же вливается ей в глаза, будто расплавленное масло. Странная свежая лёгкость во всём теле, словно можно взлететь к потолку в любую секунду. Адажио знает, насколько это обманчиво – даже встать ей довольно трудно. На самом деле, она едва находит силы, чтобы приоткрыть шкаф и тихо насмешливо позвать: - Эй, дурёха. Кажется, именно сегодня я наконец-то откину копыта. Приди и полюбуйся хотя бы из уважения. Шиммер действительно появляется в поле зрения, но далеко не в самом обычном виде – а если точнее, с гитарой через плечо. Она почему-то кажется таким значительным изменением во внешности, будто Сансет себе ещё руку отрастила или вторую голову. - Сочинила мне реквием? Как мило. Даже сейчас Даззл не перестаёт язвить. Защитная реакция?.. Нет, постойте, ей и вправду смешно. Наверное, это последняя грань. Когда Адажио думает об этом, она обнаруживает, что больше не способна даже злиться. Кончилась. Высохла. Выдохлась. …По крайней мере, возможно, это будет похоже на сон. Почти то же самое, что в последние дни, только совсем без пробуждений. Уютная дрёма, тесный уголок, шепчущий полумрак, лихорадочное тепло. Кто вообще обращает внимание на крышку гроба над головой? - Мне кажется, я уже говорила тебе, что ты не умрёшь. А вот Шиммер злая. Бесцеремонная. Так нагло прерывать уютные фантазии, которые почти усыпили Даззл снова… жестоко, как минимум. Но какое у неё резкое и уверенное лицо, в этом искусственном ярком жёлтом свете. Почти болезненное после всех этих бессонных ночей. Такое выпитое до дна, что Адажио почти любуется. Это – тоже разрушение, как развалины древних зданий, ныне не нужных никому, как раскалывающиеся тела людей, как их распахивающиеся души, впускающие в себя песни серен. Что может быть прекрасней разрушения? Добровольного. Неустанного. Если это лицо – последнее, что Даззл видит перед смертью, оно того стоит. Будто память о старых временах и победах. - Я нашла способ. Я не уверена, что он сработает. Надежда и попытка её поколебать – две фразы. Но эта Атлантида, только воспрянувшая из пыли и праха благодаря им в Адажио, не готова тут же так просто пойти ко дну. - Но ты попробуешь, - не вопросом, а утверждением. Куда она денется? - Но я попробую, - соглашается Сансет и в подтверждение осторожно трогает струны пальцами – не начиная пока играть, но пробуя. Будто гитара тоже тянет мелодичное «да», что-то там обещая. Вид у Шиммер почему-то неуверенный и неловкий, но отступать она явно не намерена – что ж, и это славно, Даззл не уверена, что у неё хватило бы сил убеждать и повелевать сейчас. - Давай скорее, пока я не умерла, - с сухим хриплым смешком. Сансет не медлит. Вернее, старается. Устраивается перед шкафом, будто на сцену выходит, и Адажио становится ещё забавнее. Какая разница, хорошо Шиммер будет играть или нет? Если это спасёт от смерти, Даззл готова потерпеть даже самый мерзкий кошачий концерт, чего уж там, сколько угодно самых мерзких кошачьих концертов. Сейчас, на грани, глядя на такую твёрдую и незыблемую Сансет, Адажио снова начинает надеяться. Это почти что страшно, но, увы, совершенно безвыходно. - Welcome to the demolition derby that is my heart I'm only here to crash a life, it was never alright from the start Sometimes I feel like the whole world is after me I'm just the best lookin' pony in the glue factory Шиммер начинает внезапно. Такая послушная девочка – стоило только приказать. Мысль бьётся вдребезги под напором строчек, чем-то похожих на пули. Острые кровоточащие дыры в куске стекла. Пробоины в панцире безжизненности Даззл. Она узнаёт это чувство, но не совсем – это как обычное наполнение энергией, только во сне, сквозь серую муть. Не настолько, не так ярко и сытно, не до конца – но уже что-то, более чем что-то. Жизнь медленно, но верно разливается по жилкам. - Love, sex, death Till there's nothing left Love, sex, death Till there's nothing left Глупые сомнения, на самом деле. Сансет не только играет более чем сносно, она ещё и поёт… как ангел, сказать бы, но слово совсем не то. Ангелы так не поют. Такое не поют. Этим скорее промышляют битые жизнью и молью демоны откуда-то из самых глубин. Эти красные огоньки в её глазах – нет, не седьмой цвет радуги, даже не совсем рассвет. Столб крови, бьющий откуда-то из-под земли, алые искры и горячие угольки. Адажио не видела этого, только слышала разговоры – но кожистые крылья и пылающая кожа здесь смотрелись бы органично. Куда как лучше, чем эта банальная пони-трансформация. Песня заканчивается. Шиммер молчит немного, растерянная и тяжело дышащая. Когда заговаривает, она звучит очень хрипло, невпопад с только что произошедшим, такая маленькая и неуверенная, разглядывающая свои руки, будто не верящая всё ещё в их способность что-то такое играть. Даззл испытывает почти разочарование, пока… - Помогло? …пока не слышит это единственное слово. Отрывистое, усталое, принимающее, хрипящее. Такое правильное здесь. Поднятые в ожидании глаза – больше нет красных искр, но это уверенное злое выражение в них. Сразу ясно, что Адажио трактовала неправильно. Не робкий взгляд ученицы-отличницы, потрогавшей сигарету кончиком пальца и уже испуганной, - взгляд дымящейся демоницы, взгляд «да-что-я-чёрт-возьми-такое». Не удивлённый, лишь слегка недоумевающий. Неверящий в эту неисчезнувшую крутость. После стольких дней в овечьей шубке не так-то просто демонстрировать клыки. - Да. О да, думает Даззл, мне уже нравится это. И я жива. Что может быть лучше того, что я жива? Она хочет добавить ещё что-нибудь насмешливое, попросить сыграть ещё песню (только как-нибудь не очень заинтересованно – с оживлённостью возвращается и гордость), хотя бы несколько дерзких нот… но неожиданно не обнаруживает Сансет в комнате. Встать уже легче, хоть лёгкая остаточная слабость немного пошатывает. Тонкая фигурка в чёрной кожанке под окном. Адажио бы сказала, оголённый провод. Искрящий стальной стержень. Жадно курит, судя по всему, впервые за много дней. Со второго этажа легко рассмотреть пляшущий красный огонёк на кончике сигареты, Даззл кажется, она даже видит дрожащие пальцы. Уверенная в том, что что-то не так, лишь не знающая, что именно, она усаживается под дверью, кипящая и бурлящая от присутствия энергии внутри впервые за много дней, твёрдо намеренная дождаться Шиммер и всё разузнать, сколько бы это ни заняло, сколько бы сигарет она ни решилась выкурить. Хорошие пёсики ждут хозяев у двери. Адажио сегодня – хороший пёсик. И очень благодарный, правда. Хотя бы для разнообразия. Но не настолько, чтобы помогать хозяйке воевать с её персональными тараканами. *** /Неотправленное/ Твай, я сделала это! У меня получилось! Чёрт возьми, да! Возможно, я не очень сильный маг, но нельзя отрицать, что в теории я изрядно поднаторела. Кстати, это даже не потребовало у меня каких-то затрат силы – ещё бы, ведь это не заклинание, даже не понячьи ушки-хвостики, это просто музыка. Совсем не такая музыка. Ещё одна причина, почему я не могу тебе это всё рассказать. И многое другое. Правильная сладкая Твай. Не переносит запах сигаретного дыма, какие-то не такие песни и отношения между девушками. Наверное. Я всё боюсь спросить. Как была трусихой и неудачницей, так и осталась. Забавно, да? Оказывается, это не зависит от того, на тёмной ты стороне или на светлой. Сложно молчать. Сложно давать одержать победу той своей стороне, которую обычно прячешь, делаешь вид, что её не существует. Сложно держать это всё под контролем. Я правда не могу придумать, что не сложно. Я сбежала из дома, прихватив с собой первый попавшийся под руку блокнот. Рада, что это не тот, через который я общаюсь с тобой. Я бы сейчас многое могла наговорить. Тебе. И, может быть, Адажио. Но я не хочу быть с ней хотя бы в этот миг. Она интересная, но мне кажется, она слишком много раз видела меня не такой, неправильной, той, какой ты бы меня не приняла. Это сковывает как цепями. Мы теперь в одной связке, так-то. Будем помогать друг другу выжить. Ещё один новый друг. (Наверное, она бы засмеялась, если услышала.) …А я всё равно по тебе скучаю. Только ты не говори себе, ладно. Чёрт возьми. *** - Как насчёт ещё песенки на ужин? Сансет теперь выглядит посвежевшей и более выспавшейся, но Адажио удивлена тем, что исчёрканные листочки никуда не делись. Так значит, это были не только хитроумные планы по её спасению? Но что же тогда? Мятые бумажки окутывают Шиммер шуршащим сугробом, острым коконом, и во взгляде у неё сквозит усталое недовольство, явно обращённое не столько к Даззл, сколько к этим неудавшимся попыткам что-то написать. - Я уже играла тебе сегодня вечером. - Ты же знаешь, что это не моя магия и я не насыщаюсь до конца. Не думаю, что тебе бы понравилось быть всегда голодной. Но, заметь, я не дёргаю тебя слишком часто и честно терплю. Однако сейчас, мне кажется, тебе самой не помешает развеяться, - насмешливый взгляд в сторону смятых листов. Сансет сидит тут уже пару часов точно, и отвлечься ей действительно не помешает, даже если она сама так не считает. Что же это всё-таки такое? Бумажек так много, у Адажио практически пальцы чешутся – всего лишь одну взять, не заметит, не узнает, да какая вообще разница… Но у Шиммер такой взгляд сразу, будто она умеет читать мысли и явно недовольна намерениями своего домашнего пёсика. Всё в Даззл этому противится, но она затихает и затаивается. Ненадолго. Только чтобы усыпить подозрения. - Между прочим, для меня это не отдых, - ворчит, но уже встаёт с кресла, морщась от покалывания в затёкших ногах. Листочки шепчущейся лавиной устремляются на пол. - А что же? – дежурный вопрос, почти риторический. Сансет никогда на такие не отвечает, Адажио почти привыкла, хоть и бесится каждый раз. Однако сейчас у Шиммер такой виноватый вид и рассеянный, что, может быть… - Слишком плохой образ для хорошей девчонки, - тяжёлый смешок. Даззл думает, что смеха ради можно было бы сесть у её ног, если она устроится на кровати. Верный пёсик. Сансет упорно отрицает, но сирена твёрдо уверена (от этого только больше), что именно так и обстоят дела. По крайней мере, для неё это только так и выглядит. Шиммер со вздохом плюхается на пол, подгибая под себя ноги и бережно придерживая гитару. Адажио, пожав плечами, садится рядом. - If home is where the heart is Then we're all just fucked I can't remember, I can't remember and I want it so bad I'd shoot the sunshine into my veins I can't remember the good old days Сансет может отрицать и стесняться, но поёт она это правильно. Так как надо. И – неоспоримый факт – она бы не смогла петь это так, если бы не чувствовала это каждой жилкой. Если бы это не было и её состоянием тоже. Каждый раз, когда Шиммер «кормит её с ложечки музыкой», Даззл наслаждается этим взрывом её обычных попыток казаться хорошей девочкой, полной сладкой дружбомагии и правильных мыслей. Потому что на самом деле она совершенно не такая, чёрт возьми, это же очевидно. Да, она играет за светлую сторону. На этом всё. Со своим прокуренным голосом, истерзанными струнами пальцами, злостью на саму себя и полным самой же себя принятием, она исключительно не похожа на ту же Твайлайт. Да ни на кого она не похожа, с этими песнями и этими глазами. Адажио наслаждается тем, что только она может видеть Сансет такой. На самом деле, это не настолько здорово. Во снах преследуют туманные образы, играющие на гитаре и рассыпающиеся тысячей огоньков, стоит только тронуть их пальцем. Или сотканное из дыма это лицо с его потерянным выражением, которое Даззл больше уже не может не видеть, оно въелось ей под кожу, отпечаталось на внутренней стороне век, она дерёт его отросшими коготками и – когда ничего уже не помогает – жадно кусает, целует, терзает. - The milligrams in my head Burning tobacco in my wind Chasing the direction Chasing the direction you went Даззл делает глубокий вдох и неожиданно для самой себя подхватывает: - You're a bottled star The planets align You're just like Mars You shine in the sky You shine in the sky Слабый, дрожащий, нелепый голосок. Но уже что-то. Хоть немного лучше, чем было сразу после того, как амулеты разбились. Адажио упивается болью, когда сама его слышит. Ей приносит жалкое мазохистское наслаждение мысль о том, что она никогда больше не станет самой собой: яркой, сверкающей, уверенной, великолепной. Так и останется навсегда жалкой полутенью в слишком большой одежде. Жалкой полутенью, которая всегда будет слышать голос той, кто сломала её. И наслаждаться им. Почти молитва. Во веки веков, аминь. От удивления Сансет перестаёт играть. Замечает радостно и растерянно: - К тебе возвращаются твои силы! - Нет, - горькая ухмылка, полуприкрытые глаза. – Это всё твоё пение, закатное солнышко. Играй дальше, - Шиммер не спешит. Даззл не видит, но чувствует зависшую в воздухе перед ней ладонь – потрепать по волосам или это будет унизительно убогой попыткой поддержать? Дрожащие пальцы, виноватое лицо. Чёрт, какая же всё-таки дура. – Играй! Слишком неравнодушный крик. Адажио не может заставить себя открыть глаза – она почему-то почти уверена, что заплачет, если это сделает. Закрытая тесная темнота и дикая музыка – её маленькое спасительное убежище. Сансет заканчивает петь, но Даззл продолжает сидеть обняв колени, давя в своём горле то ли стон, то ли вопль, крошащийся со звоном и ощущением разбитого стекла, впивающегося в глотку. Такое убожество. Осколок от старой всесильной сирены. Глупо, но она так соскучилась по сёстрам за плечами, а больше только… по самой себе, наверное. Шиммер не стоит этого знать, но она действительно здоровская, великолепная, всеспасающая. Однако она не может быть лучше того, что Адажио имела раньше. Это аксиома. Это аксиома даже когда чужие руки скользят по её плечам, чужое тело прижимается со спины, острый нос утыкается в волосы. Сансет, конечно же, очень старается заменить ей весь её старый мир. Естественно, что у неё это не получается. Это нормально. Гораздо хуже будет, если ей это удастся. Раньше Даззл владела столь многим, но она смогла бы привыкнуть к новому положению вещей, правда, с трудом, но смогла бы… если бы у неё были силы овладеть Шиммер целиком, всей, до последней потаённой грязной мыслишки. Не получается. Сансет – загадка. Адажио просто надеется, что ей больно не из-за этого. *** Дорогая Твайлайт, У меня есть очень серьёзный разговор к тебе. Прости меня за это, но ты мне действительно очень нравишься. Не как друг. Я очень боюсь тебе это говорить, потому что не знаю, как ты на это отреагируешь. И, вообще-то, я не умею признаваться в своих чувствах. Ты – первая, кому я решилась открыться. Если совсем честно, первая, кто мне по-настоящему понравился. Я, на самом деле, написала уже тысячи черновиков этого письма, но каждый раз это выглядит очень глупо. Этот – не исключение. Не особо надеюсь на ответ, но мне просто очень хочется, чтобы ты знала, что я к тебе на самом деле чувствую. Если что, мы могли бы погулять или сходить в кино вместе, когда ты в очередной раз воспользуешься порталом (надеюсь, это будет не тогда, когда нам в очередной раз понадобится, чтобы ты спасла нас). Ты наверняка, как обычно, занята, поэтому читаешь только последние строчки. Что ж, вот в чём суть – я влюблена в тебя, принцесса.Знаешь, было бы очень неплохо получить ответ, Сансет
*** Сансет сегодня очень грустная и очень пьяная. Адажио понимает это, едва просыпается очередным поздним вечером (режим так сбился, пока она была при смерти, а выправлять его обратно откровенно не хочется, всё равно она никогда не выходит из этой квартиры). Покрывало на кровати Шиммер жутко смялось, пока Даззл металась во сне, а сама хозяйка сидит рядом и наигрывает что-то уныло-агрессивное на гитаре. Непдалёку на полу стоит початая бутылка с чем-то явно крепким (и откуда только раздобыла?). И это – хорошая девочка? Адажио усмехается, сонная и очарованная таким саморазрушением. (Как это вообще может оставить равнодушным?) - Мне кажется, тебе сейчас нужен хороший психолог, а то похеришь всю дружбомагию к чертям. Так что случилось? - А ты хороший психолог? – Сансет косится насмешливо. Отпустила себя погулять с этого короткого поводочка правильности и скромности, на который её посадила Твайлайт. Иерархическая цепочка домашних пёсиков. - Можем проверить, - Даззл садится рядом и, легко хватая с пола бутылку за изящное стеклянное горлышко, делает пару глотков. Алкоголь оставляет на языке противный вкус – и больше ничего. Напитки людей не утоляют жажду, их еда не насыщает, вино не пьянит. Адажио – чужак в этом мире, вот в чём дело. Но разве в том, родном, было иначе? Да так же было. Они втроём против всех, не эти, не те. А сейчас она осталась одна, и это очень горько, и надо немедленно прекратить об этом думать. Лучше послушать Шиммер. Интереснее, по крайней мере. - Я наконец-то решилась признаться в любви дорогой принцессе Твайлайт Спаркл. Потрогать звёзды своими грязными пальцами, - Сансет окидывает исцарапанные обветренные руки печальным взглядом. – Вот, жду ответа. Хотя непонятно, зачем жду, на самом деле. Принцессы дружбомагии в такое не ввязываются, мне кажется. Ну, и ещё больнее, как оказывается. Не то чтобы нельзя было догадаться, конечно, но… Вот кому были все эти письма, из которых Сансет в шесть утра делала бумажные самолётики и пускала их в свободное плавание по серому киселю неба. Потом вся земля вокруг дома была покрыта ими, будто снегом или белыми птичьими перьями. Некоторые из них – самые неудачливые – запутались в ветвях растущих неподалёку деревьев. Даззл даже смогла достать несколько из окна, но и без того неразборчивый почерк Шиммер в них превращался в и вовсе нечитаемые каракули без начала и без конца. Адажио всё равно пополнила ими ничтожное количество своих вещей. Теперь Сансет, наверное, всё равно. - А ещё я привязала к себе тебя. Безрассудный поступок, сейчас мне кажется. Теперь ты не можешь существовать без моей музыки. Должно быть, это для тебя ужасно унизительно. Кажется, даже смерть лучше. Чем не повод погрустить и напиться? Она снова выглядит уставшей и разрушенной, но в этот раз это не дело рук Даззл, и от этого она сжимает кулаки в длинных рукавах белой кофты, вонзая в ладони заострившиеся кончики чуть удлинившихся ногтей. Последний след сирены в ней. Бездарное напоминание обо всём упущенном, ускользнувшем сквозь пальцы. Шиммер – ещё не это. Ещё есть шанс поймать её, сломать и спрятать в грудную клетку, чтобы больше никогда не сумела выбраться. Адажио легко может представить. Поздняя ночь или раннее утро. Да, ранее утро. Комната серая, будто полна сигаретного дыма. Ответа от Твайлайт нет. Сансет настолько пьяна, что даже это её больше не волнует. Её пальцы, проникающие под одежду Даззл, и такие же взгляды. Мелодия переплетённых тел. Какие слова на неё положить, решить очень просто, Шиммер уже наигрывала эту песню как-то раз, и Адажио ещё тогда поняла… - One night and one more time Thanks for the memories Even though they weren't so great She tastes like you, only sweeter Она всё решила для себя так легко. Сменила всего одну букву в последней строчке – и всё встало на свои места. Сансет сломает её. Ещё разочек. Теперь – просто намеренно, явно, ярко. Абсолютно сладко и незабвенно. А когда она протрезвеет, Даззл вернёт долг и сломает её тоже – напоминанием о том, что случилось. О том, что, по крайней мере, теперь хорошей девочке есть отчего прятать глаза и скрываться в тени. И определённо точно не сметь даже кончиком пальца коснуться мелькающей звёздочки Спаркл. Истекающие кровью и наслаждением тела, что может быть лучше, если ты уже жива, и об этом тебе не надо беспокоиться? Стыд и желание, горечь и острота. Это будет великолепным. Было бы. Адажио снова забывает то, о чём не хочет помнить. Сансет на стороне добра. И если бы она была такой хоть сколько-то, пусть даже и когда напивается в хламину, то её бы там не было. Все эти омерзительные полуоттенки её характера, глубокие тени, бездонные омуты, не дающие понять до конца, интригующие до последнего… Даззл могла бы ответить ей, что она легко проживёт без конкретно её музыки, ведь мало ли на свете исполнителей, играющих такие песни? Могла бы сказать, что хочет уйти, отыскать сестёр и, если не жить, то хотя бы умереть с ними вместе. Могла бы… Да, ты меня к себе привязала, усмехается мысленно. - Не молчи, - обиженно и зло. – Я знаю, что я дура, но не молчи. - А что я должна сказать? – голос чуть хриплый. Даззл ещё не до конца вырвалась из своих фантазий. Это, кажется, должно быть совсем не так, как то, что она делала с сёстрами. Там было тепло, насмешливые уютные комментарии, тяжёлое дыхание, безумное переплетение, их руки везде и её руки – где-то там тоже. Здесь их было бы двое. Двое, истекающих болью и удовольствием. Это была бы славная игра, славная песня. - Подбодри меня, что ли. Обиженная, грустная, злая маленькая девочка, требующая внимания к своей персоне. Адажио слишком потерялась для всего этого, и она, наверное, сказала бы что-то не то, но её спасает внезапно загудевшая и засветившаяся книга. Шиммер дарит напоследок Даззл короткий взгляд, полный страха и предвкушения, а затем подхватывает фолиант. Так берут на руки младенца. Или очень ядовитую змею. Адажио даже не нужно комментариев – лицо светлеет и перестаёт напоминать опустевший город древности, морщинки разглаживаются, глаза сверкают. Омерзительные перемены. Значит, Твайлайт. Значит, не отказала. Что ж, она была бы полной дурой, если бы это сделала, в самом деле. Сансет неловко улыбается, прижимая книгу к груди, и Даззл сплёвывает прямо на пол, силясь избавиться от откровенной горечи на языке. Падает на кровать, лениво вытягивается в полную длину. - Молчи уже. Ясно всё с тобой, дурёха. Променяла дружбомагию на ещё более банальную и слащавую магию любви. - Ты так говоришь, будто это плохо, - усмехается Шиммер, падая рядом. Ещё разгоревшиеся щёки и блестящие глаза так близко. Адажио представляет это счастливое лицо под закрытыми веками и то, как она протопталась бы по нему грязными тяжёлыми сапогами. Становится немного легче. Даззл молчит, потому что ей кажется, что голос выдал бы её с головой. Как поскуливание домашнего пёсика, которому дали ногой в живот. - Слушай, - Сансет приподнимается на локтях, её лицо смятое и восторженное, робко надеющееся принести немного радости и своей хмурой ручной собачке, - а может, пойдём погуляем? Ты так давно не выходила из дома, а сейчас на улицах вряд ли кто-то есть. Так что? Будто потрясает кусочком лакомства перед лицом. «Кто хорошая девочка, кто не будет грустной и грубой в такой важный для хозяйки день?» Адажио понимает, что это не так, но от этого понимания, на самом деле, ещё противнее. Вместо ответа она поднимается на ноги. Она же не дура, чтобы отказываться от халявной радости. Наконец-то до Шиммер дошло, что с собаками надо гулять. В прихожей, когда они накидывают куртки, она зачем-то ловит Даззл за плечо и заглядывает ей в лицо своими пьяными и счастливыми бирюзовыми глазищами: - Спасибо, - улыбается гипнотизирующе, Адажио чувствует себя змеёй, следующей за заклинателем. Что ж, хоть что-то новое. И очень похожее. У Сансет даже есть музыка. - За что? – хмыкает, спрятав руки в карманы. - За то, что ты рядом. И никогда меня не бросишь. - Потому что не могу? – откровенно насмехается. Шиммер выглядит зло. Не дали толкнуть пьяную благодарную речь, полную соплей и слёз, подумаешь. - А хоть бы и так. Пьяная, от того такая нахальная и правдивая, открытая. Прекрасно осознающая свою власть. Только неправильно понимающая, в чём она заключается. - Неверный вариант ответа, - бормочет Даззл себе под нос, едва задерживаясь в коридоре, когда Шиммер уже переступила порог. – Спасибо за воспоминания. Даже если они не были настолько хороши, она на вкус такая же, как ты, только слаще. Звёздный свет ослепляет её после стольких дней взаперти, выжигает глаза своей сумеречностью, новым напоминанием. Но снова не настолько, насколько Сансет. Когда она поскальзывается на первой же едва заледеневшей луже, цепляется за Адажио, чтобы не упасть, и почти случайно, нелепо, смешливо чмокает её в губы, легкомысленная от счастья и выпивки до невозможного хотя бы пока, ещё на несколько часов, Даззл думает, что «Кем лучше быть: домашним пёсиком или подменяющей ангела подстилкой?» станет её новым риторическим вопросом.