Убежать от холода

Шум бушующей снаружи вьюги закладывает уши, не дает сосредоточиться на собственных мыслях. Хотя мыслить о многом и не нужно. Запах цветка, голод и холод. Но пока не наступит полная луна, продолжать путь невозможно, если ты, конечно, не желаешь обрести рай более коротким путем. Остается лежать на промерзшем камне и глупо смотреть в темноту. Им даже не о чем разговаривать. Хотя, болтовни Хига хватает на всех четверых. Киба, как всегда, молча витает в своих, не постижимых другими, облаках; Тсуме хмуро пытается отрешиться от, словно сыплющего соль на рану, трепа их пухленького товарища, который один за всех сейчас озвучивал мысли о жирной оленине, тепле и горячих самочках. Тобое, как ни странно, с понурым видом молча слушал волчий монолог. Зарылся мордой в лапы, укрылся собственным хвостом и слушал. Пожалуй, этот факт больше всего удивлял именно серого волка, чем кого-то еще – Киба слишком занят своими мыслями, а Хиг своей болтовней. Он уже долгое время не сводил взгляда с волчонка, и у того словно заработало шестое чувство – Тобое заерзал на месте, позвякивая браслетами на лапе, чихнул и повернул голову в сторону Тсуме. Волки не обменялись ни словом; тот, что со шрамом на груди, не отвел взгляда, а тот, что поменьше, поднялся на подкашивающихся от голода лапах и, медленно их переставляя, подошел к серому. Тсуме было удивился, мол, чего тебе, малыш, а тот просто лег с ним рядом и потерся затылком о грудь друга. Так теплее, сказал он, бесконечно доверчивыми глазами заглядывая в самую душу серого волка. Может, он способен был читать, что Тсуме сейчас очень нелегко, он на грани, готов бросить эту бессмысленную, по его мнению, затею с поиском Лунного Цветка; он хочет есть, он хочет тепла, и он сейчас крайне зол и раздражителен. А вот это рыжее мелкое чудо, которое по обыкновению, его раздражало еще больше, теперь странным образом успокаивало, и, судя по всему, тоже находилось не в самом радостном расположении духа. Тсуме недовольно фыркнул и мотнул головой, но не избавился от волчонка и позволил тому продолжать тереться об него и всеми силами прижиматься, делясь своим теплом. А волчонок был горячий, от чего-то. Это радовало Тсуме еще больше, ведь, по крайней мере, действительно стало теплее. Но Тсуме был бы не Тсуме, если бы не издавал приглушенный рык всякий раз, когда волчонок прижимался слишком близко, буквально опаляя своим жаром его бока, и лизал горячим шершавым языком подбородок серого, после снова зарываясь мордой в пушистую грудь с отметиной в виде креста. А Тобое был бы не Тобое, если бы не продолжал, без злого умысла, дразнить волка, так на него напирая, что Тсуме, в конце концов, перевалился на бок, и теперь волчонок мог уютненько прижаться спинкой к теплому животу друга. Волки не умеют краснеть, однако, в человеческом обличии Тсуме бы сейчас выглядел красным, как рак. Ибо это уже попахивало нахальством, если не было им и раньше – волчонок, до этого относительно скромно прижимавшийся к нему, теперь просто извивался под ним, играючи, но всё же дерзко. Тсуме недоуменно посмотрел на малого и прочитал в его золотистых глазах какой-то азарт. Неужели стало скучно? Тсуме, прикрыв глаза, оскалился в ухмылке и еще раз предупреждающе рыкнул. Ему сейчас было не до этих шалостей. Тобое определенно перешел границы. Но, даже услышав рык, волчонок не прекратил свои действия и теперь с особым рвением нижним корпусом тела вдавливал серого волка в скалу, беззастенчиво и даже вульгарно, если волки, конечно, могут воспринимать это слово, прикасаясь спинкой к интимному месту Тсуме. Серый волк растерянно озирался по сторонам, ища поддержки, но внезапно понял, что Киба уснул, а Хиг уже минут пять назад счел нужным прогуляться. И тогда Тсуме сжал челюсти на шкирке буйного волчонка и отлепил того от себя, на секунду показав миру красный кончик его, начавшего пробуждаться, волчьего достоинства. Проклятый волчонок, сумел же довести до такого постыдства. Тсуме бы сейчас с удовольствием швырнул шкодливого щенка куда-нибудь в снег, чтобы тот остыл, но что-то в его груди ёкнуло, и он просто опустил его на землю, при этом грозно смерив взглядом опасно сверкающих в полутьме глаз. Под этим золотым свечением Тобое сжался в комочек и жалобно заскулил, но от внимания Тсуме не мог ускользнуть тот факт, что волчонок стыдливо прикрывает лапкой то, что бы сейчас неоспоримо пришлось по вкусу случайно забредшей сюда юной волчице. Но у малыша вид был такой виноватый, что Тсуме быстро понял – Тобое еще сам не понимает, что с ним происходит. Он так удивлен и напуган тем, что его теплые ласки грубо отвергли, что громко жалостливо скулил, словно плакал. Тсуме от этого звука сходил с ума. Ну, хорошо, хорошо, сейчас я преподам тебе урок – серый, дернув ушами, с хитрым прищуром облизнулся и повалил волчонка на спину. Ему, собственно, терять нечего, а малыш усвоит всё назубок. Что ему следовало делать и не следовало. Хотя… неважно. Раз тело мелкого готово предоставить и такое тепло, то Тсуме просто не вправе отказаться от настолько щедрого дара. Тобое сменил виноватый взгляд на удивленный и теперь с искренним изумлением наблюдал за тем, как Тсуме, тяжело дыша, изучает его костлявое тельце, проводя по его груди своей мощной крепкой лапой и мягко касаясь напряженного животика. Когда волк стал очерчивать круги в эрогенной зоне волчонка, тот снова принялся скулить, на этот раз от неожиданного удовольствия, и зажмурился. Немного поиграв таким образом с полувозбужденным Тобое, Тсуме лег на землю и головой расположился между лап волчонка. Тсуме никогда раньше такого не делал, и помыслить не мог о том, чтобы лизать другим волкам в таком месте, даже когда им очень холодно или больно, но теперь волк был словно прикован взглядом к подрагивающему розовому члену волчонка, так требовательно просящему внимания. Его язык коснулся меха в области паха, горячей мошонки, и стал медленно подниматься вверх, до самого чувствительного кончика пульсирующего органа Тобое, заставляя того приоткрыть глаза и посмотреть в жаркую полутьму затуманенным взором. Тсуме прижал его к земле своей грудью, расставив передние лапы у его боков, и упоенно слизывал жар с пылающего страстью конца волчонка. Это было так странно и необычно, но серому волку нравилось дразнить Тобое, тем более, что тот сам напросился. И ведь это еще не конец – Тсуме ощущал непреодолимую тяжесть в самом низу живота, горячую тяжесть, которую придется выместить на этом юном существе; которое сейчас лежит на земле, прогнувшись в спине и задрав кверху лапки, пускает обильные клубы пара из раскрытой пасти, иногда нелепо взвизгивая, получая порцию особо сильного удовольствия. Сейчас Тсуме доведет волчонка до его первого экстаза, сделав ему неоценимый подарок в эту ночь, а потом возьмет его силой, тем самым доказав, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и чего добился юный развратник, так неприкрыто домогаясь до взрослого и сильного волка. Тсуме ускорил темп и вцепился лапами в бока волчонка, притягивая его к себе ближе, чтобы не вырывался, может, случайно испугавшись того чувства, что сосредотачивается внизу живота и просится наружу, грозясь взорваться яркими звездами перед глазами. Ведь юному волку пока было непонятно это чувство, его смысл и значение. Когда Тобое стал извиваться под ним, словно на жаровне, Тсуме понял, что тот уже близок к тому, чтобы сорваться в горящую пропасть и, наконец, ощутить вкус этой ночи. Этой особенной ночи, даже без полнолуния. Еще одно движение языком, и волк почувствовал, как по нему разливается теплое, почти горячее, как и его хозяин, семя. Волк, довольно рыкнув, облизнулся, удовлетворенно сглотнув то, что попало ему на язык, и без дальнейших разглагольствований развернул щенка на живот. Тобое еще тяжело дышал и никак не мог прийти в себя, слабо корябал когтями землю и медленно вилял хвостом. Совсем как пёс, подумалось Тсуме, когда он тенью нависал над волчонком. Да, этот маленький щенок навлек на себя беду. Думал, что ограничится такой вот простой лаской? Как бы ни так. За удовольствием всегда должна следовать боль и расплата. И в этом деле Тсуме не мог обещать волчонку никакой пощады, так как сам просто изнывал от сводящего с ума чувства похоти. Ему хотелось грубо взять юного нахала, проучить его, подарить жгучую боль, тяжело дышать и вбиваться в него, резко, грязно, и едва не выть на луну от наслаждения этой холодной, но только не для них двоих, ночью. Тсуме вцепился в загривок малышу, заставляя того изогнуться в спине и чуть приподнять задний корпус. Тсуме тут же воспользовался этим и вторгся в расслабленного Тобое, который тут же завизжал, срываясь на хрип, и задергался. Волк успокаивающе зарычал, низко, подобно грому, но на Тобое это подействовало как бальзам. Всё же он был не настолько мал, чтобы совершенно не понимать того, чего от него хотят. Желание Тсуме было вполне естественным. Ну, может, и не совсем, но, во всяком случае, естественным точно так же, как и его самого. Тсуме удовлетворил Тобое, волчонок до сих пор дрожит, наслаждаясь подаренным теплом, пребывая в восторге от смешанных чувств, накативших на него волной. Одним из них был страх перед грядущим, но низкий рык серого волка чуть притуплял его. Тихо, малыш, не дергайся; будет хуже, если ты не прекратишь. Но грубые толчки Тсуме внутри волчонка не соответствовали его мягким словам и радужным обещаниям – было больно, скользкий горящий член грозился разорвать тяжело дышавшего Тобое, теперь сконцентрировавшегося на том, чтобы как можно легче перенести эту безумную лавину боли. Тсуме не разжимал клыков с его загривка, продолжал низко рычать. С чуть иной интонацией, уже грубо, похотливо, не отдавая себе отчета в том, что срывалось с его языка. Щенок недотраханный. Маленькая сучка, горячая и восхитительная, как мед для пчёл. Такой милый мальчик и такой развратный, сводящий с ума. Тобое со слезами на глазах терпел эти унижения, сам всё сильнее прогибаясь под волком и снова ощущая приятное чувство, раз за разом отводившее на задний план режущую боль. Чувство было немного другим, более жгучим и болезненным, и оно накатывало всякий раз, когда Тсуме входил в него до упора. Он уже начал к нему прислушиваться и даже унял скулеж, как Тсуме ускорил темп и стал более жестким, снова причиняя боль волчонку. Но всё это длилось не больше минуты, и Тсуме, подавляя рвущийся наружу громкий раскатистый рык, глухими нотками гулко вырывающийся сквозь стиснутую челюсть, излился в дрожащего от напряжения Тобое. Наконец-то всё закончилось, Тсуме вытащил из податливого тела волчонка всё еще пульсирующий член, и снова развалился на земле. Тобое услужливо слизал остатки спермы друга, после чего сыто заурчал и довольно почесал за ухом задней лапой. Тсуме безразличным взглядом смотрел на Тобое, пока тот облизывал его, а потом не сдержал себя и попросил прощения за грубость. Это не прозвучало как оправдание, скорее, просто как должное. Тобое в ответ игриво высунул язычок и склонил на бок голову – ему понравилось, правда, и он не отказался бы от еще одной такой же ночи. Было еще одно чувство, подобное тому, что он испытал от языка Тсуме, и он его еще не распробовал. Серый волк усмехнулся и отвел взгляд. Враки всё. Волки умеют краснеть.