Век всё укроет

И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою. И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. Какова мораль этой истории? Каждому нужна пара. Когда Миранда впервые встречает Томаса Гамильтона, ей кажется, что она подошла слишком близко к солнцу. Он рассказывает о колониях в Новом свете — ей не приходилось слышать раньше, чтобы о них говорили так, не как об экономических предприятиях, не как о потенциальных источниках огромных прибылей (так видит их ее отец), а как об искуплении. О новой земле обетованной и моральном императиве для мира, отринувшего Божью благодать. Его убежденность кажется горячечной — и, как горячка, заражает окружающих. Собеседники обступают его в пылу яростного спора, а когда он поворачивается к ней, чтобы вовлечь ее в разговор, она чувствует, как кровь бросается в лицо. И знает, что хотела бы чувствовать это притяжение всегда. Томас ухаживает за ней неторопливо и, похоже, тщательно продумывая каждый шаг. Миранда наслаждается этим, желая ощущать его внимание вечно — и зная, что долго оно не продлится. В глубине души она скрывает грехи, которые такой достойный человек, как Томас Гамильтон, никогда не сможет простить. Глупая несдержанность стоила ей положения в обществе, репутации и друзей, но ничто не ранит ее так сильно, как мысль о том, что рано или поздно она будет стоить ей и расположения Томаса. Миранда молится о том, чтобы время шло помедленнее и чтобы это расположение продлилось подольше. Однажды он приезжает к ней с визитом, и лицо его слишком серьезно. — Мой отец заходил сегодня утром, — говорит Томас. — Он горел желанием поделиться скандальными новостями об особе, которая стала мне очень дорога. Ее не удивляет, что граф Альфред Гамильтон раскопал ее прошлое и узнал о ее неподобающем поведении. Она представляет, как неприветливый аристократ мог сказать об этом сыну — будто давал ему задание, вероятно. Что-нибудь вроде «и порви с этой шлюхой». Томас смотрит на нее — задумчиво, а не сердито. Она знает, что должна признаться ему во всем, чтобы слова отца не стали единственной известной ему версией событий, но ей так не хочется видеть, как выражение на этом лице изменится. Его разочарование в ней наверняка разобьет ей сердце. Но Миранда всегда ценила прямоту, и сейчас тоже не собирается отступать от своих принципов. — Я собиралась вам рассказать. Я хотела вам рассказать… — начинает она, но Томас поднимает руку, и конец ее фразы повисает в воздухе. — Мы родственные души, вы и я, — говорит он. — Я верю в это всем сердцем. С тех пор, как я встретил вас, моя дорогая, я знаю, что мы едины в нашей вере в просвещение и в те возможности, которые оно предоставляет… — Он замолкает и затем со значением добавляет: — Возможности как духовные, так и физические. — Он крепко сжимает ее ладонь и держит, пока Миранда не поднимает взгляд и не видит его улыбку. — Ваше прошлое не имеет для меня значения. Более того, я полагаю, что оно открывает для нас обоих новую дверь. Я тоже хотел бы вам о многом рассказать. Вместо того чтобы отвернуться от нее из-за грозящего скандала, он признается в собственных склонностях. Он говорит прямо и, несмотря на то, что его явно волнует ее возможная реакция, не испытывает видимого стыда. Она быстро развеивает его опасения: — Полагаете, я до сих пор об этом не подозревала? У Миранды трое братьев, и она видит, как они обращаются с женщинами и с мужчинами. Им чужды его склонности. Но им чужда и переполняющая его любовь, всепоглощающая вера в человечество, его надежды, его тепло. Он будет ей не просто мужем — он будет ее солнцем. Три месяца спустя они — несмотря на возражения лорда Гамильтона — женаты. Его стремление помешать их браку почему-то лишь укрепляет ее дух и дает повод расцвести ее талантам. По мере того как Томас делает карьеру в правительстве, Гамильтоны становятся заметными фигурами в лондонском обществе. Их гостиная, наполненная свечами и цветами, книгами и музыкой, превращается в изысканный салон. К ним стекаются лучшие умы страны, привлеченные энергией Томаса Гамильтона и ищущие его признания. Его жена, как и положено безупречной хозяйке, всегда рядом с ним. Мать всегда называла Миранду одаренным ребенком, но лишь теперь ее ум наконец оценили по достоинству. Мужчины, которые приходят к ним, чтобы обсудить текущие события, уходят, очарованные мудростью леди Гамильтон. Некоторые, впрочем, остаются. Томас и Миранда не выставляют свои романы напоказ, скрывают их за тяжелыми дверями, но никогда не держат втайне друг от друга. Миранда никогда не была ревнива, а ревновать Томаса было бы так же глупо, как ревновать солнце за то, что оно светит не только для тебя. Напротив, она верит, что их договор идеален для них обоих. Ее не тревожит, что его привлекают другие, и он с таким же пониманием относится к ней. То, что они делят с кем-то ложе, не может повлиять на их любовь друг к другу — взаимную и равноправную, сочетающую в себе крепкую привязанность и искреннее уважение. Но слухи ползут. Ей стоило помнить о том, что лондонские сплетни неистребимы и неудержимы. Внимание любителей скандалов давно приковано к салону Гамильтонов, ведь где еще и процветать разврату, как не в кружке свободомыслящих эгалитаристов. Когда из Ирландии к ним приезжает молодой друг Томаса, неотразимый Генри Пирс, слухи разгораются с новой силой. Миранда готовится к неизбежному, но знает, что пройдет и это: она уже переживала подобное раньше. Но вместо ее имени досужие сплетники называют имя Томаса, и Миранде кажется, что почва уходит у нее из-под ног. Томас, разумеется, пытается подойти ко всему рационально. — Это из-за маркиза? — спрашивает он, подразумевая короткую интрижку, которая была у нее в Брюсселе. — Ты же знаешь, что меня не волнует, с кем ты делишь ложе. Полагаю, что мнение других в этом случае и вовсе не имеет значения. Глупец. Ее любимый глупец. — Болтают не о том, с кем делю ложе я, — произносит она, в то время как в голове у нее по-прежнему звучат отголоски слухов. — Болтают о тебе и Генри. На секунду его глаза гаснут. В конце концов, на дворе 1700 г. Наказанием за содомию — и за куда более незначительные прегрешения — остается виселица. — Но это невозможно. Он никогда бы не стал об этом рассказывать. Откуда им знать..? Ей невыносимо видеть его страх, невыносимо видеть, как угроза разоблачения проводит на его лице новые морщины. Она берет его за руку. — Не тревожься, любовь моя. Я знаю, что делать. Скоро всем становится известно, что Миранда соблазнила Генри Пирса. Вся тяжесть вины ложится на ее плечи, и сплетни затихают. Она прекрасно знает, что за этим последует, — как постараются отдалиться друзья, чтобы на них не упала тень ее грехов. Миранда внутренне готовится вновь испытать жгучий стыд, узлом завязывающий внутренности, когда те, кто приходил к ней в гости, отвернутся, встретив ее на улице, и будут шепотом передавать друг другу подробности ее падения. Ее не удивляет, что для лорда Альфреда Гамильтона эта история служит еще одним оправданием его неприязни, еще одним подтверждением: его сын — никчемен, а невестка — беспутна. Но Альфред Гамильтон скоро вернется на Багамы, чтобы там лелеять свое неодобрение среди морских волн. Миранду больше огорчает, что ее собственные братья, которые, кажется, постепенно простили ей прошлые прегрешения, на сей раз ясно дают понять: больше они знаться с ней не желают. Интересно, думает она, это потому, что так хотят их жены? Миранда уверена, что ни одна из этих жен не сделала бы для ее братьев того, что она делает для своего мужа. Ее разоблачение многого ей стоит, но вскоре она понимает, что заплатила эту цену не зря. Одиночество болезненно, но менее болезненно, чем бывало раньше. Она заставляет себя выполнять обязанности хозяйки дома, будто ничего не случилось. И проходит не так уж много времени, как она может притвориться, что всё так и есть. Проходит почти год, пока не разражается следующий скандал. На этот раз она не колеблется, принимая на себя вину. И теперь это легче сделать: быть отверженной больно лишь в том случае, когда тебе не безразличны те, кто тебя отвергает. Что касается Миранды, она теперь уверена: ее счастье не зависит от общественного мнения. Идет время, и новый скандал забывается, как и прежний, и тот, который следует за ним, тоже. Томас остается рядом, и это единственное, что имеет для нее значение. * * * Я почти завидую вам. Я помню, как встретила его в первый раз. Когда находишься рядом с по-настоящему великим человеком, испытываешь совершенно особые чувства. Полагаю, что вы испытываете их прямо сейчас. Когда Миранда впервые видит Джеймса Макгроу, ей кажется, будто перед ней поставили зеркало. Его осанка, его военная выправка, смягченная врожденным изяществом, напоминают ей, как она сама старается держать себя в своем салоне. Лейтенант Макгроу не сводит глаз с Томаса — так же, как порой и она. Похоже, что, как и ей, Томас кажется ему солнцем. Наблюдая, как молодой лейтенант смотрит на ее мужа, она предчувствует тень очередного скандала. Тем же вечером Миранда заходит к Томасу в кабинет — чтобы, как и ожидала, найти его склонившимся над книгами. Она нежно целует его в лоб. — Я сегодня познакомилась с твоим помощником из Королевского флота. — Да? — Томас поднимает голову и, видя, как его лицо озаряет улыбка, она понимает, что не ошиблась в своих подозрениях. — И как он тебе показался? — Он очень красив. Возможно, я позаимствую его у тебя, — предупреждает она. — Дорогая, ты не должна его отвлекать. Мы с ним занимаемся очень важным делом, — Томас откидывается в кресле, на минуту забыв про книги. — Я тебе рассказывал, почему попросил, чтобы мне прислали его? — Боюсь, что нет. — Миранда отодвигает подсвечник и присаживается на краешек стола. Ее муж — прирожденный рассказчик, и она обожает следить за нитью его историй. — Несколько лет назад я надзирал за строительством новых укреплений в форте Тилбери. По пути обратно в Лондон мой экипаж остановился в Тилбери Несс. Кучеру нужно было забрать пакет, и я остался наедине с ужасным зрелищем, которое потрясло меня до глубины души. На его лицо набегает тень, омрачая черты. Она ждет продолжения, но, кажется, воспоминание лишило его решимости. — Что же это было? — осторожно спрашивает она. — Тело… тело капитана Кидда. Того, что был осужден за преступления против Короны и повешен в устье Темзы в назидание тем, кто захочет податься в пираты. — Томас поворачивается к ней с выражением страдания на лице. — Это случилось годы назад. Его тело вымазали дегтем, чтобы оно не разлагалось. Он едва был похож на человека. — Вновь переживая ужасное воспоминание, он трет лицо руками. Миранда не знает, что сказать, и лишь сжимает плечо супруга. — После этого мне захотелось узнать как можно больше о пиратстве в Новом свете. Я разыскал всю информацию о Кидде, который, как многие утверждают, был даже не пиратом — королевским приватиром. И о многих других… многих других, которые надеялись, что обретут там новую жизнь, а кончили свои дни в петле… — он замолкает, и проходит много времени, пока он не заговаривает вновь: — И тогда я понял, что мы предали их, Миранда. — И твой красивый помощник, — говорит она, надеясь, что напоминание об офицере выведет мужа из подавленного настроения, — он поможет тебе справиться с пиратством? Томас слабо улыбается: — Я на это надеюсь. — В таком случае, я обещаю не отвлекать его слишком сильно. Несмотря на эти уверения, скоро у нее завязывается роман с лейтенантом Макгроу. Все начинается будто в шутку, как обычно с ней случается, — будто они пробуют на прочность силу притяжения между двумя умами и двумя телами. Она обожает эту задачу: исследовать, насколько чувствителен мужчина, где границы его возможностей и что он будет делать, когда эти границы достигнуты. Она понимает, что Джеймс — достойный партнер. Острый ум и обаятельные улыбки — ее слабость, а у него вдоволь и того, и другого. Он джентльмен — осознанно, не от рождения, но потому, что ценит контроль над собой, который дают хорошие манеры. Ей нравится, как он благовоспитанно зовет ее «мэм» на публике и жадно шепчет ее имя в постели. Она обожает дразнить его — как дразнила бы саму себя в молодости — насчет того, что он слишком заботится о чужом мнении. — В данный момент, — признается он, когда они, сплетясь, лежат в ее постели и ее голова покоится у него на груди, — меня волнует только одно мнение. Мрачноватый тон подсказывает, что это «одно мнение» — не ее. Она поворачивает голову, чтобы заглянуть Джеймсу в лицо. — Ты по-прежнему беспокоишься, что Томас будет возражать против наших встреч? Он усмехается тому, как она определила их отношения, но кивает. — Твой муж — необыкновенный человек. Я никогда не встречал никого, кто хотя бы близко напоминал его. И мысль о том, что мы можем причинить ему боль или вызвать его неудовольствие… Миранда задается вопросом, осознает ли он, что Томас не сходит у него с языка. Похоже, нет. Он говорит так горячо — видимо, невольно выдавая свои подлинные чувства. Она останавливает его, прижав палец к его губам. — Неужели ты считаешь, что Томас будет против того, что дарит мне столько счастья? — Он начинает возражать, но она быстро прибавляет: — Или того, что делает счастливым тебя — тебя, который ему так дорог? Телом она чувствует, как Джеймс напрягается. Она понимает, как трудно ему признаться в привязанности к ее мужу — признаться в этом даже ей. Человек, чье положение столь непрочно, на службе, где подобные склонности нужно тщательно таить, в обществе, где за них строго карают, — разумеется, он научился скрывать любой намек на подобные прегрешения. Томас, с другой стороны, считает грехом не склонности, но предубеждение против них. Она спрашивает себя, научится ли когда-нибудь Джеймс быть настолько свободным. — Ты совершенно прав, мой муж — необыкновенный человек. Его любовь так велика, так всеобъемлюща, что охватывает весь земной шар. Он верит в то, что привязанность к одному человеку должна увеличивать количество любви в мире, а не уменьшать его. И… — добавляет она, целуя его в подбородок, — он не представляет, как можно отказываться от любви, лишая себя счастья. Упоминание Томаса заставляет глаза Джеймса блестеть ярче. Миранда не удивлена. Она с самого начала понимала, что, хотя Джеймс — ее любовник, его привлекает не только и, возможно, не столько она сама, сколько она как отражение Томаса. Интересно, должен ли ее задевать тот факт, что она не является главным предметом его привязанности, думает она. Но, как ни странно, ее это лишь забавляет. Она и Томас — родственные души. И то, что Джеймса так привлекают они оба, лишь доказывает, что она сделала правильный выбор. — Эти чувства делают твоему мужу честь, — говорит он через пару секунд. — Но, боюсь, остальной мир их не разделяет. — В его словах угадывается тревожный подтекст, который заставляет ее задаваться вопросом, насколько жестоко «остальной мир» успел обойтись с ее любовником. — Тогда нам стоит держаться вместе, чтобы защитить его от остального мира. Но не от нас самих — о нет. Любовь Джеймса — пусть даже он сам ее еще не осознает, — станет защитой для идеализма Томаса, питая его оптимизм, но удерживая его обеими ногами на земле. И, надеется она, давая и Джеймсу, и Томасу возможность удовлетворить свои желания. Быть может, Миранда может немного ускорить ход событий. — Я уже говорила тебе, как глубока моя любовь к Томасу. То, что происходит между мной и тобой, никогда не сможет повредить этой любви. Как и то, — говорит она лукаво, — что, быть может, однажды произойдет между ним и тобой. — Она берет в ладони его лицо, не давая ему отвести взгляд, чтобы он услышал ее. — Я бы очень хотела, чтобы вы оба обрели счастье, какую бы форму оно ни приняло. Он смотрит на нее настороженно, будто не уверен, правильно ли понял ее, и она усмехается. Затем целует его целомудренно, словно благословляет, надеясь, что у двоих мужчин, которых она любит, все будет хорошо. — Но пока что, — говорит она, со вздохом поднимаясь с постели, — мы должны на какое-то время отказаться от своего счастья. Отец Томаса в городе, и нам всем нужно быть паиньками. Джеймс, по-прежнему растерянный, торопливо выбирается из-под простыней. Он одевается быстро, восстанавливая личину благопристойности, которую держит перед всем миром, и лишь на прощание целует ее снова. Миранда в ожидании горничной так же возвращает себе приличный вид. Впрочем, как бы она ни старалась соблюдать приличия, этого никогда не будет достаточно для ее свекра. В нем будто бы воплотилось всё, чем большой мир угрожает ее мужу. Но теперь, по крайней мере, у нее есть союзник. * * * О вас могут говорить что угодно, но вы — хороший человек. Нужно, чтобы об этом сказало больше людей. И кто-то должен быть готов защитить ваше доброе имя. Миранду не удивляет, когда после ухода разъяренного лорда Альфреда ее муж поднимается и целует Джеймса — было бы удивительнее, если бы он этого не сделал, если бы он не откликнулся на такое искреннее признание в любви и верности. И уж тем более ее не удивляет, что Джеймсу требуется не больше секунды, чтобы преодолеть свои колебания и ответить на поцелуй. Он, который так заботится о благопристойности, тут же отказывается от нее в пользу гораздо более привлекательной альтернативы, и Миранде нравится видеть это, хоть она и чувствует, что лишняя здесь. Но затем Томас, не размыкая объятий с Джеймсом, протягивает ей руку. Миранда берет ее — и оказывается втянутой в их круг. Томас целует их обоих, сначала Джеймса, потом ее. Она краснеет, чувствуя, что на нее смотрит Джеймс, и, когда поворачивается к нему, видит его горящий, голодный взгляд. Томас, по-прежнему не выпуская их обоих из объятий, ведет их в спальню. Следующие несколько месяцев их жизнь полна контрастов. После того как старый граф предает их анафеме, положение в обществе становится шатким. Они продолжают делать хорошую мину при плохой игре, но их салон так и не восстанавливается после того, как Томас рассказывает всем о целях, которые они с Джеймсом ставят перед собой. Лорд Эш — единственный друг, который остается рядом, а без его жены, Китти Эш, Миранда, кажется, осталась бы вовсе без женского общества. В то же время их жизнь сейчас полнее, чем она когда-либо могла себе представить. Гамильтоны и раньше порой делили любовников, но это случалось редко — слишком различны их вкусы. На этот раз все иначе: Джеймс дорог им обоим. Она быстро привыкает засыпать между мужем и любовником и просыпаться, сплетясь телами, от утренних поцелуев. Она никогда еще не видела Томаса таким счастливым. Слишком часто на сердце у него бывало тяжело при мысли обо всех несправедливостях этого мира. Но теперь, когда перед ним стоит цель и когда им движет сострадание, он ходит легко и смеется, не сдерживаясь. Джеймс — достойный партнер для него, и вместе они создают картину будущего, такого светлого, что развеивают сомнения Миранды и убеждают даже ее, которая всегда так прагматична, в том, что можно создать справедливый и прекрасный мир, где будет царить счастье. Именно в такой мир они превращают собственный дом. Миранда всегда любила его и теперь, с приходом весны, украшает его цветами. Их аромат витает в комнатах, где она в любое время дня и ночи видит двух своих мужчин за книгами и бумагами, или оживленно обсуждающими детали своего плана, или просто уютно примостившимися на кушетке у окна, выходящего в сад. По вечерам они ужинают в комнатах, обшитых темным деревом, в котором отражаются блики десятков свечей. Однажды Джеймс упомянул, что в его детстве, когда он рос в доме дедушки, свечи всегда экономили, и Томас воскликнул: «Тогда пусть будет свет!» — после чего в доме никогда больше не наступала тьма. Втроем они наполнили этот дом счастьем, и Миранда лишь желает, чтобы это никогда не кончалось. В какой-то момент начинают ползти слухи. Джеймс проводит в доме Гамильтонов гораздо больше времени, чем диктуют приличия, и люди это замечают. Миранда проходила через это уже много раз, но на этот раз слухи раздаются громче. И тревожные знаки на сей раз иные. Однажды она ждет в экипаже, пока Джеймс и Томас осматривают грузовые суда, и замечает небольшую компанию морских офицеров, которые обсуждают ее мужа и любовника. Она не слышит их слов, но чувствует насмешку. Томас не первый мужчина, с которым спал Джеймс, в этом она уверена, и эти офицеры, кажется, уверены тоже. Когда заводила в компании замечает, что она смотрит на них, он ни капли не смущается, но вместо этого встречает ее взгляд с вызовом и даже угрозой. Это явное проявление неуважения, откровенного и беззастенчивого, и она чувствует, что не может с этим справиться. Когда Томас и Джеймс возвращаются, она даже не в силах объяснить им, в чем дело. Лето идет своим чередом, и мельница людских пересудов крутится, особенно оживляясь в долгие августовские дни, когда нечем заняться. Миранда ненавидит сплетни — любимое времяпрепровождение лондонцев, но ей необходимо быть на посту, чтобы уловить мельчайшие оттенки того, о чем говорят. А еще важнее — того, о чем молчат, потому что именно там лежит главная опасность. Вынужденная бдительность утомляет и раздражает ее, и она чувствует, как меняется ее отношение к Джеймсу и Томасу. Эти двое, кажется, ни о чем не подозревают и не тревожатся, их жизнь и их роман продолжаются как ни в чем не бывало, будто опасность не подстерегает их за порогом. Их наивность вызывает у нее смесь зависти и недовольства. Ей хочется разрушить их иллюзии — это было бы так легко сделать, у нее мало доказательств, но много страхов, — но она по-прежнему слишком любит их обоих, чтобы поступить так. Вместо этого она злится на них по мелочам — и, заметив это, начинает злиться на саму себя. Ее утомляют их бесконечные теоретизирования и утопические планы. Теперь она редко присоединяется к ним в постели, и даже в этих случаях чувствует, как между ними растет пропасть. Наступает сентябрь, и Джеймс объявляет, что скоро отправится на Багамские острова. Миранда чувствует облегчение — и вслед за этим вину за это облегчение, особенно когда видит огорчение на лице Томаса. Но в отсутствие Джеймса слухи затихают. Ей почти удается поверить, что все снова будет хорошо. * * * Я достаточно часто становилась объектом насмешек и подозрений, чтобы знать разницу между небольшой опасностью и смертельной опасностью, и я говорю тебе: и ты, и Томас, и я сейчас стоим перед лицом смертельной опасности. Люди, посланные старым графом, приходят как раз тогда, когда Гамильтоны заканчивают свой завтрак. Их трое, у них мрачные лица, выражающие непоколебимость, — интересно, думает Миранда, быть может, их патрон нарочно отобрал тех, кто будет похож на него самого? Томас уводит их к себе в кабинет, где они остаются так надолго, что Миранда начинает тревожиться. Она пытается отвлечься чтением, но не может не поглядывать на дверь, желая, чтобы та поскорее открылась. Когда дверь все-таки распахивается, она видит, как бледен ее муж. — Я должен поговорить с женой перед отъездом, — говорит он. Он придерживает дверь для нее, и агенты графа нехотя уступают. — Да, и мистер Бейли, — обращается Томас к дворецкому, — прошу вас немедленно послать за лордом Эшем. Она входит в кабинет мужа настолько спокойно, насколько возможно, хотя ей хочется стремглав броситься к нему в объятья. Он также сохраняет достоинство, и она надеется, что только ей видно, каких трудов это ему стоит. — Ты уезжаешь? — спрашивает она, когда дверь закрывается. Она пытается говорить беззаботным тоном, но он звучит фальшиво. Томас не отвечает. Он прислоняется к двери, будто ноги отказываются его держать. Лицо у него потрясенное. Она чувствует, как сердце подпрыгивает к самому горлу: — Что случилось? — Мой отец знает про Джеймса, — медленно произносит Томас, будто сам не может до конца поверить в то, что говорит. — Нет. — Миранда качает головой. — Как он может знать? Мы были так осторожны… — Несмотря на все ее опасения, ей кажется, что все произошло слишком быстро. Должен был быть какой-то знак, какое-то последнее предупреждение, которому она могла бы внять и предотвратить катастрофу. Ничего подобного не было — а значит, то, что говорит Томас, не может быть правдой. — Лорд Альфред пытается напугать тебя. Должно быть, он блефует. Но вместо того чтобы найти в ее словах утешение, Томас выглядит еще более отчаянно. — Увы, это не так. Его люди привели достаточно доказательств. Он знает всю правду о том, что здесь происходит. — Доказательств? — Ей кажется, что сердце в груди остановилось. Неужели их предал кто-то из слуг? Кто-то, кому они доверяли? От мысли об этом ее начинает подташнивать — такой беззащитной она себя внезапно чувствует. — Я не понимаю. Что происходит? Видя, как она потрясена, он обнимает ее. Она утыкается головой в его шею, под подбородок, и цепляется за него, будто он может сделать что-то, чтобы весь этот кошмар прекратился. — Я нарушил обещание, которое дал отцу. Ты и Джеймс в безопасности, но вы должны немедленно покинуть Англию. Покинуть Англию? Джеймс предлагал им уехать, и мысль о том, чтобы начать жизнь заново на новом месте, казалась им обоим привлекательной. Теперь ей кажется, что земля уходит из-под ног. — Значит, ты присоединишься к нам, когда мы обустроимся? Но Томас лишь бледнеет. — Прости меня, любовь моя. Мой отец выразил свою волю очень недвусмысленно. — Мы должны уехать без тебя… — Разум Миранды отказывается осознавать эту мысль, она кажется бессмысленной, но на глаза уже начинают наворачиваться слезы. — Но где будешь ты? — Не думай об этом сейчас. — Он берет ее руки в свои, целует их, сцеловывает слезы с ее щек. — Дорогая, ты должна быть мужественной. Единственный способ обеспечить твою безопасность — и безопасность Джеймса — это расстаться. Она качает головой: — Ты же понимаешь, что Джеймс ни за что с этим не смирится. — Смирится, если ты убедишь его. Мой отец хочет предать Джеймса военному трибуналу. Ты знаешь, что это значит? Его повесят. — До сих пор Томас говорил достаточно твердо, но сейчас в его голосе звучит отчаяние. — Мне невыносима мысль о том, чтобы потерять его. Пусть я лишусь всего остального, но знать, что стал причиной его гибели… Ты должна помочь мне убедить его. Пообещай мне, что вы позаботитесь друг о друге. Она не успевает ответить, как за дверью раздается шум, и она слышит, как Питер Эш с кем-то спорит. Затем в дверь колотят, она распахивается, и люди входят и отрывают Томаса от нее. Питер пытается их остановить, но они сильнее. Его отталкивают без всякого почтения — так же, как и ее, когда она пытается вновь обнять Томаса. Все происходит очень быстро, очень грубо, и Миранде кажется, что ее мир окончательно вышел из-под контроля. — Куда тебя увозят? — удается спросить Питеру, и Томас отвечает: — В Бедлам. При этих словах ей не удается сохранить самообладание, она испускает крик. Все знают про ужасный госпиталь для умалишенных, про то, как чудовищны тамошние порядки. Она вновь пытается дотянуться до мужа, но Питер перехватывает ее руки, и она не уверена, поддерживает он ее или удерживает. А Томаса — Томаса уводят прочь, будто агнца на заклание. Он оборачивается и ловит ее взгляд, и на секунду маска храбрости сползает с его лица. — Прости меня, — говорит он. Она давится рыданием и не успевает сказать, что ей нечего прощать, что он подарил им свою любовь и жизнь, о которой они не могли и мечтать, — но Томаса уже нет рядом. Питер берет ее за руку, уводит в гостиную, убеждает присесть. Он зовет ее горничную и велит собрать вещи для отъезда. Он посылает в банк, чтобы сохранить их сбережения, и за расписанием судов, отплывающих в Кале и в Амстердам. Он говорит мистеру Бейли, что Джеймс скоро придет из адмиралтейства с плохими новостями, и что нужно приготовить экипаж, чтобы он мог быстро съездить к себе за вещами. Питер действует разумно и расторопно, и она благодарна за то, что ему удается так быстро приспособиться к изменившимся обстоятельствам. Что касается ее самой — она не в силах делать ничего. Все, что она может, — это без конца бродить по темным тропинкам собственной души. Она говорила, что их счастье не продлится долго. Теперь она презирает себя за эти слова, за эти предательские мысли. Она хотела лишь предупредить — лишь призвать к бдительности. Она не думала, что ее слова станут пророчеством. Не думала, что они разрушат их жизнь. * * * Мы не поедем к вашим друзьям. Не поедем ни в Париж, ни в Брюссель, ни в Амстердам. Несколько следующих дней проходят как в тумане. Джеймс отвергает предложение Питера остаться в Европе и настаивает на том, чтобы вернуться в Нассау. Миранда не может заставить себя почувствовать хоть какой-то интерес к тому, куда ее забросит жизнь. Поскольку суда больше не ходят напрямую в Нассау, они с Джеймсом отправляются на Антигуа. Они путешествуют как супружеская пара, и Миранде кажется, что это самое несчастное супружество на свете. Джеймс заботится о ней, как может, сочувствуя тяготам ее первого путешествия по морю, но его внимания недостаточно, чтобы успокоить гнев, который клокочет в ней совсем близко к поверхности. Она предвидела это. Она предупреждала их с Томасом о том, что случится. Они отмахнулись от ее страхов с нелепой наивностью мужчин, которые уверены в собственной неуязвимости. Она старательно сдерживает эти мысли и эти слова всей силой воспитания, приобретенного в лондонском обществе. Она знает, ей нельзя говорить о своих сожалениях и обидах: стоит раз дать им волю — и их никогда уже больше не удастся запереть внутри. Миранда остается на палубе, чтобы не проводить время в их крохотной каюте. Вместо этого она обосновывается на корме, в крохотном укрытии; здесь ее обдувает ветер, унося с собой прошлое, здесь она смотрит на волны, отделяющие ее от всего, что ей знакомо. Она не перестает думать о Томасе. Каким унижениям его подвергнут? Она боится, что в доме для умалишенных никто не поймет, каков он на самом деле — как он благороден, как щедр на расположение и заботу. Даже будучи поверженным, он был полон благородства. Но разве не было у него иного выхода? Неужели старый граф и правда отправил бы единственного сына на виселицу? Неужели его неприязнь так глубока? Она знает, что лорд Альфред жесток и холоден, но не может поверить, что он настолько лишен всего человеческого. В то же время, она не сомневается, что он добился бы казни Джеймса. Томас настаивал, и Питер с ним согласился, что нынешнее положение — это единственная возможность сохранить жизнь обоим. Она понимает, что так и есть. Но права ли была она, согласившись на это? Быть может, стоило пожертвовать Джеймсом ради Томаса? Но разве она смогла бы это сделать? Ее разум бесконечно — и безрезультатно — блуждает в лабиринте этих сомнений. Единственное, чем ей удается себя отвлечь, — это учет оставшихся пожитков: несколько платьев, самая крепкая обувь, немного фарфора, принадлежности для рукоделия, стопка любимых книг. Все самое необходимое для жизни, сведенное к минимуму, состоящему из нескольких сундуков. Но даже это ее тревожит. Взяла ли она с собой всё, что действительно нужно? Джеймс и Томас знали бы, что именно требуется, когда начинаешь жизнь на новом месте. Они могли бы точно сказать ей, сколько надо сухарей и солонины, сколько одеял на человека, какие из повседневных мелочей. Но кто подскажет, как правильно выбрать книги — какие из них она захочет перечитывать снова и снова через десяток лет? Кто скажет, что делать, когда ее туфли изорвутся о каменистый берег? Где в этом чужом, незнакомом месте ей услышать музыку — если не считать крики неизвестных птиц? Джеймса всё это, кажется, не беспокоит. Он взял с собой единственный саквояж и небольшой морской сундучок, не оставив места для сентиментальных воспоминаний. Она видит, что он как ни в чем не бывало разговаривает с моряками. Даже без военной формы он выглядит как дома на палубе корабля. Лишь при взгляде на его каменное лицо, на непроницаемую маску, с которой он смотрит вперед, на горизонт, она понимает, что внутри у него бушуют те же мучительные чувства. Он единственный, с кем она могла бы поделиться своими сомнениями, но когда они разговаривают, то нарочито избегают говорить о том, что в действительности занимает их мысли, — о человеке, который остался в Англии. Они вместе, но каждый из них бесконечно одинок. В один из вечеров, после наступления сумерек, Джеймс заходит в их каюту с озабоченным выражением на лице. Не говоря ни слова, Миранда откладывает книгу и начинает накрывать на стол. Жестом она приглашает Джеймса сесть, и он опускается на стул, но не притрагивается к еде. — Мы прибываем завтра, — говорит он. — Нам нужно обсудить, что делать дальше. Она удивленно поднимает брови: — Я полагала, мы отправимся в Нассау, как только найдем судно, которое возьмет нас на борт. Но Джеймс качает головой. — Не думаю, что Нассау — подходящее место для тебя. Все утверждают, что там по-прежнему опасно. Там нет ни губернатора, ни закона — одни пираты. — «Подходящее место»… — она потрясенно повторяет его слова, не в силах поверить своим ушам. Как может Джеймс отказывать ей в возможности увидеть остров, на который и он сам, и Томас возлагали столько надежд? Лицо Миранды искажается в гримасе непонимания. — Ты хочешь меня оставить? — Миранда, — произносит он, пытаясь ее уговорить, тоном, которого она не слышала уже много недель, — в Нассау ты не будешь в безопасности. Если ты останешься на Антигуа… — Кажется, нам обоим уже не до безопасности, не так ли? В ее словах звучит такая горечь, что Джеймс вздрагивает, будто она дала ему пощечину: — Прости? — Для нас с тобой не осталось безопасных мест. Мы не будем в безопасности нигде. Ни в Нассау, ни на Антигуа, ни в Лондоне. Везде одни лишь угрозы. И, признаться, отнюдь не Нассау пугает меня больше всего. Она знает, что едва не дала волю гневу, который носит в себе уже так долго. Только выражение боли на лице Джеймса заставляет ее замолчать. Все горе, все страдания, которые он так тщательно таил в себе, сейчас готовы вырваться на поверхность. Он сжимает челюсти, чтобы сдержаться, но глаза — глаза выдают, как он сейчас уязвим. И Миранда смягчается. Она знает в точности, что он сейчас чувствует; знает, что, как бы ни горевала по мужу, Джеймс горюет не меньше. В мире, где они оба — досадные недоразумения, Томас дарил им свое признание и свою любовь. Они оба потеряли его и, если не будут осторожны, потеряют и друг друга. Правда состоит в том, что она никогда не смогла бы пожертвовать Джеймсом ради Томаса. Он такая же часть ее, и сейчас, для того чтобы выжить, они нуждаются друг в друге. — Томас хочет, чтобы мы заботились друг о друге, и мы выполним его волю. Но мы не сможем этого сделать, если нас будет разделять море. — Она часто моргает, чтобы сдержать слезы, и говорит нежно, но твердо: — И там, в Нассау, мы снова станем хозяевами собственной жизни. Сначала взгляд Джеймса не меняется, но постепенно на его лице проступает прежняя мальчишеская усмешка, с которой он всегда смотрел на Миранду, когда та удивляла его своей прямотой. — Значит, ты догадываешься, что я собираюсь сделать? — Ты собираешься стать капитаном пиратского корабля, — отвечает она, как будто это нечто само собой разумеющееся. — И отомстить им всем. — Ты не осуждаешь меня? — Нет. — Она смахивает предательскую слезинку. — Я тебе завидую. Джеймс поднимается на ноги, берет ее за руку и притягивает к себе. Это не страстное объятие и не отчаянная попытка уцепиться друг за друга. Он просто обнимает ее — и на протяжении нескольких долгих минут она не чувствует боли. Корабль качает, и они поддерживают друг друга, и ни один из них не спешит размыкать объятья. Наконец он целует ее в лоб. — Я попрошу тебя помочь мне обрезать волосы. Она кивает, прижимаясь лицом к его груди, затем отстраняется и кивает на кресло. Пока она ищет ножницы, он успевает развязать ленточку, и волосы рассыпаются по плечам. Свеча отбрасывает на них свои блики, и Миранда переносится на несколько недель назад: они лежали в постели, и Томас ласкал эти волосы, запуская в них пальцы и улыбаясь, будто перед ним лежали все сокровища мира; Джеймс целовал ее шею, щекоча бородой, к которой Миранда еще не успела привыкнуть; она смеялась; ее черные локоны мешались с его рыжими, а Томас сиял золотом между ними… — Ты в порядке? — Джеймс кладет ладонь ей на руку, и она возвращается в здесь и сейчас. — Со мной все хорошо, — заверяет она, отодвигая воспоминания подальше. Возможно, когда-нибудь она сможет вернуться к ним — когда боль перестанет быть такой острой и останется только память о прошедшем счастье. Сейчас она берется за дело, и ей удается вполне пристойная стрижка; теперь Джеймс совсем не похож на респектабельного лейтенанта Королевского флота, которым выглядел раньше. — Вот и готово, капитан Макгроу, — говорит она, откладывая ножницы. — Флинт, — поправляет он. — Джеймса Макгроу больше не существует. Отныне есть только капитан Флинт. — Что ж, имя тебе подходит, — соглашается она, беря его за подбородок, чтобы рассмотреть результат своих усилий. Это правда, он сейчас выглядит как капитан Флинт — с этим стальным взглядом, который она наблюдала у него на протяжении их путешествия, и холодным голосом. — Полагаю, леди Гамильтон тоже не место в Нассау, — тихо добавляет Миранда. — Я верну себе фамилию отца и снова буду мисс Барлоу. — Миссис Барлоу, — быстро поправляет он. — Если ты будешь жить одна, тебе лучше выдавать себя за замужнюю женщину. — Я и есть замужняя женщина, — твердо говорит она. Миранда отказалась от многого, но есть вещи, от которых она отказаться не готова. Ей еще хочется добавить, что слова вряд ли могут кого-то от чего-то защитить, но она смотрит на Джеймса и видит, какое у него стало лицо. Слова, быть может, не могут защитить, но могут ранить. — Прости меня, — говорит она. — Я просто устала. Я согласна на миссис Барлоу. Ей кажется, что назваться новым именем, начать новую жизнь — все это даст чувство освобождения. На следующий день она сходит по трапу на песок чужого острова и пытается оставить прошлое позади, как змея оставляет старую кожу. Ей почти удается. Всё здесь настолько другое, что кажется невероятным, — от солнечного света, который обжигает белый песок с невиданной в Англии яростью, до одуряющего запаха корицы и перезрелых фруктов. Город в Английской гавани вырос прямо на пляже и вытянулся по склону холма, раскинув прямые, широкие улицы, которые будто обещают, что здесь легко могут воцариться закон и порядок, как и положено на землях Ее Величества. Но, будто желая доказать обратное, поселение со всех сторон окружают такие заросли зелени, каких она никогда не видела, а коттеджи увиты экзотическими растениями с красными и желтыми цветами. Большая церковь из некрашеного дерева возвышается над городком, будто напоминая праведным последователям англиканской церкви, что они не должны соблазняться роскошью туземной природы. Но ей пейзаж кажется манящим. Томас был бы в восторге. Он так любит красоту, и цветы, и жизнь — Миранде больно от того, что его нет рядом, чтобы разделить этот момент. Нассау грубее — и еще более непохож на дом. В его порту чувствуется дремлющая энергия — будто он подспудно готов к вспышке насилия. Джеймс не хочет оставлять ее здесь надолго, и на сей раз она с ним соглашается. Они покупают небольшой домик в глубине острова; хозяева бежали отсюда во время последних беспорядков, поэтому Джеймсу и Миранде дом достается за бесценок. Джеймс нанимает управляющего, мистера Уэллса, который вместе со своей семьей позаботится об их имуществе. Миранда благодарна, хоть и знает, что Джеймс делает это в преддверие своего отбытия. С каждым новым днем, проведенным здесь, он, кажется, все больше чувствует себя как дома. Он рассказывает ей, что познакомился с мистером Гейтсом, своим будущим квартирмейстером, который поможет ему набрать команду. Он рассказывает ей о местных обитателях и о столкновениях интересов в городе и на море. О юной девушке, про которую полгода назад было известно лишь то, что она использует свои женские прелести, чтобы посеять раздор среди пиратов, и которая сейчас взяла в руки всю власть в городе. «Что за странный мир!» — пишет Миранда в одном из своих писем Томасу. Она пишет ему каждый вечер, в ярких подробностях описывая свои дни и пересказывая истории, которые слышит от Джеймса. А потом осторожно опускает каждое письмо в огонь. * * * — Вы стали капитаном пиратского корабля за четыре месяца? — Я стал капитаном пиратского корабля куда быстрее. Джеймс отплывает на Пасху. Миранда скучает по нему, но в его отсутствие постепенно обретает свое место в новой жизни. Она равнодушна к церкви, но ее привлекает общество женщин на острове. Миссис Уэллс показывает ей, как ухаживать за садом, и Миранда неожиданно для себя находит радость в появлении новых ростков. Она присоединяется к женщинам, которые варят мыло из золы, и, хотя они встречают недоверием ее слова о том, что она вдова, они принимают ее предложение помощи и дают ей мешать растопленный жир, пока у нее не начинают болеть руки. Некоторые из женщин, к счастью, не торопятся ее осуждать, — возможно, потому, что скрывают собственные секреты, — и с ними она старается подружиться. Они не становятся по-настоящему близкими подругами, но от них она узнает, где купить ткань, и уксус, и бечевку, и как за все это не переплатить. Она навещает их — не в экипаже, но пробираясь сквозь заросли, которые прежде напугали бы ее, и собирая по пути цветы, названий которых не знает. По мере того как она все глубже врастает в жизнь миссис Барлоу, та, кем она была прежде, отступает дальше и дальше в тень. Миранда просит мистера Уэллса повесить портрет, который привезла с собой из Англии, — портрет лорда и леди Гамильтон в лучшие времена — но на следующий день велит его снять. Этих двух людей больше не существует. Теперь, когда Джеймс приезжает домой, его встречает женщина с потемневшей от загара кожей и ногтями, под которыми остается грязь, как бы она ни отмывала руки. Он целует ее огрубевшие ладони — будто по-прежнему находит их прекрасными. — Я рассказывал тебе, что однажды дрался с другим лейтенантом, чтобы защитить твою честь? — спрашивает он, притягивая ее ближе и усаживая к себе на колени. — Как безнадежно романтично. — Она целует его, долго, прижимаясь к нему всем телом. Он тоже изменился. Каждый раз, как он приезжает, на нем новые шрамы и синяки. Он привозит деньги — говоря, что этого должно быть достаточно, чтобы ей не приходилось больше самой варить мыло, — а однажды, после неожиданно богатой добычи, заказывает для Миранды клавикорды. Но главный подарок — это книги с захваченных им судов. Она и не подозревала, что флотские офицеры читают так много и обладают такими разнообразными вкусами: от «Путешествия пилигрима» до Джонатана Свифта, от поэзии и любовных романов до переводов Гомера и полного собрания сочинений Шекспира. На первое Рождество, которое они справляют вместе, Джеймс дарит ей «Тысячу и одну ночь» на французском языке, которую, как ни странно, обнаружил на английском торговом судне. Книга немедленно завоевывает сердце Миранды. Она ощущает странное душевное родство с Шахерезадой и обожает переводить истории для Джеймса. К концу их первого года в Нассау маленький книжный шкаф переполнен, и, когда плохая погода и ремонт корабля заставляют Джеймса задержаться на берегу на пару недель, они с мистером Уэллсом сколачивают другой, побольше. Новый шкаф занимает почти всю стену в гостиной, и, когда Миранда смотрит на аккуратно оструганные доски, отполированные пальмовым маслом, ей кажется, что такой шкаф не зазорно было бы поставить даже в кабинете Томаса. Позднее в этот день, когда они расставляют книги на полках, рука Джеймса задерживается на подарке Томаса — томике «Размышлений» Марка Аврелия. — Ты по-прежнему веришь, что его выпустят? Она не ожидала этого вопроса, но дает на него тот же ответ, что и всегда. — Полагаю, что, если нас не будет поблизости, старый граф рано или поздно смягчится. — Она знает, что Джеймс относится к этой идее с сомнением. Миранда тоже сомневается, но не может отказаться от надежды. И — что еще более важно — не может отказать в надежде Джеймсу. — Томас — его единственный сын. Вряд ли он забудет об этом. Они не касались этого предмета уже долгое время, с тех пор как пришло последнее письмо от Питера. В нем он описывал толпы посетителей в Бедламе — посетителей, которые готовы платить привратникам за возможность увидеть безумие и разврат. Унизительность подобного положения привела их обоих в ярость. Питер настаивал, что он делает всё возможное, чтобы защитить Томаса. Миранда беспокоилась, что он делает недостаточно. — Ты по-прежнему пишешь ему? — Да. — Не каждый день, как раньше, но каждую неделю она выделяет время, чтобы писать письма, которые никогда не будут доставлены адресату. Джеймс хмурится, будто беспокоясь о том, что именно она пишет в посланиях, отправляющихся прямиком в огонь. Когда он вновь прерывает молчание, его слова удивляют ее. — Я представляю, как разговариваю с ним — и он по-прежнему настаивает на всеобщем помиловании. Но всегда утверждает, что в глубине души все пираты хотят одного и того же. — Он трясет головой, будто хочет откашляться. — Теперь мне кажется, что, даже если бы мы открыли эту дверь, немногие захотели бы войти в нее. Большинство… хотят большего. Они не желают останавливаться, пока не захватят достаточно крупную добычу. Миранда окидывает взглядом дом. Все предметы роскоши в нем добыты грабежом. И ее мужу, всегда такому прямому и честному, наверняка сложно было бы это принять. Джеймс следует глазами за ее взглядом. — Этому нет конца, да? — Растерянный, он трет руками лицо. — После каждой новой добычи, каждой новой смерти… я пытаюсь объяснить ему, зачем делаю это. — Понял бы он это или нет, он бы не стал тебя винить. — А ты? — Она встречает его взгляд и видит происходящую в нем борьбу. — Однажды ты сказала, что я больше беспокоюсь не о том, что делаю, а о том, что обо мне подумают другие. Тогда так и было. Но не сейчас. Сейчас ты и Томас — единственные люди на земле, чье мнение для меня важно. Она отвечает ему поцелуем и увлекает его в спальню. В постели они нередко торопливы, их подстегивают долгие отлучки Джеймса и тень присутствия Томаса, которая не перестает их преследовать. Но сегодня она не торопится, исследуя его тело. Перед ней уже не тот молодой офицер, которого она соблазнила столько лет назад. Этот мужчина прошел битвы, которых тогда, в молодости, не мог себе представить. Но сейчас, с этой новообретенной жесткостью, с поджарым мускулистым телом и обветренной кожей, он кажется таким знакомым и близким. Даже новые шрамы, оставленные последним сражением, больше не ощущаются как чужеродные под ее пальцами. Они уже стали частью Джеймса, как и все прочие, прежние шрамы. Он не торопится также, лаская ее мозолистыми руками, целует ее не спеша, постепенно вызывая в ней желание. Она стонет, когда его пальцы находят ее. Ей достаточно одних его прикосновений. Потом она, еще дрожа, седлает его бедра и на пике наслаждения прижимается к нему всем телом. Наступает утро, и Джеймс отправляется к своим людям на берег. Миранда принимается за хозяйственные хлопоты. Так или иначе, жизнь продолжается. А потом всему приходит конец. Письмо от Питера приходит вскоре после Нового года, всего за несколько недель до третьей годовщины их прибытия в Нассау. Миранда распечатывает его — и слова, которые она читает, раскалывают ее мир на куски. «Томас лишил себя жизни…» Горе захлестывает ее. Ей хочется поверить, что это ложь, ошибка, что Томас никогда не нарушил бы так грубо Божьи заповеди. Он знает, что таким образом навлечет на себя вечное проклятье — и, несмотря на то, что вся его жизнь была наполнена добрыми делами и служением людям, ему придется лежать в неосвященной земле. Ей самой после столь долгого пребывания на языческом острове подобная мысль кажется абсурдной, но Томас искренен в своей вере и это наверняка для него важно. Она не может не думать о тех лишениях, которые толкнули его на этот путь. Три года в кошмарном месте, пребывание в котором наверняка было ежедневной, непрекращающейся пыткой. Как она могла этого не понимать? Питер все время настаивал на том, что Томасу настолько хорошо, насколько можно ожидать в данных обстоятельствах, и она с такой готовностью верила этому. Даже в этом, последнем письме он пишет: «Когда я навещал его на прошлой неделе, он был в хорошем расположении духа и милосердно снял с меня груз, который лежал на моей совести». Это так похоже на Томаса, всегда скорого на прощение. Как она могла ожидать, что подобный человек выживет в доме безумия и скорби? И в то же время — она всегда верила, что к нему может прийти спасение. Она смирилась с мыслью, что больше не увидит его, но цеплялась за надежду, что его освободят, что он еще обретет счастье. И вот теперь ее иллюзии разбиты. Неужели ей просто было удобно быть наивной, чтобы не чувствовать вину — за то, что не боролась, за себялюбие, с которым оставила Томаса и принялась устраивать собственную жизнь. Ее бессилие, кажется, обретает собственную волю, уничтожая ту женщину, которой она прежде была. Она не могла спасти своего мужа, а теперь не может отомстить за его смерть. И не может остановить Джеймса, которого горе толкает на череду жестокостей, шокирующих даже этот остров, на котором царит беззаконие. Для островитян они служат доказательством природной склонности пиратов к насилию. Для гавани — это подтверждение репутации кровожадного капитана Флинта. Никто не знает истинных причин, которые побуждают его мстить окружающему миру. Никто не знает, что самый отчаянный капитан в Нассау чувствует такое же бессилие, как она сама, перед лицом нестерпимой боли. Но Миранда жалеет, что у нее нет той же власти, что у него. А потом ей пишет ее бывшая горничная, сообщая, что лорд Альфред отправился в путешествие, и она больше не чувствует себя бессильной. * * * Ты наверняка слышал слухи, правда ведь? Будто она ведьма, которая заложила мою душу дьяволу и окропляет меня кровью христианских младенцев, чтобы защитить в бою. На сей раз слухи, сопровождающие ее, отличаются от прежних. На сей раз она не пошлая развратница, завлекающая в свои сети молодых мужчин, а ведьма, повелевающая ветрами, которые несут «Морж», и приносящая в жертву младенцев, чтобы защитить его капитана. Она — причина, по которой Флинт стал еще более кровожадным, чем раньше, сея насилие и жестокость на просторах Атлантического океана. Поначалу Миранда не подозревает, что о ней говорят. Местные жители, живущие в глубине острова, постепенно перестают с ней общаться — как она считает, из-за ее связи с Флинтом. А с женщинами в гавани она так и не сблизилась. Поэтому о слухах ей рассказывает мистер Гейтс. Его, кажется, удивляет, что она воспринимает новости с досадой; он сам просто отмахнулся от сплетен как от глупых выдумок суеверных людей. — Если уж на то пошло, — говорит мистер Гейтс, — эти слухи помогают ему держать в узде команду. Она не объясняет ему, что ее раздражение вызывают не сами сплетни, а то, что она узнала о них только от него. Ей тяжело в этом признаться, даже себе самой. Она живет здесь в полном одиночестве, как дочь Просперо, но, в отличие от своей тезки, постепенно склоняется в этом изгнании от невинности к самым темным мыслям. Если бы она и правда была ведьмой, ужас, который сеет капитан Флинт, показался бы гневом ребенка, ломающего игрушки. Если бы у нее и вправду были силы, она бы уничтожила этот остров и все, что на нем есть. Она ненавидит Нассау и его обитателей за их косность и неотесанность. Она ненавидит саму себя за то, что опускается до мести, но еще больше — за то, что не могла убить лорда Альфреда собственными руками. Она ненавидит Томаса за то, что он умер… Она не может ненавидеть Джеймса — но иногда ненавидит и его. И знает, что порой и он ненавидит ее. Они льнут друг к другу, потому что любили Томаса, но этого недостаточно. Миранда хочет снова жить собственной жизнью. И, как будто она и впрямь ведьма, под действием ее желаний что-то вокруг начинает меняться. Все начинается с рассказа Джеймса про «Урка де Лима». Мысль о столь богатой добыче — добыче, которая, как они прежде думали, была вне досягаемости — подстегивает его и заставляет вновь вспомнить старую мечту о преобразовании Нассау. — Томас был прав — этот остров и впрямь подает большие надежды. Но он не видел его воочию. А я вижу. — Глаза Джеймса на секунду загораются таким огнем, что она задается вопросом: а что, если то, что говорят о нем, правда, и власть действительно свела его с ума? Она заглядывает ему в лицо, ища человека, которого знала прежде — но больше не может разглядеть за свежими порезами и ножевой раной на плече, которая всё еще сочится кровью. — Даже если ты прав, разве сейчас, когда британский флот подступает к нашему порогу, время об этом думать? — «Тем более когда в спальне для гостей лежит без сознания Ричард Гатри», — про себя добавляет она. Мистер Гейтс доставил мистера Гатри, израненного, к ней этим утром прямо под носом шпионов пастора Лэмбрика. Несомненно, и это ей засчитали как служение дьяволу. — Я знаю этих людей, — настаивает Джеймс. — Да, половину времени они мерзавцы, которые не думают ни о ком, кроме себя, а другую половину — вероломные псы. Но каждый из них сделает всё, чтобы защитить то, что ему принадлежит. — В этом я не сомневаюсь, — соглашается она. — Но есть большая разница между тем, чтобы защищать золото в собственных карманах, — и тем, чтобы противостоять цивилизации, которой никто из них никогда не знал. Ты хочешь, чтобы они встали под твои знамена и сражались за страну, которой еще даже не существует. — Ты спрашиваешь, пойдут ли они сражаться за Нассау. — Он откидывается на стуле, слегка морщась от боли, когда задевает повязку. — Некоторые — нет, но, я полагаю, пойдут многие. А если мы победим… — Он пожимает плечами. — Думаю, это единственный способ для нас достичь того, чего мы хотели. «Но хотели ли мы этого такой ценой?» — думает про себя Миранда. Там, в Лондоне, в собственной гостиной, она никогда не представляла, что их путь будет залит кровью. Она уверена, что и Томас себе этого не представлял. Ее миролюбивый муж постарался бы свести кровопролитие к минимуму. Те, в кого превратились она и Джеймс, наверняка привели бы его в ужас. Она думает, стоит ли об этом говорить, когда ее прерывает доносящийся из соседней комнаты приступ кашля. Она быстро извиняется и выходит, чтобы проверить, как чувствует себя пациент. Остаток дня проходит в постоянных хлопотах: ей нужно ухаживать за двумя ранеными мужчинами, которые упрямятся и злятся, когда им напоминают об их ранах. А едва ей удается присесть на минутку, как прибывает дочь мистера Гатри и требует, чтобы ее провели к отцу, с таким видом, будто ее уже короновали как владычицу Нассау. Миранда давно хотела увидеть эту девушку, о которой ей рассказывал Джеймс, — девушку, в чьих руках находится судьба любой команды, — но та, кого она видит перед собой, совсем не похожа на то, как Миранда представляла ее по рассказам. Она говорит грубо, топает ногами, забывает поблагодарить Миранду, и та не может поверить, что союзник, которому так доверяет Джеймс, — неотесанная девчонка, старательно изображающая из себя взрослую женщину. Встреча не вселяет в Миранду надежд на счастливое будущее для Нассау. Она то и дело возвращается мыслями к планам Джеймса, к его упорной решимости возродить их прежние начинания. Ей хочется поспорить с ним, но в голове вновь и вновь всплывают слова Марка Аврелия: «Больше вообще не рассуждать о том, каков он — достойный человек, но таким быть». Эта мысль приводит ее к книжному шкафу, где стоит потрепанный том «Размышлений». Пока она листает знакомые страницы, ее вдруг посещает импульсивное желание поделиться ими с Ричардом Гатри — если не для того, чтобы объяснить поступки Джеймса, то хотя бы для того, чтобы помочь мистеру Гатри противостоять сарказму собственной дочери. Она не удивлена, что Джеймс недоволен. Она даже понимает, что в глубине души, возможно, этого и желала. Он пытается наказать ее одиночеством, отдаляясь от нее, — хочет, чтобы она чувствовала его отчужденность, даже когда они занимаются любовью, даже когда они лежат в одной постели. Ее задевает, что он поступает именно так, вместо того чтобы высказать всё напрямую, но она уже достаточно страдала от одиночества, и больше ей не больно. На самом деле, видя, как он обретается в другом углу комнаты на следующее утро, кидая на нее несмелые извиняющиеся взгляды, она подозревает, что в конечном счете он наказал не ее, а самого себя. Ей знакомо это выражение стыда на его лице, еще по прежним временам. Миранда вызывает Джеймса на разговор, зная, как легко этот стыд превращается в ярость, и желая именно этого. Они оба слишком долго подавляли свои чувства. Теперь гнев Джеймса выглядит более честным, чем его благодушие. — Все пойдет на лад, я обещаю тебе, — говорит он, но это пустые слова. Она не сомневается: он сам верит в то, что говорит, но забудет об этом, едва на горизонте замаячит новая добыча, новые трудности, новый повод утопить свое горе в крови и насилии. Миранда устала ждать. Она слишком долго плыла по течению и, когда Ричард Гатри предлагает ей выход, берется за перо. Достопочтенному Судье Аддингтону Томасу, колония в заливе Массачусетс Я обращаюсь к Вам по совету Вашего друга мистера Ричарда Гатри, чтобы просить Вас проявить Вашу милость и Ваше влияние. Возможно, Вы знаете о капитане Джеймсе Флинте понаслышке, по историям о его прежних прегрешениях, но вряд ли Вам известно его желание раскаяться… * * * Путь, по которому ты идешь, ведет не туда. Если бы Томас был здесь, он бы согласился со мной. Когда Джеймс в ярости покидает ее дом, ей на мгновение становится страшно, что она больше его не увидит. Но Миранда не может заставить себя жалеть о том, что написала письмо, прося о помиловании для Джеймса. Она жалеет лишь о том, что Джеймс его обнаружил — потому, что письмо так и не ушло адресату, и потому, что оно попало в руки к команде «Моржа». Но о самом письме, как и о том, что до сих пор надеется обрести жизнь вне этого крошечного острова и сохранить любовь, которую по-прежнему испытывает к человеку по имени Джеймс Макгроу, — об этом она жалеть не может. Но, быть может, тот Джеймс Макгроу давно превратился в воспоминание — и для нее, и для самого себя? Что, если человека, которого она любит, больше не существует? Они отдалились друг от друга с тех пор, как умер Томас, и она не уверена, что это можно поправить. И уж точно не уверена в том, как это сделать. Ответ приходит с неожиданной стороны. Всё начинается со второго за последнее время внезапного визита мисс Гатри. В первую встречу Миранда ощущала к ней жалость. Элинор вообразила, что если Джеймс так тщательно скрывал свою личную жизнь, то с его женщиной можно не считаться. Миранду не могло расстроить неуклюжее позерство гостьи. Та всего лишь пыталась набить себе цену, поступая, как те мужчины, которых знала, — возвеличивала себя, принижая других. Мир, в котором выросла эта девушка, груб и опасен, но прозрачен и понятен, в нем нападают друг на друга и защищаются у всех на виду. Сама Миранда из другого мира, где наибольшее значение имеет то, что никто не видит и о чем никто не говорит. Элинор этого никогда не понять. Но когда Элинор вновь оскверняет ее дом своим присутствием, Миранда выходит из себя. Только сегодня утром она была рада найти «Галатею» с надписью «Прости» внутри. Извинения, которые принес Джеймс, не значат, что они смогут преодолеть пропасть, но значат, что, по крайней мере, он намерен попытаться. И вот в ее дом входит девчонка, предъявляя требования, будто Миранда — один из ее подручных на складе, и угрожая, будто имеет хоть малейшее представление, что значит любить такого мужчину, как Джеймс. Ее слова так оскорбительны и продиктованы таким невежеством, что Миранда теряет самообладание. Единственное, что она может сделать, — это указать мисс Гатри на дверь; но сейчас Миранде очень хочется обладать теми дьявольскими силами, которые ей приписывают. Когда на следующий день перед рассветом появляется пастор Лэмбрик, Миранда не может понять, почему прежде тяготилась одиночеством. Цепочка событий, которые нарушили его за последние недели, кажется, заводит ее все дальше и дальше. Но затем пастор, сам того не подозревая, дает ей нить, которая связывает всё воедино: Абигайль Эш, дочь Питера и Китти. Миранда внезапно — как если бы раздвинула тяжелые портьеры и впустила в комнату свет солнца — видит перед собой выход. Но, отправляясь в гавань, она не может не задаваться вопросом, не потребует ли этот выход слишком высокой цены. * * * Ты и Питер — не единственные, кто мечтал навести порядок в Нассау. Вы не единственные, кто заплатил за это дорогую цену. Я все время была рядом. Если мы с тобой хотим быть вместе, мы должны быть вместе во всем. В течение несколько пугающих мгновений Миранда уверена, что потеряла Джеймса навсегда: сначала потому, что он ее не простит, затем потому, что его убьет всегдашний враг — капитан Вейн. Ей нужно убедиться, что он, по крайней мере, жив, даже если будет ненавидеть ее до конца своих дней, поэтому она возвращается в таверну — и слышит, как капитан Флинт приводит своим собеседникам те же аргументы, которые ему только что приводила она. Конечно же, он должен был внять голосу разума. Слушая, как он рассказывает об их плане обоим Гатри и капитану Вейну, она задается вопросом, услышал ли он и остальное, о чем она говорила. Возвращение Абигайль Эш отцу — это шанс для Джеймса вновь вспомнить, о чем он когда-то мечтал для Нассау. Быть может, это и шанс получить то, чего он хочет в глубине души? Она не чувствует обиды на него за злые слова, хотя слышать их было больно. Миранда понимает, что он сказал их в гневе, от бессилия — и гнев, и ощущение бессилия хорошо знакомы ей самой. Она могла бы бросить Джеймсу в лицо что-нибудь не менее обидное — но к чему? Чего она добьется этим, кроме того, что ранит их обоих? Вместо этого она оставляет ему книгу, подаренную Томасом. Она привезла ее, чтобы напомнить Джеймсу об их прежних мечтах, но теперь надеется, что он вспомнит и то, каким был сам когда-то, как умел любить и надеяться. Возможно, эти воспоминания — единственное, что их сейчас связывает, и об этом она горько сожалеет. Но если Джеймс сможет вновь открыть свое сердце кому-то, вновь испытать любовь и надежду, то она желает ему счастья. И все же Миранда остается в гавани. Она не слишком верит, что им удастся вернуть прежнюю близость — в последнее время они отдалились друг от друга сильнее, чем когда-либо. Но сейчас на кон поставлено нечто более важное. Пока остальные спорят о том, как Питер воспримет возвращение дочери, она не может перестать думать о перепуганной девушке, запертой в форте, и о своем бедном друге, который сходит с ума от беспокойства о ней. Питер всегда был заботливым отцом. Миранда помнит, как он приносил дочери апельсины и сладости с рынка — и гордился тем, как она умела развлечь гостей игрой на клавесине. Она никогда не видела более любящего родителя. Слово берет капитан Вейн, и тревога Миранды растет. Вейн с его жадностью и полным пренебрежением ко всем, кроме себя самого, — типичный кровожадный пират, какими их представляют в Англии. Миранде невыносима мысль, что Абигайль находится во власти этого человека. Но если передать ее команде Джеймса — людям, о которых сам Джеймс говорил как о мерзавцах и даже хуже, — будет ли она в большей безопасности, чем у Вейна? Миранда понимает, что для нее есть дело. Она останется здесь ради Абигайль — чтобы та видела рядом с собой знакомое лицо среди всех этих страшных мужчин. И ради Джеймса: быть может, с ее помощью Питер разглядит в прославленном капитане Флинте молодого идеалиста-лейтенанта, вспомнит, как был ему добрым другом и мечтал о том же, что и Джеймс. И ради себя самой — о да! — потому что она слишком долго оставалась в стороне, пока другие решали судьбу острова. И ее собственную судьбу. Она злится на саму себя за бездействие — и заявляет об этом Джеймсу, когда тот говорит, что ей лучше отправиться домой. Миранда видит, что он удивлен ее решением. Приятно знать, что после стольких лет она еще способна его удивить. Их разговор прерывается приходом одного из людей Джеймса. Миранда не обратила бы на него внимания, если бы не заметила, как Джеймс при виде его напрягся всем телом. Ее первая мысль — что это один из предателей, о которых толковал Джеймс, и она боится, что того вновь попытаются убить, когда на нем еще не высохла кровь после драки с капитаном Вейном. Но никакого нападения не следует. Вместо этого пришедший настороженно смотрит на нее, затем на Джеймса, и она вздрагивает, крайне заинтригованная тем, что видит. Джеймс внезапно выглядит виноватым и, прежде чем отвернуться, бросает на нее извиняющийся взгляд. В том, как держится его собеседник, исподволь угадывается нечто собственническое — плюс легкая неуверенность, как вести себя в присутствии Миранды. Она чувствует, что ее оценивают, — не так неуклюже, как делала мисс Гатри, пытаясь повесить на нее ярлык, но гораздо более... лично, что ли. Возможно, визитер всего лишь беспокоится о своем капитане. Но что-то подсказывает ей, что все не так просто. Она подмечает это вновь, когда они готовятся отплывать в Чарльзтаун. Абигайль перенесла достаточно лишений, пока была в плену; Миранда знает, что лучшее лекарство в таких случаях — это забота и скорейшее возвращение к нормальной жизни. Одежду девушки легко постирать и починить, но просьба Миранды о том, чтобы запастись провизией получше, вызывает у Джеймса ироническую усмешку: — Об этом тебе стоит поговорить с коком. Когда он знакомит ее с коком, тот вновь держится так настороженно, что она начинает думать, не наслушался ли он сплетен про ее пресловутую колдовскую силу. — Я не ведьма, если вы беспокоитесь об этом, — с улыбкой говорит она. Кок смущается подобающим образом, но прогоняет смущение, встряхнув черными кудрями: — Дело не в этом, мэм. — Вот как? Тогда в чем же? — Когда я узнал, что у капитана есть женщина, мне стало интересно, что это за особа. И вы не такая, как я себе представлял. Миранда улыбается; любопытно, что кока так интересуют склонности капитана. — Кого же вы себе представляли? Сильвер, кажется, неправильно понимает выражение ее лица, потому что спешит ответить: — Не поймите меня превратно — я лишь хочу сказать, что вы более… благородная, чем я думал. В другом месте вас можно было бы принять за знатную леди. Теперь ее очередь смущаться. Она убеждена, что сейчас, когда ее кожа потемнела от солнца, а платье вышло из моды десяток лет назад, ни один цивилизованный человек не смог бы принять ее за аристократку. — Разве что в другой жизни, — уступает она. Он смотрит на нее ясным взглядом голубых, как океан, глаз, — смотрит откровеннее, чем кто-либо с тех пор, как Томас… чем кто-либо за последних много-много лет. Ей это нравится, и она подозревает, что Джеймсу нравится тоже. — Скажите мне, мистер Сильвер, как давно вы плаваете с капитаном Флинтом? — Почти полгода, мэм. — Даже за столь короткий срок вы наверняка успели понять, что вашему капитану нужен… якорь. Кто-то рядом, кто напомнит ему о том, кто он на самом деле. В прошлом эту роль играла я — и мистер Гейтс. Сильвер с недоверчивым видом скребет в затылке: — И посмотрите, что случилось с мистером Гейтсом. — Миранда морщится. Она слышала слухи о судьбе прежнего квартирмейстера и опасается, что сыграла в ней определенную роль. — Не сочтите за обиду, мэм, но я не уверен, что быть рядом с капитаном Флинтом безопасно. — О, я не утверждала, что это безопасно, — возражает она. — Но разве вашему ремеслу свойственна безопасность? Однако мне казалось всегда, что ожидание богатого вознаграждения делает этот риск оправданным. — Она дает ему минуту обдумать услышанное, а затем продолжает: — Как бы то ни было, я пришла, чтобы обсудить провизию для нашего путешествия. Нам нужен будет свежий хлеб и масло, копченое мясо, сыры. И что-нибудь из сладостей — быть может, цукаты? И чай, разумеется. — А как же куропатки и черепаховый суп? Быть может, запастись и ими? — уточняет Сильвер. — Да, если вам удастся. — Насмешка в его голосе задевает ее, и она быстро его осаживает: — Мистер Сильвер, я знаю, что всё это не входит в обычный корабельный рацион, но наш вояж — дело другое. Мы повезем несчастное дитя, над которым несколько недель издевались и которое морили голодом. Вкусная еда не может залечить душевные раны — и я не знаю средства, которое могло бы сделать это так быстро, — но, по крайней мере, придаст бедняжке сил. Я настаиваю на этом. Вы поможете мне? Сильвер, стараясь не показать, насколько пристыжен, просто спрашивает: — Вы желаете, чтобы я запасся провизией только на вас или на всю команду? Миранда думает обо всех разочарованиях, которые эти люди — они ведь упустили свою самую крупную добычу! — пережили за последнее время, и решается: — На всю команду, полагаю. Не тревожьтесь, — быстро добавляет она, видя, что он готов протестовать, — я возьму расходы на себя. — Путь до Чарльзтауна не так уж долог, а у нее отложено немного золота на случай крайней необходимости. И если этой случай не сейчас, то когда же? Теперь, когда она рассеяла все его сомнения, Сильвер выглядит очень довольным. В этом плавании он наверняка приобретет большую популярность в качестве кока. — Слушаюсь, мэм. Я займусь этим немедленно. Он разворачивается, чтобы уйти, но она окликает его: — Мистер Сильвер! — Он оглядывается, и она вновь удивляется чистой голубизне его глаз. — Возможно, вам будет интересно узнать, что вкусы вашего капитана куда разнообразнее, чем вам представляется. Сильвер по-настоящему краснеет и спешит ретироваться, оставляя Миранду хихикать про себя над тем, что ее догадки подтвердились. С тех пор как она в последний раз была на палубе судна, прошло уже десять лет, и по сравнению с испанским кораблем, на котором они отплывают сейчас, бриг, доставивший их из Англии, показался бы игрушечным. Но Миранда вновь устраивается на палубе, где они с Эбигейл могут наслаждаться свежим воздухом вместо затхлого запаха, царящего в трюме. Они спокойно сидят рядом, пока команда суетится вокруг, и Миранде кажется, будто они находятся в центре циклона. Эбигейл находит утешение в том, чтобы писать дневник, и постепенно напряжение спадает с ее лица, а на щеках благодаря морскому ветру проступает румянец. У самой Миранды на коленях лежит книга, но вместо чтения она блуждает взглядом по сторонам. Она смотрит на девушку, в чертах которой видит черты Китти Эш, упокоившейся в земле далеко от дома. Миранда рада тому, что ее подруга не дожила до того, чтобы узнать о похищении дочери, но жалеет, что Китти не видит, как ее маленькая девочка выросла. Только теперь, видя перед собой эту девушку — эту молодую женщину! — Миранда впервые осознает, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула Англию. Эбигейл выросла в Лондоне, которого Миранда уже не знает. Как много изменилось за те годы, которые она провела в изгнании на крошечном острове, пока для Эбигейл и всего остального мира время двигалось вперед. Джеймс тоже не остался на месте, понимает она. Миранда видит, как он отдает приказы команде, какое почтение — и даже страх — вызывает у своих людей. Прежде она не знала его с этой стороны и теперь впечатлена больше, чем сама ожидала. Она думала, что он будет суров с командой, — и он действительно суров, но в то же время он умелый капитан, и это видит даже она. Пожалуй, его корабль ничуть не уступает флоту Его Величества. И где бы ни был Джеймс, за ним всегда следует его тень. Другие, быть может, ничего не замечают — но не Миранда; Миранда видит, как Сильвер ревниво оберегает свое место рядом с капитаном, стремясь даже не к тому, чтобы тот похвалил его, но лишь чтобы заметил. Сперва ей кажется, будто Джеймс не обращает на него особого внимания, но она быстро понимает, что неправа. Джеймс не замечает Сильвера, когда тот рядом, но стоит ему исчезнуть из поля зрения, как он немедленно становится нужен. Джеймс высматривает его, скользя взглядом вдоль палубы, по снастям, от носа до кормы, — пока не встречается глазами с ней. И в тот краткий момент, пока он не отводит глаза, она пытается безмолвно сказать ему, что всё понимает. Тем же вечером, когда они с Джеймсом сидят в каюте, он спрашивает ее, похож ли он до сих пор на себя прежнего. Она отвечает, что да, и это правда — в его лукавой полуулыбке, в том, как порой загораются его глаза, она действительно видит прежнего Джеймса. Она не говорит, что замечает в его глазах и знакомое желание, которого не видела уже давно. С этим желанием он смотрит на Сильвера и слушает его слова, меняясь в его присутствии, — так, будто прошагал пешком сквозь пустыню и наконец дошел до оазиса. Джеймс обещал ей, что все будет иначе. И теперь, увидев Джона Сильвера, она наконец начинает в это верить. * * * Старый граф не был вашим другом, но, тем не менее, подарил вам вещь из своего дома. Как это могло случиться? Предательство — забавная штука. Пока ты не знаешь, кто именно предал тебя, ты чувствуешь себя беспомощным и уязвимым, видишь в случившемся напоминание о том, как ты незначителен и как мало знаешь о своих истинных противниках. Но когда предательство обретает лицо — лицо бывшего союзника, бывшего друга, — ты чувствуешь внезапный прилив сил. Теперь ты знаешь правду. Правда открывается перед Мирандой, когда она слышит бой часов, и этот бой разрешает все загадки, которые мучили ее годами. Как случилось, что Питер гораздо лучше понимал, что с ними происходит, чем она сама и Джеймс? Как ему удалось так невероятно быстро организовать их отъезд? В каких прегрешениях он признался Томасу перед тем, как тот покончил с собой? И не было ли предательство друга последней каплей, лишившей Томаса воли к жизни? Не убило ли оно в несчастном узнике остатки надежды? Миранда не может больше молчать. Все страдания, через которые она прошла и через которые прошел Джеймс, всё, на что Джеймса толкнула горечь сожалений и злость на самого себя, — всё это должно было достаться этому иуде. Томас, быть может, простил бы его — разумеется, простил бы, — но Миранда не сделает этого никогда. Она чувствует в себе невиданную силу — будто фурия, исполненная ярости. Затем звучит выстрел, и больше она не чувствует ничего. В последний раз, когда Миранда видела Томаса Гамильтона, он просил у нее прощения. В последний раз, когда Миранда видела Джеймса Макгроу, он был готов мстить. Где-то там, между ними двоими, Миранда остается навсегда, обретая последний покой.