Звезда над Магнолией

Люси достаточно повзрослела, чтобы понять: разбитое можно склеить, но глубокие ссадины от осколков быстро не зарастают. Жизнь проучила ее однажды (отец, ссора, теперь слишком поздно) — и вот... «Хвост Феи». Война. Как раньше уже не будет. Но, даже повзрослев и набив себе шишек, Люси понимает одно, а верит в другое. Ее вера не сделает гильдию прежней, не вернет к жизни мастера, не отгонит кошмары, не защитит. И все же ссадины болеть перестанут. Этого хватит. У нее едва достало сил вскарабкаться на высокий холм — и все же она очутилась на самой вершине, откуда лучше всего видны руины Магнолии. Если горе, тоска и скорбь нуждаются в воплощении, то они, бесспорно, выглядят так: покореженный остов кафедрали (никакой воскресной службы), черный дым над рыночной площадью (никаких базарных дней), зияющие дыры в крышах и стенах жилых домов (никаких семейных ужинов) и тление. Запах гари слышен на мили вокруг, а на холме от него задыхаешься. Самое страшное, что Люси не могла ни плакать, ни убиваться, глядя на все это. Не то чтобы ей было нужно, но она выгорела изнутри, и единственное, на что ее хватило — печальный вздох. Никакого почтения к погибшей Магнолии. Люси старалась его проявить, правда-правда, однако усталость взяла свое. Ноги все-таки подогнулись — подумайте, сколько раз за сегодня она умоляла себя идти дальше, — и волшебница поддалась земному тяготению, которое принуждало броситься ничком в траву и лежать без движения. Но взрослые так не делают. Люси села, сгорбилась и уставилась вдаль. Ей казалось, что она может вечно сидеть вот так, пока не пустит корни и не врастет ими в землю. Опечаленные принцессы, о которых она читала, превращались в яблоньки и орошали землю слезами, отчего росли и простирали веточки. Маленькой Люси это казалось волшебным и романтичным. Взрослой Люси никак не удавалось заплакать. Наконец, наступила кромешная ночь — солнце еще до окончания войны ушло за горизонт. Холод обхватил Люси за плечи; та поежилась, оставаясь наедине с ним. Странно было не видеть ночью огней на улицах: город исчез во тьме, обесточенный, обескровленный, неживой. Остатки чувств всколыхнулись, когда Люси заметила падающую звезду. Та слезой прокатилась над уцелевшей башенкой кафедрали, и девушка загадала немножко отдыха — и для себя, и для призраков этого города, и для всех волшебников «Хвоста Феи». Они больше не могли оставаться в здании, принадлежавшем гильдии... даже если бы стены не полегли. Поэтому новый мастер — Эрза, кто же еще? — увела их из города, чтобы раскинуть лагерь и придумать, что делать дальше. И все они там, за спиной у Люси, зализывают свои раны. Ей не хочется вместе с ними сидеть у костра, передавать бутылку следующему по кругу... Строить планы на будущее, искать прибежище, кров, новый город, который будет разрушен. Где волшебники этой гильдии, там всегда разрушения. И это, пожалуй, единственное, что будет «как раньше». Всегда срочная эвакуация ни в чем не повинных граждан, затем — паника, затем — друзья, не сдаваться. Даже тот, кто не умел сдаваться, из-за этой войны перестал быть собой. При мысли о Нацу Люси стиснула зубы и уткнулась лицом в согнутые колени. «Нацу — демон». Вот какова награда за то, что они победили. Им открылась правда о том, что Нацу Драгнил — младший брат величайшего темного мага и демон к тому же. Могут ли демоны улыбаться? Люси знала, что могут. А любить? Сострадать и... верить? Никто не знает. Между прочим, Нацу не было у костра. Это Эрза развела огонь, а не он. Может, поэтому Люси не удалось согреться? «Кто-то должен сходить за Нацу», — сказала Эрза. И никто не откликнулся, ни одна душа. Тишина разделила когда-то дружных волшебников, неожиданно сделав их чужими друг другу. Люси тогда не выдержала, ушла; все подумали, что она найдет Саламандера, и каждый втайне почувствовал облегчение. А она просто боялась тишины у костра больше, чем молчания мертвой Магнолии. Вышло так, что Нацу первый ее нашел. Погруженная в свои мысли, Люси и не услышала, как он взобрался к ней. Но ночному хладу пришлось отступить, ведь теперь ее плеч касались ладони демона. Она задержала дыхание и принялась считать про себя. Три секунды, пять секунд, семь секунд... Сколько продлится эта тишина? — Скажи, что хоть ты... — у Нацу сорвался голос. Но он пересилил себя: — Скажи, что хоть ты не боишься... И все вспыхнуло в ней. И как-то сразу дошло, что под легкой одеждой, изуродованной прорехами, она бы совсем задубела, если бы не он; что плакать она разучилась бы, если бы не он; и смеяться — тоже, если бы не он. И для этого ей не нужно быть слишком взрослой. Могут ли демоны улыбаться? Они улыбаются, глядя на звезды, падающие в их объятия. Звезда падает — тело сгорает.