Глава 12. Семейные тайны.
Изабелль практически с пеленок росла со знанием того что она Лайтвуд. А Лайтвуды, не переставая, говорили ей родители, должны быть на голову выше всех остальных, быть образцом. Детство девушки было полно уроков, тренировок, ограничений и правил. Манеры, поведение, внешность, обучение все подвергалось суровой оценке и критике со стороны Маризы и Роберта. Причем, проверяли они, в основном, итог и практически не помогали в процессе. Родителей, как считала Изабелль, ей заменил Ходж, из которого вышел отличный дядя — добрый, понимающий, мудрый. Он был ее наставником в детстве, да и сейчас является. «Держи спину прямо!», «Не шуми», «Не мешай», «Тренируйся усерднее», «Ты недостаточно хороша, повтори еще» — из таких фраз состояла большая часть общения с родителями. Возможно, она бы считала нормой такое отношение в семье еще долгое время, если бы не Джейс. Он появился в ее жизни на восьмое день рождение Изабелль, вместо куклы, о которой она в тайне мечтала. Весь тот день ее родители проносились с юным Вейландом, пытаясь устроить его с комфортов в их пустынном институте. А о ее дне рождении вспомнил только Ходж, который перед сном подарил ей желанный подарок. Наверное, большинство детей, при виде нового соперника за внимание любимых родителей, возненавидели его, но, к счастью с маленькой охотницей этого не произошло. Наоборот Джейс стал ей лучшим другом, братом и настоящей семьей. А все потому что, парень видел как тяжело Изабелль без внимания родителей. Каждый раз, когда Роберт и Мариза хвалили его достижения, Джейс всегда указывал на достижения Изабелль, каждый раз, когда Изабелль нужно было утешение или поддержка, он был рядом. Ходж, а теперь и Вейланд, были единственными людьми в институте, которые помнили о важных датах «мисс Лайтвуд». Всю жизнь Изабелль «натаскивали» на «сохранение чести и имени семьи», но тут, при встрече с семейством Фрей выясняется, что их семья не так уж и безупречна.***
Лишь войдя в институт, Иззи и Джейс сразу поняли, что родители вернулись. И без того похожий на склеп институт при приезде родителей будто становился во сто крат чопорнее и величественнее. Как и предполагалось, родители обнаружились в библиотеке. — Вы без Макса? — спросила Изабелль, и так уже зная ответ. Будь ее младший брат в институте, по коридорам носился бы маленький ураган. — Нет, он остался в Идрисе. — ответила Мариза. — Ему необходимо посещать занятия. К тому же мы сами ненадолго. Ходж рассказал, что у вас появились новые друзья — дети Джослин Фрейчалд, не так ли? Так, где они? — Они решили, что мы причастны к похищению их матери и ушли, — охотница опередила только открывшего рот брата, боясь, что он сболтнет лишнее. — Вы отпустили дочь Валентина?! Как вы могли?! — подал голос Роберт. — Почему она вас так интересует? — тут же накинулся на отца Джейс. — Она свободный человек и имеет право идти куда хочет. Или, может, вы от нас что-то скрывайте? Как, например, ваше участие в Круге? — Джейс, — попыталась успокоить сына женщина. — Вот не надо! Именно поэтому ведь вас сослали сюда?! А теперь узнав, что мы нашли Клэри вы хотите с помощью нее восстановить свое имя?! Мы с Иззи знаем о Круге, о том, что вы там творили. — Что ты об этом знаешь, щенок! — не вытерпев, закричал Роберт. — Джейс, Роберт, успокойтесь, — твердо произнесла Мариза и обратилось к детям, — Вы оба с охоты? На вас костюмы. Сейчас мы все устали от событий сегодняшнего дня, давайте мы поговорим обо всем завтра с утра. — Ладно, мам, — девушка успокаивающе сжала руку брата, — Но прежде чем мы уйдем. Ответьте мне на один вопрос: что кроме чести и благосклонности Конклава вы потеряли в этой битве? Мариза шокировано уставилась на дочь, но еле прошептала: — Слишком многое. С этими словами женщина выскочила из библиотеки.***
Иззи все никак не могла успокоиться после тяжелого разговора с родителями. Она еще никогда не видела свою мать такой… такой сломленной, раздавленной и бесконечно печальной. Лишь сейчас девушка заметила на ее лице какую-то бесконечную грусть. Это грусть была везде: в ее скупых улыбках, в ее взглядах, которыми они смотрела на своих детей и на мужа, в ее движениях, в ее словах. Когда девушка поняла, что уснуть у нее не получится, то решила прогуляться по тихим коридорам институту, так как они всегда действовали на нее умиротворяющее. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что в кабинете ее матери горит свет. Охотница подошла к двери и только хотела постучаться, как увидела в щель, что ее мама внимательно рассматривает содержимое маленькой коробочки, а по ее глазам текут слезы. — Иззи, — раздался позади голос ее отца. — Отец, ты меня напугал, — воскликнула девушка, разворачиваясь. — Что ты здесь делаешь? — Не могла уснуть после разговора, решила прогуляться. А тут увидела у мамы свет и вот… — А я пришел за ней, что бы уложить ее спать. Так что давайте как сказала Мариза мы все завтра сядем и все обсудим. Тем временем Мариза, услышав шум, убрала коробку и вышла в коридор. Пожелав друг другу спокойной ночи, семья разбрелась по своим комнатам.***
Над институтом светила полная луна, а Иззи, подсвечивая себе дорогу ведьминым огнем, шла к кабинету матери. В руках у нее было стило Маризы, так как при первичном обследовании кабинета девушка уже успела выяснить, что таинственный ящичек заперт под руной, а открыть его можно только стилом владельца. Аккуратно проведя по руне, Изабелль открыла нужный ящик и достала коробку, только она хотела открыть крышку, как от двери раздалось: — Александр. — Папа?!***
— Мы назвали его Александр — нашего первенца, — отец с дочерью с удобством уселись в библиотеке, а та злосчастная коробка теперь покоилась на коленях Роберта. — Ты уже взрослая и я открыто могу рассказать тебе историю нашей семьи. Мы с твоей мамой поженились не из-за большой любви. Наши семьи, они ждали этого и мы дали им то, чего они хотели, так как для меня и твоей матери интересы семьи и Конклава стояли превыше всего. Мы так гордились и восхищались тем, что сделали — пожертвовали свои счастьем ради семьи. Наш брак всего лишь договором, мы лишь исполняли свой долг. Мы с Маризой никогда не были близки или что-то в этом роде. Однако ожидание появления на свет нашего первенцы помогла найти нам общий язык. Когда она сообщила мне о своей беременности, я был на седьмом небе от счастья. Каждый раз, прикасаясь к животу твоей беременной матери, я с трудом мог осознать, что там продолжение меня. Мы с ней строили предположения на кого будет похож наш первенец, каким человеком и охотником он будет. Мы любили его еще до того как он родился. Эти пинетки связала твоя мама, — с этими словами мужчина достал из коробки кривоватые голубенькие пинетки. — Она хотела их выбросить, говорила, что получились кошмарные, но я не позволил. В тот день, когда он родился, я надел их на него. Твой брат… Он был прекрасен. Он был истинным Лайтвудом: лайтвудовские черты лица, да и в характере было много нашего. Вот только глаза достались от матери — голубые, как бездонное небо. Ему было три, когда его не стало. В тот день… Валентин отправил нас на задание, а сына мы оставили в его доме. Вернулись мы уже на пепелище. — Вы никогда не думали, что… мой брат… — Исключено. Мы буквально по кирпичику разобрали руины дома Валентина, надеясь, что может быть… Может быть Александр жив. Но при раскопках мы обнаружили обгорелый труп и… После потери сына мы с твоей матерью отдалились друг от друга, забросили дела Круга. Варились в нашей трагедии, не могли встать на ноги, по крайне мере это творилось со мной. Именно в этот момент я узнал, что Мариза ждет второго ребенка — тебя. Именно ты и стала нашим спасением: твое рождение помогло нам вернуться к жизни, мы ушли из Круга, занялись тобой. — Но почему, папа, я не чувствовала вашу любовь в детстве. И не надо ничего отрицать: как только я научилась немного ходить, осознавать окружающий мир вы свалили меня на Ходжа, а все остальное время пропадали где-то: дела института, Конклава, рейды — это волновало вас больше, чем я. — Прости, милая, если ты так считаешь. Но ты должна знать и понимать, что ты и Макс — это самое важное в нашей жизни. А теперь давай уберем все это обратно в коробку и отнесем в кабинет матери. — Я хочу посмотреть. В этой маленькой коробке кроме показанных пинеток лежали помятые листы с нанесенными на них каракулями детскими рисунками, детская книжка, локон черных волос и фотография. На фото был изображен маленький мальчик лет трех с серьезным, даже каким-то суровым взглядом, поджавший губы и хмуро глядящий в объектив фотоаппарата. — Это единственный снимок твоего брата, который сохранился, он ненавидел фотографироваться, говорил, что вспышка глаза слепит. Мне жаль, что мы с твоей матерью скрыли это от тебя, но даже спустя столько лет нам тяжело говорить о тех событиях. Единственное, что ты должна помнить, что мы с твоей мамой очень любим тебя, Макса и Джейса. — Мне всегда казалось, что вы любите Джейса больше чем нас. Вам проще его обнять, похвалить, гордиться им. — Потому что любовь к вам слишком сильная и сложная, что бы мы с легкостью могли вам ее преподнести. Сейчас ты этого не поймешь, но возможно чуть позже… Просто помни, что ты и Макс для нас самое ценное в этом мире.