***
Он стоял напротив до тех пор, пока хмурая смотрительница не гаркнула, что музей закрывается, и последний посетитель должен покинуть зал. Когда же он с неохотой отошёл, постоянно оборачиваясь и косясь в мою сторону, я почувствовала долгожданное облегчение. Он мнит, что любит меня. Ту связь и родство, что привычно искать в живом человеке из плоти и крови, он видит в моих нарисованных тёмных глазах. Но если он хоть раз увидит движение моих губ и услышит слетающие с них слова, эта призрачная нить окажется разорвана раз и навсегда. Если я обрету свободу, он перестанет видеть в моём изображении своё отражение и потеряет то единственное, что может во мне любить.Часть 1
25 октября 2016 г. в 11:46
Я бегу вверх по беломраморным ступеням, выстеленным тяжёлым ковром красного бархата, спешно пробираясь меж чинных процессий, словно бы упивающихся собственной медлительностью. Мои суетливые движения выбиваются из ритма общей монотонности, и я слышу недовольные голоса, отпускающие нелестные отзывы мне вслед. Но это не имеет значения. Времени мало, слишком мало, поэтому нельзя терять ни минуты в бессмысленном гуле людской толпы.
Ты приехала на месяц. Тридцать один день, из которых прошло целых девять. Мысль о неизбежном расставании не покидает ни на минуту, исключая лишь те часы, что мы проводим вместе.
Длинный коридор, богатый зал, украшенный пилястрами с выпуклым растительным орнаментом на капителях, выцветшие гобелены по стенам и поскрипывающий паркетный пол, вторящий каждому шагу гулким эхом. Ещё одна лестница, на сей раз не столь запруженная людьми, поворот налево, и я влетаю в ярко освещённое помещение. Нет нужды вертеть головой из стороны в сторону в поисках родного лица. Я точно знаю, где ты, и, чуть помедлив на пороге, уверенно подхожу к картине у дальней стены.
Здравствуй. Ты прекрасна всегда, но сегодня, клянусь, исходящее изнутри свечение особенно притягательно и тепло.
От близости к тебе дыхание перехватывает. С замиранием сердца рассматриваю плавные контуры лица, высокий лоб, тонкие брови, выразительные раскосые глаза, чуть вздёрнутый нос и маленькие пухлые губы. Краска покрывает холст неравномерно, и местами виднеется его крупная зернистая структура. Но это кажущееся несовершенство делает тебя ещё лучше. Ты не боишься, что люди увидят обнажённое полотно за цветом, наложенным неплотными мазками, и с гордостью демонстрируешь игру спонтанных линий, свободно пересекающих загрунтованную поверхность.
Именно в этом в Китае испокон веков виделось проявление таланта истинного живописца: всего лишь несколько быстрых штрихов — и вот на поверхности бумаги уже поселилась живая рыбка, бабочка или птица. Художнику надлежало особо следить за состоянием кисти и туши, умея приладить их для изображения того или иного предмета. Например, рисуя буйвола, некоторые элементы, вроде рогов, он рисовал медленно, используя густую тушь, в то время как хвост выполнял быстрым движением, чтобы передать его резвое покачивание.
Живость этой традиции для меня несомненна. Материал мог смениться, но сам принцип никуда не ушёл, закрепившись на генетическом уровне. И не важно, шёлк или холст, рисовая бумага или альбомный лист, тушь или масло. Глядя на деликатный абрис твоего нежного лица, я вспоминаю слова одного именитого мастера, писавшего рыбок в пруду. По его словам, чтобы создать убедительное и анатомически верное изображение, необходимо одним движением кисти провести непрерывную линию от брюшка и до левого плавника; если же движение кисти будет прерываться, то рыбка покажется покалеченной.
Ты живая. Всё в твоём неземном облике дышит чувством, неизъяснимым трепетом и тайной. Молчаливая, ты говоришь убедительнее и выразительнее, чем то дано простому человеку.
Незамысловатые штрихи и линии ложатся на полотно плоскостной композицией, а плавность изгибов и мягкость цветовых решений вызывают ощущение соприкосновения с интимным и утончённым миром. В твоих чертах легко просматриваются восточные корни, но есть в них и отпечаток европейского наследия. Лёгкая тень меланхолии женских образов Амедео Модильяни, дымчатый контур Герхарда Рихтера и импрессионистская воздушность окружающего тебя пространства. Но это не делает тебя вторичной копией с западного искусства. Сдержанный колорит из тёплых коричневых и песочных оттенков с кажущейся небрежностью рисунка, на поверку раскрывающегося необычайной гармонией и целостностью, достались тебе от опытной руки, воспитанной на живописи династии Тан, и выросшей в самобытную творческую индивидуальность.
Весь твой лик проникнут удивительной жизненной силой и естественностью, которых я прежде ни в ком не встречал. Жгучая досада распирает от того, что образ твой создан не моим гением, и не проникнуть мне сполна в страстное желание Пигмалиона оживить свою Галатею.
Впрочем, нет, это всё не то. Случись так, что ты вышла из-под моей кисти, я бы ни секунды не помыслил переселить тебя из бытия чистых грёз в этот грязный и осквернённый мир. Ты слишком для него хороша и не должна иметь ничего общего с его жалкими, гнусными обитателями, достойными лишь призрения. Всегда оставайся безупречной, взирая извне со спокойной отстранённостью на тех, кто не достоин и на миг соприкоснуться с твоей нездешней красотой. Твой дом — за стеклом и рамой, что сохранят мой безупречный идеал в вечности.