Держи его

— Вот. Возьми его.       Капитан осторожно перекидывает его руку со своих плеч мне на шею. Хватаюсь за запястье — выскальзывает. Под синей кровью не разглядеть кожи. Перчатки на турианце нет. Наруча тоже.       Лола отворачивается. — Шепард, — тянется за ней Вакариан. Приходится для верности перехватить ещё и поперёк туловища. — Уходите отсюда, — бросает нетерпеливо.       Ловлю её взгляд, без лишних слов понимаю даже не приказ — просьбу. Киваю на автомате. В глотке застревает едкий комок. — Издеваешься? — От его тона даже у меня ледяные мурашки вдоль хребта. — Не спорь со мной, Гаррус. — Мы здесь до конца. Вместе. — Последний акцент останавливает её. — Неважно, что случится… — Она делает шаг, другой. Улыбается нежно и грустно. Гладит его по щеке. — Ты же знаешь, что я люблю тебя. И буду любить вечно.       Отвожу глаза. Я завидовал Вакариану. Почему? Потому что его полюбила она. — Шепард, я… тоже тебя люблю.       Видит Бог, сейчас от зависти остался лишь горячий пепел. Потому что я отчётливо понимаю, что совсем скоро, возможно, буду так же горячо сочувствовать.       Её жёсткое «вперёд!» тонет в грохоте взрывов. Коммандер пятится от готовой к взлёту «Нормандии», словно удерживая взглядом турианца на месте. Потом отворачивается. — Пусти, — сразу дёргается Вакариан. — Хуй за воротник. Лола меня уебёт, если тебя не будет на месте, когда она вернётся. И я точно от этого не кончу.       «Если, а не когда», — мелькает гаденькая в своей реальности мысль. Чувствую, как рожу перекосило от отвращения к самому себе. Турианец же снова трепыхается, пытаясь вырваться из хватки. — Я тебя уебу прямо сейчас, — обещает Вакариан. И я как-то сразу верю, несмотря на то, что переломанных костей у меня сейчас вроде бы меньше, чем у него. — Окей.       Смысла с ним спорить, если этот птеродактиль упёрся? Убираю руки. Качается, как в то памятное утро после пьянки на хате Андерсона, но всё равно топает на выход.       Был бы он в лучшей форме, то я вряд ли бы смог даже замахнуться. Но Вакариан настолько потрёпан, что наверняка даже не понял, что его вырубило.       Фрегат, ревя от перегрузок, взмывает небо. А я стою и бездумно рассматриваю свой кулак в подсыхающих разводах турианской крови.       Прости, друг. Я дал ей слово.