Застывшие

Фемслэш
R
Завершён
80
Chiora соавтор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
80 Нравится 3 Отзывы 11 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Лилии. Нежные, белые, как девичьи пальцы. Лилии не приживались в северном королевстве – здесь и раньше-то зимы были суровыми; так что Анна видела диковинные цветы только в книжках, много лет составлявших ей единственную компанию (не считая слуг, учителей и картин). Она, помнится, проводила пальцами по чуть выступающему рисунку — невесомо и осторожно, будто по настоящим лепесткам (будто по инеистым кристальным веточкам: тронь — рассыплется). Улыбалась мечтательно, воображая огромный сад, где можно бродить и трогать, что вздумается: настоящее и живое. Теплое, как она сама. Снежные лилии. Анна судорожно вздыхает, вскинув руку ко рту, когда навечно-нераспустившийся ледяной бутон всё-таки отрывается от стебля и падает, звонко разбиваясь об пол. Приёмная, где Анна ждёт сестру в назначенный час, всегда украшена драгоценными, диковинными цветами, и все они — лёд, застывший в тысяче форм. Цветы, колонны, резные звезды, переплетающиеся между собою и спускающиеся с потолка, сияющие узоры пола — всё тот же нетающий лёд; только он. Волосы Анны того же цвета, что и листья цветов. Кожа Анны того же цвета, что лепестки. Так Эльзе нравится больше. Её Величеству Эльзе, первой своего имени. Так Анна ближе к сестре — хотя ей по-прежнему недостаёт стати, выдержки, рассудочной ясности; всего того, одним словом, что делает королевой — именно Эльзу. А в ней, Анне, бурлит и трепещет слишком много того, что должно оставаться вовеки за пределом замковых стен. Но Эльза не отталкивает сестру — больше не отталкивает, привечает кивком, назначает часы для аудиенций. Анна чутко, как всегда, ждёт её появления — и, как всегда, первым слышит чёткий перестук каблуков, вызванивающих голубоватые искристые отблески на хрустальном полу. Эльза спускается ей навстречу из личных покоев. Оттуда, из неширокого коридора, дышит что-то настолько ледяное и темное, что у Анны кружится голова; но Эльза — Эльза вспыхивает холодным и отчётливым блеском, мигом проясняющим разум — даже ценой радужных бликов перед глазами. Как-то давным-давно Анна, пробравшись втайне от родителей и слуг на балкон, ловила ладонями узорчатые снежинки, пыталась разглядывать на просвет, но те — в отличие от пышных нарядов Эльзы — таяли слишком быстро. Венец на челе королевы сверкает, словно северное сияние. Быть может, она действительно, как шепчутся по трактирам, сдёрнула с неба звездный покров, заморозила и разбила, чтобы украсить свою корону и шлейф. А скипетр покойного короля сменяла на ледяной посох, и холод не причиняет ей никакого вреда, хоть и стала она похожа обликом на ледяную статую — столь же прекрасную и неживую, как и её цветы. Анна заставляет себя присесть в почтительном книксене, хотя босые ноги сковывает мороз, а суставы немедленно начинают ныть. Она разгибает локоть, и что-то в нем легко и сухо хрустит, как ломкая ледяная пластинка. Церемониал всегда давался Анне с трудом; её тянет хотя бы потереть ладонью о ладонь, разгоняя кровь, отгоняя темное беспокойство. Но даже родной сестре лучше не испытывать терпение королевы. Королеве не нужны палачи — тех, кого она судит, она карает сама: легко и без всякого снисхождения. Граф Адальберт — говорили, он готовил заговор (даже внутри своей собственной головы Анна произносит это слово как будто бы шёпотом) — умирал на ледяной пике долго, очень долго, и живая кровь замерзала на ней, украшая лёд пурпурным узором. Анна улыбается дрожащими губами, когда сестра подходит к ней ближе. Анна не может отвести взгляда, хотя глаза болят и слезятся от искристо-снежного великолепия. Сестра пропускает сквозь пальцы белый пепел ее волос. Почти нежно. Почти не больно, когда мороз до самого корня пронизывает случайный волосок – или целую прядь. «Почти поцелуи», — думает Анна. Если хорошо думать, можно поверить. Холод целует, как жалит – но даже холоду нужно кого-нибудь целовать. Даже холодным пальцам нужно трогать что-нибудь теплое. Даже холодному сердцу нужна сестринская любовь. Нужна ведь? Эльза кивает. Её глаза, огромные и ясные, как заледеневшие до самого дна озёра их родины, останавливаются на лице Анны. — Тепло ли тебе, сестрица? – шепчет она, наклоняясь ближе. На языке Анны умирает полсотни слов — пестрых весенних бабочек, готовых было выпорхнуть ввысь. Губы трескаются, сочатся тут же замерзающей кровью. Она может только кивнуть — только разомкнуть губы, выталкивая из застывшего горла своё беззвучное «да», и податься, почти шатнуться, вперед, положив ладони сестре на плечи — жестом, к которому успела приноровиться (который прежде сотню раз повторяла в мечтах). Эльза даже не вздрагивает. Её глаза становятся ещё шире, становятся, словно зеркало — ясное, гладкое и полностью равнодушное, в котором Анна отражается вся. До мельчайших частиц — мельчайших изъянов чересчур живой, теплой плоти. Эльза медленно обводит пальцами её лицо, скользящим движением очерчивает линию скул. Холодно усмехается, поддевая пальцами подбородок. Ледяное зеркало беззвучно лопается. Несчитанные осколки летят Анне в лицо, подброшенные колдовским ветром – она зажмуривается, защищая глаза. Не стоило бы этого делать; не стоило бы и вовсе показывать слабость перед лицом стихии. Но слёзы всё равно текут — обидные, несправедливые. Неуместные. — Тепло ли тебе, сестрица? — Голос Эльзы звенит в ушах, танцует снежинками. — Ты ведь со мной, — с трудом выговаривает Анна. — А значит, мне теплее, чем без тебя. Эльза не виновата. Эльза не должна расплачиваться за то, что её собственная сила не подчиняется ей, и делает с ней самой что-то странное и страшное. Анна всегда будет с ней рядом. Всегда, как должна была с самого-самого начала. И у неё хватит сил выдержать любовь сестры. Даже такую любовь. Слёзы застывают на щеках Анны. Веки становятся прохладными и тяжелыми — не поднять. Руки падают, мгновенно лишившись даже немногой силы. Инеистая корка ползёт по шее, вкрадчиво сдавливая горло. Пальцы Эльзы скользят по телу, едва скрытому лёгким — чересчур летним, — платьем. Эльза настаивает, чтобы Анна при ней носила только его — хотя в иные дни любое напоминание о зеленой листве или майском солнце карается смертью. Пальцы сминают ткань, едва не прожигая насквозь, скользят, оставляя морозный узор на бёдрах, щекочут холодом самое сокровенное. Внутри болезненно ноет — так начинают ныть захолодевшие пальцы, если опустить ладонь в снег. И Анна даже не чувствует дурноты, представляя, как морщится в свой черёд обмороженная кожа, слезая, а то, что под ней, синеет до черноты. Но плоть, куда более нежная, чем даже пальцы принцесс, по-прежнему ощущает всё, даже когда холод проникает дальше в незащищенную глубину, почти разрывает, почти пронзает навылет. Словно ледяное острие ищет глупого сердца Анны, пробивается к нему с холодным упорством: острыми, яркими, как блики солнца на сосульках, движениями. — Тепло ли тебе, сестрица моя, моя Анна? Лезвие изо льда уже нависло над ее сердцем. — Тепло, — бессильно шепчет она: слово – облачко ледяного пара. Тело сводит конвульсией; жар выплескивается у неё между ног — и тотчас же липко стынет, болезненно стянув кожу, на внутренней стороне бедра. Словно ладонь Эльзы вобрала в себя это тепло целиком, без остатка. И Эльза, словно вспомнив о чем-то, неожиданно повторяет тот жест, которым начала Анна: притягивает её к себе — ближе, совсем близко, — так, что можно почувствовать дыхание на коже лица, на смерзшихся веках. И веки приоткрываются как раз в тот момент, когда Эльза — её взор по-прежнему незамутненно-чист — встречает её губы своими. Губы сестры и в самом деле теплее, чем ее пальцы. Поцелуй длится одно лишь мгновение — но даже его достаточно, чтобы замедлить сердце. Оно бьётся всё судорожней, всё больнее, и пальцы Анны окончательно немеют, а ноги подкашиваются. И когда сосуды уже готовы лопнуть от натуги, дробно рассыпав инеистые кристаллы крови, а на лице у Анны живыми остаются только глаза, отчаянные и непреклонные, — Эльза отстраняется. Ледяная маска трескается — так неожиданно-остро отпускает холод, сковавший её по рукам и ногам. Анна делает прерывистый, острый вдох и падает на четвереньки, не в силах удержать равновесие. На безупречно отполированном полу остаются ошмётки кожи и мяса с её ладоней, когда Анна всё-таки поднимается и дрожит плечами, морщится, одёргивая подол. Подуй она на руки сейчас — выйдет только хуже. Служанки, которых с каждым днем становится во дворце всё меньше, поделятся потом травами и целебной мазью с «бедной девочкой» — горестное «ох-хо-хо» старой Марты почти звучит у Анны в голове; и она даже не станет им говорить, что вовсе не считает себя несчастной. Или попросту не хочет считать. Анна шумно, судорожно втягивает носом воздух — освежающе-морозный и беспощадный. Кое-что надо просто вытерпеть. Как и говорит сестра. Сквозь шум в ушах ей слышны шаги – перестук каблуков по лестнице: ледяное на ледяном. Всё дальше и дальше. В морозный сумрак, мрак одиночества. И Анна совсем одна, опять одна, как все прошлые долгих пятнадцать лет; но она ещё слышит — стук сердца Эльзы, вопреки всему, горячий и ровный, отзывающийся в её собственной груди. Пока отзывающийся. И холод отступает. Только затем, чтобы однажды вернуться.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.