Клуб «Наслаждение» переполнен сегодня. Людей так много, что яблоку негде упасть — Феликс ухмыляется себе самому, опрокидывая в себя очередной шот с какой-то дрянью. На вкус и правда то еще дерьмо, но в голову ударяет ощутимо — ему же только это и нужно.
На танцполе извиваются разгоряченные, потные тела. Музыка давит на уши безвкусными битами, но еще пара шотов убирают эту проблему на дальний план. Парня начинает «разносить», он ухмыляется этой неге, что растекается по венам и направляет его, разморенного, в толпу, где изображают танец и трутся друг о друга пьяные подростки. Девки, одна развратнее другой, начинают ластиться к нему. Феликс улыбается улыбкой плохого парня, принимая в свои объятия ненадолго каждую из них, двигаясь с ними в одном ритме и забываясь, забываясь. Какая-то лезет к его губам — и он с остервенением принимает мокрый поцелуй, овладевает чужим ртом, мысленно обещая себе прополоскать свой спиртом. Черт знает, с кем эта шлюха уже сосалась здесь, только парень все равно держит ее в объятиях, сжимая почти до хруста костей и ее совсем не протестующих стонов, пока не кончается в легких остаток спертого воздуха, коим наполнено это относительно небольшое помещение. Затем играючи отталкивает, подмигивает и скрывается за другой. Эта отлично владеет своим телом — Фил чувствует, как она змеей, гибкой и верткой, сползает по его телу, вызывая в нем вполне нормальные реакции. Кажется, она верно избрала тактику: с каждым движением он ощущает, как ее задница все усерднее елозит по его стояку. Одна проблема — девушки Феликса уже три года, как не интересуют. Откуда, спросите, эрекция? От прожигающе-горячего взгляда черных, как первозданная тьма, глаз того парня у бара.
Зазноба сердца Фила, которая упорно не желала замечать его все эти сраные три года, теперь же буквально пытается прожечь в нем дыру своим чертовым невыносимо сексуальным злым взглядом, из-за которого хочется залезть к нему на колени и как следует попросить прощения. Или же, лучше просить прощения, стоя на коленях перед ним?.. Даже интересно, что Марк оценит больше? Однако все фантазии Феликс оставляет при себе, отвечая на полный ненависти взор наглой ухмылкой и отворачиваясь, чтобы притянуть к себе еще одну пышнотелую девицу и без лишних предисловий поцеловать ее, утопая в запахе дешевых духов и вкусе такого же дешевого алкоголя. Наверняка голова будет трещать, но какое сейчас значение имеют последствия? Фил упрямо верил, что пока они не наступили, их можно послать нахер. В общем-то, в чем-то он был прав, не поспоришь. И последствия не спешат наступать, что по какой-то причине мужчину до невозможности раздражает. Он даже поворачивается к своей злой зазнобе и находит ее мутным взглядом. Марк улыбается, хоть и злится до сих пор — напряженный взор все еще блуждает по извивающемуся телу, что и заставляет Фила изогнуться по-особенному, будто бы приглашающе. Но если черноглазый что-то и заметил, приглашаться он не спешил. Парень хмурится, фыркает, отталкивает дамочек облегченного поведения и танцующей походкой направляется к объедку… пардон, объекту своего желания. Как и ожидалось, тот и бровью не повел.
«Ну, это ненадолго, ненаглядный ты мой…» — думает Феликс, закусывая на секунду губу, а затем расплываясь в довольной усмешке и… забираясь прямо на стойку.
Как ни странно, его инициативу поддерживают многие, включая его поклонниц, пару парней, сидящих за своеобразной «сценой» и даже бармена. И, конечно же, Марка, который, к вящему удивлению уже начавшего медленно раскачиваться в ритм новой мелодии Феликса, не стал изображать дохлого истукана. Наоборот, он с каким-то странным оживлением опирается локтями о стойку и складывает пальцы, — о, эти чертовы изумительные длинные пальцы, которые так часто называют пальцами музыканта, — в замок, вперив в него оценивающий взгляд. Откровенный, пробирающий до глубины души и заставляющий щеки гореть от неожиданного смущения. Этот чертов мудак не должен так смотреть! Феликс ожидал чего угодно — от насмешки до откровенного презрения, но не такого явного интереса, от которого вдоль позвоночника бежит горячая волна. Но не дело это, бросать почти сделанное на половине пути.
Пальцы с показной уверенностью скользят по пуговицам рубашки, с легкостью, почти незаметно вынимая их из петель. Собравшаяся толпа ликует, самые смелые из нее хватают его за штанины, словно намекая на скорое продолжение банкета. Фил же с игривой ухмылкой скидывает с себя чужие руки. На самом деле они противны ему, но спектакль продолжается исключительно для одного, самого главного зрителя. Зрительный контакт не прерывается ни на секунду, хотя с каждым мгновением это становится для заигравшегося Феликса все труднее, ведь он отлично видит, как в черных глазах уверенно распаляется огонь того самого желания, которое он уже давно даже надеяться увидеть себе запрещал.
Три года. Слепая любовь, замешанная на лютой ненависти и зависти к каждой новой шлюхе, которую он замечал рядом с ним. И вот теперь он смотрит на него так горячо, с таким явным желанием оттрахать, что ноги грозятся подкоситься, а член пульсирует, требуя внимания. Собственно, он его дожидается. Взгляд Марка скользит от лица вниз, по светлому торсу, надо сказать, пусть и худощавому, почти девичьему, но чертовски красивому с любой точки зрения. И, конечно же, предсказуемо натыкается на заметный бугорок на брюках подчиненного, и ухмылка становится запредельной, а в глазах вспыхивает невиданный голод. Природу этого голода не нужно объяснять, она понятна любому. Тем неожиданнее его следующее действие.
Марк поднимается из-за стойки, с усмешкой швыряет на нее несколько купюр, смотрит на Феликса, словно на чертов кусок дерьма и уходит, более не оборачиваясь. А Фил оглушен этим! Да просто в откровенном ахуе, что скрывать — даже замер, совершенно позабыв о танце, да и обо всем прочем. А потом такая ярость накрывает — он слетает со стойки, как ужаленный, как был, в расстегнутой рубашке и в сползших почти что на бедра брюках. Нет уж, после того, как этот ублюдок смотрел на него, как голодающий на кусок мяса, он смеет просто так взять и уйти? Да ни черта он не смеет! Позади слышится разочарованный гул привлеченной к представлению толпы, но на них так насрать, что парень даже ухом не ведет. Пробивается сквозь толпу, посылая в эротическое трехбуквенное турне всех, кто желает хоть ненадолго познакомиться поближе — о, не все сразу, у него ведь сейчас другое дело. Сейчас он разобьет настырную рожу босса, а затем еще отпинает его для профилактики, а вот потом пойдет развлекаться. Еще бы, черт побери, ведь увольнение — отличный повод для того, чтобы ужраться до состояния хрюкающего бревна.
На свежий воздух он вылетает совершенно неожиданно для себя. Вроде, только что был еще в толпе таких же пьяных и веселых, а уже за дверьми, ёжится от обнявшего голое тело холода. Запахивает рубашку и осматривается, чтобы понять, куда деятельный начальник смотался. И… нихрена не видит. Ярость переходит в разряд бессильной, отчего в голову стреляет шальная идея пнуть мусорный бак. Конечно, Феликс ей следует, от души врезав носком ботинка по железному боку махины, вымещая на ней часть лютой злобы. И тут же попадает в невероятно горячие по сравнению с окружающим его холодом руки.
— Попался, — раздается над его ухом тихий хриплый шепот, и он даже забывает о сопротивлении, с тихим стоном приникая к такому необходимому теплу.
— Согрей меня… — так же хрипло шепчет он в ответ. И Марк поворачивает его к себе лицом, впиваясь в его губы настойчивым поцелуем. Так быстро, что Феликс и не замечает красного отблеска в черных глазах.
Дальше все сливается в один длинный мутный сон. Такси, в котором блондин бесстыдно забирается на колени к Марку и целует, кусаясь, залазит холодными ладонями под черную футболку, ласкает горячий торс и стонет, потираясь бедрами о чужой стояк. И чувствует себя живым, как никогда.
Красная вывеска какого-то мотеля, яркий цвет которой вызывает головокружение и желание расстаться с содержимым собственного желудка. Мотель? Не самый плохой вариант, учитывая, что они, скорее всего, потом и не вспомнят об этой ночи. Им не нужна вся эта неловкость после. Фил даже в пьяном бреду не рассчитывает на что-то большее. Ему нужно наконец избавиться от своего наваждения, от своей гребаной одержимости, которая мешает ему спокойно жить. Поэтому он даже не пытается соблюсти приличия, с удовольствием набрасываясь на темноволосого демона, когда за ними захлопывается дверь маленького номера. Он прижимает Марка к стене, вероломно кусая его губы в кровь и словно требуя, чтобы его трахнули — здесь и сейчас, хоть прямо у этой стены, даже толком не раздев, как одну из тех клубных шлюшек, которым даже платить не нужно за одноразовый секс. И Марк с громким, совершенно животным рычанием грубо прижимает блондина к этой самой стене, наполовину стягивая с него узкие брюки, подхватывая по-удобнее и так же грубо вставляя ему, поглощая крик его боли не менее грубым, жестким поцелуем. Толчки резкие, глубокие, сопровождаемые вскриками-стонами Феликса, из широко раскрытых глаз которого текут слезы. Ему больно. Но в ту же секунду он испытывает такое невыносимое наслаждение, словно каждая клеточка его тела кричит.
Как одновременно можно чувствовать себя так, словно с тебя снимают кожу, и так, будто тебя ласкают ангелы?
«Ты любишь меня?»
Вопрошают черные глаза напротив, зловеще отсвечивая дьявольским красным светом. И зеленые, в которых зрачки почти закрыли радужку, отвечают.
«Да! Я люблю тебя!»
«Он на вкус как шикарный шоколад. Как самое восхитительное вино. Я не могу остановиться. Мое тело трепещет от одного его вкуса. От его дыхания, тяжело вырывающегося из его груди. От его пальцев, царапающих мои плечи. От стонов, которые он издает, когда я двигаюсь внутри него. Его похоть дает мне стимул двигаться быстрее. Чтобы быстрее испить его.»
Кажется, волосы на загривке блондина встают дыбом в какой-то миг. Его словно окатили ведром холодной воды. Все его существо будто бы в один миг замерзло, но тут же вновь окунулось в лаву.
«Ты любишь меня?»
Чернота этих глаз поглощает, кажется, саму душу.
«Да! ДА! Я люблю тебя так сильно, что готов умереть!»
«Я знал что ожидание будет стоить того. Я был предметом его воздыхания несколько лет. И этот вкус прекрасен. От него кружится голова. Он разжигает аппетит все сильнее. Я не могу остановиться… Я схватил его руки и рывком поднял их над его головой. Его ноги обхватывают мои бедра. Я чувствую его азарт от ощущения своей беспомощности. Я в полном восторге облизываю губы. Давно я так не развлекался.»
Феликса посещает ощущение, что его сердце на миг сжалось, будто чья-то когтистая лапа схватила его. Дыхание в очередной раз сбивается, а в голове под мутной пеленой желания и наслаждения мелькает вполне явственный страх.
«Так ты умрешь ради меня?»
Толчки ускоряются, не позволяя блондину даже помыслить об отрицательном ответе. А черные глаза продолжают смотреть жадно, холодно. Голодно.
«…да.»
«Его любовь восхитительна. Насквозь пропитана гневом. Разочарованием. Болью. Воспоминаниями. Ненавистью. Все эти ингредиенты по-отдельности — ничто, но стоит их смешать… Его любовь — такой деликатес…»
Губы Марка в очередной раз обожигают его собственные. Ресницы Фила трепещут, а веки внезапно тяжелеют.
«Смотри на меня.»
Приказ, который блондин никак не может игнорировать, впивается в его мозг, запрещая закрывать слезящиеся глаза… радужка которых уже не кажется такой яркой и живой, как прежде. И через мгновение его сотрясает оргазм такой силы, что, кажется, такое болезненное удовольствие просто убьет его прямо сейчас.
«Он такой хороший мальчик… Хороший мальчик. Он прекрасен. Потерпи еще немного, осталось недолго. Финальный штрих. Ты любишь меня, Феликс? Подари мне всю свою любовь. Всю, без остатка. Отдай ее мне. Я хочу ее. Она моя. МОЯ. Феликс… Дай мне еще. Я хочу еще. ЕЩЕ. Е щ е…»
Феликс обмякает в чужих руках, как тряпичная кукла. Мужчина сыто улыбается, прижав расслабленное тело к себе на мгновение, а затем устроив его на постели, которой они так и не воспользовались. Блондин тут же погружается в сон, а Марк, поправив одежду и зачесав растрепанные волосы пятерней назад, покидает пропитанный запахом секса номер мотеля.
***
Молодой мужчина за рулем выглядит расслабленным. На его губах блуждает довольная улыбка. Дорога мягко стелется под колесами дорогой спортивной машины, а в голове звенит благословенная пустота. Из колонок аудиосистемы мягко льется мелодия, которая заставляет мужчину улыбаться еще шире.
She sought death on a queen-sized bed
And he had said, «Darling, your looks can kill,
So now you’re dead.»
«Это было даже слишком просто. Но он был восхитительным. В следующий раз я хочу кого-то незначительного. Я хочу наслаждаться этим вкусом как можно дольше.»
Touch me, yeah
I want you to touch me there
Make me feel like I am breathing
Feel like I am human, again.
***
«Сегодня, в мотеле за городом, было обнаружено тело молодого мужчины. Тело нашел хозяин мотеля. Судя по показаниям этого человека, молодой человек был повешен на простыне, однако следствие пока не может с уверенностью утверждать, что это было самоубийство — на руках и шее погибшего были обнаружены следы борьбы. Личность погибшего пока не установлена, но это определенно тревожный звоночек — за последние несколько месяцев это уже тринадцатое самоубийство в этом городе…»
— Не, ты слышал, да? — бармен только сплюнул, покачав неопрятной головой. — Гребаные самоубийцы. И че им не живется спокойно?
Мужчина, сидящий за стойкой, усмехнулся, опрокидывая в себя рюмку текилы.
— Наверное, это любовь, — мягко проговорил он, заставив бармена недоуменно обернуться на странного посетителя. А тот, оставив на стойке крупную купюру, подмигнул бородачу и покинул бар, чтобы буквально раствориться в ночи.
