Узы

Люциус ходит по комнате из угла в угол, а Нарцисса сидит на полу. За окном бушует океан, его зеленоватые волны омывают огромные валуны. На побережье Шотландии сейчас лето. Люциус непривычно бледен, его лоб покрывает испарина. Он заламывает пальцы и царапает шею, оставляя ярко-красные полосы. Прилипшие к ней волосы непомерно раздражают. В комнате холодно, камин погас несколько часов назад. Люциусу жарко. И больно. Нарцисса наблюдает за его движениями, прислонившись к стене со старым гобеленом. Она слизывает с пальца капельку крови и морщится. Ножницы оказались слишком острыми. На этот раз она поспешила, и металлический кончик вонзился под ноготь. Во рту пересохло, она невыносимо хочет пить. Нарциссе жарко. И больно. На полу бесформенной кучей лежит мантия из белого льна. На первый взгляд она кажется обычной, но это обман. У этой мантии четыре рукава и два ворота, два ряда пуговиц, но они запрятаны так глубоко, что их с трудом удастся прощупать. Пару дней назад белоснежную ткань повсюду пронизывали неровные черные стежки. Теперь ковер на полу усеян нитками. Кое-где все еще остались швы — впереди, под вытачкой, чуть в стороне от пуговиц. Стежки пульсируют так, словно они живые и наложены не на ткань вовсе, а на живую плоть. Те места, которые когда-то протыкала иголка, окрашены темно-бордовым. Будто шили по живому. Мантии из белого льна в этом году исполнилось бы двадцать пять лет. Люциус подходит к окну. Он смотрит на океан, на каменистый берег и пару чаек, сражающихся с ветром. Солнце приближается к горизонту и собирается окунуться в прохладную воду. — Сколько осталось? — Шесть. Нарцисса знает: это много. Это очень и очень много. Когда они задумали поездку, стежков на белой мантии было ровно сто. Именно столько лет они должны были прожить вместе, если бы позволила судьба. Прожить сто лет как единое целое и умереть в один день — дар, который преподнесли им Узы. Дар, ставший в конечном итоге им в тягость. Три дня назад, когда Нарцисса снимала защитные чары с двери старого поместья Розье, а Люциус разжигал камин и распаковывал приготовленные домовиками вещи, они верили, что сто стежков — задача трудная, но выполнимая. За день они справились с пятьюдесятью стежками, за второй — с тридцатью, а вчера вечером смогли разрезать лишь десять. С тех пор дело почти не двигалось с мертвой точки. Чем ближе к концу, тем труднее, чем дальше, тем опаснее. — Когда ты говорил, что это будет невыносимо тяжело, ты… — Знаю. — Люциус фыркает и взмахивает палочкой, заставляя дрова в камине вновь разгореться. Тот факт, что им жарко, приходится игнорировать. Старое поместье пропиталось влагой, поросло плесенью. Потому они оба понимают, что простуда будет не к месту. — Не могу больше. — Ты это начала. Предлагаешь остановиться в шаге от конца? Пф! — Люциус недоволен. И зол. Его раздражает всё: от чаек, парящих за окном, до оттенка ковра, лежащего на полу. Нарцисса устала. Ее не раздражает ковер, чаек со своего места она не видит вовсе, зато ее бесит Люциус. «Скорее бы закончить, — думает она, — и разбежаться навсегда». Неделю назад Нарцисса аппарировала к воротам Малфой-мэнора и сообщила домовикам о своем визите. Именно так всегда поступали гости поместья, а теперь и она — магия дома чужих не впускала. Пришлось долго выгадывать момент, когда Драко, Астории и Скорпиуса не будет дома. С Люциусом нужно было поговорить наедине. Он ждал ее с раннего утра. Люциус получил записку совиной почтой и был заинтригован. Впрочем, интерес быстро сменился раздражением, стоило узнать, зачем явилась Нарцисса. …Они развелись через год после свадьбы Драко. Нарцисса устала от измен, Люциус — от обязанностей. Каждому из них попросту захотелось свободы. Долг перед родом был исполнен: Драко женился на чистокровной волшебнице и в скором времени у них должен был появиться наследник. Нарцисса поселилась в доме родителей, Люциус так и остался в мэноре. Он не планировал что-либо менять в своей жизни, был уверен, что не стеснит молодых. У нее было иное мнение, но оно теперь в расчет не принималось. Да и Нарцисса не собиралась тратить время на споры с Люциусом, по крайней мере, пока за помощью не обратится Драко. Через три года аврор Джон Долиш сделал Нарциссе предложение. Он был влюблен, готов на многое, чтобы получить ее руку и сердце, и пришелся как нельзя кстати. Денег почти не осталось, связи были потеряны. Даже газеты старались не вспоминать о ней, предпочитая печатать колдографии новых любовниц Люциуса Малфоя. С Долишем жизнь должна была наладиться. Он не был богат или влиятелен, но был аврором — а это дорогого стоило. Это значило, что постоянные министерские проверки перестали бы нарушать ее покой. Нарцисса была готова согласиться, если бы не одно «но». Узы. Они поженились, когда Люциусу исполнилось двадцать, а Нарциссе девятнадцать. Молодые, наивные, влюбленные до помешательства. За год до свадьбы, стоя по пояс в океане, они резали ладони и клялись друг другу в вечной любви и преданности — клялись, как Древние, без магии и зелий, на крови. А позже, в день свадьбы, они пожелали провести позабытый всеми свадебный ритуал. Ритуал Вечной Связи. Узы — так назывались чары, которые наложили на молодоженов родители Люциуса. Узы связывали, сшивали, сплетали души супругов в единое целое и дарили им возможность на интуитивном уровне знать друг о друге всё. Это не было похоже на чтение мыслей. Люциус просто знал, что Нарциссе нездоровится, даже если болезнь настигала ее за многие мили от дома. Нарцисса чувствовала, если Люциус ранен или нуждается в помощи. А какие головокружительные ощущения дарили Узы во время секса! Первые несколько лет они наслаждались чарами, экспериментировали и изучали их возможности, но потом… Люциус начал уходить из дома всё раньше, а возвращаться всё позже. Нарцисса ненавидела себя за то, что рассказала ему про Темного Лорда. Но уже ничего нельзя было изменить. Рейды в маггловские районы, бесконечные собрания Пожирателей, слежки, убийства, уроки Темного Лорда и наконец — измены. Одна за другой. Узы показывали ей и это. Будто острый нож вонзался в сердце, не позволяя сделать вдох. Обида и раскаяние, стыд и похоть — все чувства наваливались на нее разом. Она обещала самой себе, что никогда не простит. Но почему-то прощала. А Люциус клялся, что это в последний раз, но снова и снова нарушал данное им слово. Нарцисса понимала, чувствовала, что всех этих женщин толкал в постель ее мужа Темный Лорд. Его приказы — соблазнить, выведать информацию, узнать планы Аврората и Министерства — Люциус не осмеливался нарушить. Но от этого легче не становилось. Через несколько лет родился Драко, а позже — исчез Темный Лорд. Узы едва не сломали их жизнь, но они же помогли начать всё сначала. Люциус чувствовал, что Нарцисса любит его. Нарцисса ощущала, что наконец стала для мужа единственной. Годы без Лорда стали лучшими в их жизни. Может, поэтому, подписав бумаги о разводе, никто из них даже не заикнулся о том, чтобы разорвать Узы. После развода связь ослабла, но не исчезла совсем. Нарцисса была уверена, что и с Узами можно жить спокойно и счастливо. Так было до момента, пока Долиш не опустился на одно колено на одном из матчей Чемпионата мира по квиддичу и во всеуслышание не произнес: «Выходи за меня замуж!» Отказать перед сотней зрителей Нарцисса не смогла. Она наскоро черкнула Люциусу записку и отправилась организовывать прием в честь помолвки. Чары нужно было разрушить, потому что по древним магическим законам она все еще была женой другого мужчины. Выйти замуж вновь она не могла. Люциус был зол. Он посмеялся над ее выбором, обозвал Долиша «наискучнейшим типом», но в конце концов согласился провести ритуал Отлучения. Для Ритуала лучше всего подходило старое поместье тетки Нарциссы по материнской линии — достаточно далеко от Лондона, но в пределах Англии. После смерти Темного Лорда Люциусу было запрещено покидать страну. Они аппарировали в Шотландию во вторник. Два дня пролетели незаметно, но третий тянулся невыносимо медленно. — Помнишь, как это было? — шепчет Нарцисса непослушными губами. — Как Узы связали нас. Помнишь? — Помню. Он помнит, забыть это трудно. Две одинаковые мантии из белого льна были пошиты домовиками специально для ритуала. Облаченные в эти мантии, они с Люциусом казались братом и сестрой. Оба одинаково белокурые, голубоглазые и стройные. Стежок к стежку, рукав пришивался к рукаву, подол к подолу, ворот к вороту, сердце к сердцу. Следуя древней традиции, их попросту пришили друг к другу. Тогда больно не было. Даже когда игла случайно задевала кожу. Стежки накладывала мать Люциуса, пока его отец читал заклинания. Блэки отказались участвовать в этом — знали, что Малфои не могут быть верными, сулили дочери боль и несчастья. Нарцисса никого не слушала. Люциус обещал ей быть рядом — этого ей было достаточно. Они обнимали друг друга, и магия окутывала их плотным коконом. Люциус сказал тогда, что счастлив. Потом с них сняли мантию, ставшую единой, и оставили в спальне полностью обнаженными. Боли не было и тогда. Зато она есть сейчас. Все три дня, пока они распарывают швы старыми ржавыми ножницами. Нитки кровоточат, словно живые. Кровоточат и их души. Каждый новый стежок дается им труднее предыдущего. Нарцисса вспоминает, как рожала Драко. Боль усиливалась, пока не достигла апогея. Но это была не боль даже, а странное, непривычное ее телу ощущение. Странное и естественное. Сейчас ей кажется, что от нее отрезают куски плоти — один за другим. Режут по живому, разрывая мышцы и сухожилия, глубоко до костей. И, конечно, ничего естественного в этих ощущениях нет. Нарцисса знает, что от этого обряда не умирают. Но убедить в этом собственное тело не удается. Люциус клянет себя за то, что когда-то женился, Нарциссу — потому что собралась замуж, Долиша он проклинает без повода. Он и не думал, что бывает так больно. Круциатус кажется детской шалостью по сравнению с этими ощущениями. Боль ослепляет его, разжигает в нем злобу и обиду. Несколько раз он уже терял сознание. Нарцисса переносит ритуал куда более стойко. Впрочем, ей хватает ума не обсуждать эту тему, они и так беспрестанно орут друг на друга. На исходе третий день, а белые мантии все еще связаны шестью стежками. Шестью… Вжик. Нарцисса выгибается и кричит. В ее руках ножницы, а на пол падает разрезанная пополам черная нитка. Люциус пошатывается и прижимается к стене. Он не брал в руки ножницы уже двенадцать часов, он больше не может сознательно калечить себя. У Нарциссы получается лучше. Пять… Пять стежков. — Не могу, — шепчет Нарцисса, обнимая колени и притягивая их к подбородку. — Зря я... — Заткнись! — орет Люциус. Он весь в поту, рубашка прилипла к телу. — Заткнись, Блэк. — Остановимся. Ты был прав, давай остановимся. Сейчас. — Ты слабая, безвольная и глупая. Это ты втянула меня… Ты два дня твердила, что мы дойдем до конца. Хуй кентаврам я теперь сдамся! Они ругаются двое суток и двенадцать часов. Проклинают друг друга, обвиняют во всех смертных грехах. Они ругаются потому, что так проще переносить боль. Вжик! На сей раз кричит Люциус. Нарцисса больно кусает себя за колено, но не издает ни звука. Рот наполняет вкус крови. Четыре. — Разозли меня, Малфой. Ты в этом мастер, — просит Нарцисса. — Так дело пойдет быстрее. — Ты стала старой, — ворчит Люциус, опускаясь на корточки. — Старой и худой, как фестрал. Долиш член-то о твои кости не стирает? А то есть у меня где-то одна смазка… Нарцисса вспыхивает и дергается. — Убью тебя и смогу освободиться. Этими ножницами лицо твое изрежу… — И последуешь за мной, потому что нас все еще связывают Узы. — На всякий случай Люциус поднимается и прижимается к стене. — Умрешь в течение трех суток. Неужели дело того стоит? — Ты не принес мне ничего хорошего. — Кроме Драко, — поправляет Люциус. Он стирает пот со лба и сплевывает волос, прилипший к губе. Нарцисса не спорит. — Никто не вынуждал тебя выходить за меня. — А ты что же? Папочка заставил, да? — Ах ты тварь… Вжик! — Три! — они кричат в унисон. Нарцисса припадает к стене и цепляется за гобелен, силясь подняться. Люциус намеревается ее поддержать, хватает за руку и оседает вместе с ней на пол. — Будто кто-то режет сердце. Будто кто-то режет. Блядь! — Всего этого не было бы… Это твои проклятые измены! Представить себе не можешь, каково это! Ты не знаешь, что я чувствовала. Так по заслугам тебе! — шипит Нарцисса. — Думаешь, ты одна страдала?! Винишь во всем меня? А ну-ка, что бы было, ослушайся я приказа Лорда? Что бы он сделал с тобой?! — То есть я должна была с восторгом ждать твоего возвращения? Пока-а-а ты там натрахаешься с какой-то шлюхой! — И ты ждала, кстати. Люциус нагло ухмыляется. Его злит, что Нарцисса снова изображает жертву. Ведь когда-то именно она привела его к Лорду. — Вини себя. Люциус зол, измучен и настолько преуспел в своей ненависти, что готов задушить Нарциссу голыми руками, лишь бы боль прекратилась. Даже если это будет последнее, что он сделает в жизни. «Ты должен быть с ними! Моя сестра уже приняла метку. Пойми, это важно для нашей будущей семьи!» — твердила Нарцисса двадцать лет назад. Слова въелись в память, как ржавчина в железо. — Ты сам принял решение, я лишь… — Сука! — вырывается из его горла будто само по себе. Он выбрасывает вперед правую руку, но вместо того, чтобы сомкнуть пальцы в удушливое кольцо, хватает ее за растрепанные волосы и дергает. Нарцисса вскрикивает, а Люциус рывком прижимает ее к себе. С восторгом исследователя он наблюдает, как Нарцисса трепыхается в его объятиях, будто муха в паутине. А потом она впивается ногтями в запястье. Люциус шипит от боли и пытается высвободить руку. Но ничего не выходит. Отчаявшись, он целует Нарциссу, стараясь выместить в поцелуе ненависть и презрение. Только получается плохо. Ее губы потрескались и все еще хранят вкус крови. Он облизывает, прикусывает, посасывает их, пытаясь полностью впитать этот вкус. Нарцисса не может пошевелиться. Она скребет, царапает, рвет ногтями кожу на его запястье, но освободиться из захвата не может. Люциус лишь прижимается всё ближе и ближе, будто стремясь стать с ней единым целым. Толчок — и она падает на пол. Он переворачивает ее на живот, подминает под себя и хватается за молнию на платье. Старый ковер неприятно колет бедра. — Ненавижу! — кричит она хрипло, когда молния наконец сдается. Платье трещит по швам. — Ненавижу, — вторит он. — Ты ждала, когда я вернусь от Лорда, и отдавалась мне. — В твоих мечтах! — Нет! Ты делала это! — Чтобы избавиться от мерзкого запаха твоих сук. — От запаха избавляет ванна, а не секс. Ты хотела пометить меня, как свою собственность. Режь уже! Режь! Нарцисса изгибается, тянется к белым мантиям на полу, щелкает ножницами, пытаясь не глядя попасть по стежку, режет ткань, но это не имеет никакого значения. Вжик! Ножницы падают на пол. Люциус дергается и воет от боли, замахивается для удара, но бьет кулаком в пол, потом еще и еще раз. Нарцисса вздрагивает. — Не ударишь?! Любишь, что ли?! Отвечать Люциус не хочет. Его руки уже под платьем, сражаются с чулками — не то стягивают их, не то рвут. Он жалеет, что рядом нет палочки — она закатилась под шкаф на девятом стежке. Нарцисса бросила свою на восемнадцатом. — Да! Да-да-да! — орет она, пытаясь перекрикивать бешеный стук собственного сердца. — Я тебя метила, потому что ты — кобель проклятый! — А теперь я помечу тебя. Разве не так поступают кобели? И он метит, оставляя засосы на плечах и шее, на груди и животе. Он метит, входя сразу на всю длину члена, двигаясь быстро и резко, заставляя воздух вырываться из ее легких с судорожными стонами. Он метит, сжимая ее бедра до красных пятен. Метит, когда вцепляется в волосы за мгновение до оргазма и дергает так, что между пальцев остаются золотистые пряди. Он метит, кончая в нее. Так глубоко, чтобы ни капли семени не пролилось мимо. Вжик… Теперь от свободы их отделяет всего один стежок. Нарцисса с трудом поднимается. Пошатываясь и кашляя, она собирает по комнате белье и одевается, стараясь смотреть куда угодно только не на Люциуса. Он же не сводит с нее глаз. Напоследок Нарцисса протягивает ему старинные ножницы. Одно движение руки, и через пару недель все газеты заговорят о миссис Долиш, а Нарцисса Малфой канет в лету. Навсегда. — Что мне делать? — спрашивает Люциус. Нарцисса накидывает на плечи плащ. Солнце готовится скрыться в дымке горизонта, а волны за окном всё так же накатывают на почерневшие камни. Океан существовал задолго до них и будет существовать после. — Искупайся в океане, Малфой… Пока не закончилось лето.