Табак

Голова мужа между её ног и утренняя щетина царапает нежную кожу бедер. Это вместо: «Доброе утро, дорогая». Ей не хватает секса в этом мире, где ни у кого нет будущего. Впрочем, секс — лишь один из многих элементов роскоши, которые у неё отняли. Еще она скучает по ежедневному душу. По бекону. Кофе. Тампонам и прокладкам. Нормальным сигаретам — которые она нет-нет, да и стреляла у прохожих — а не самокруткам, в которых вместо табака — перетертые листья тошки или какая иная дрянь. Но секса, пожалуй, ей не хватает больше всего. У неё есть Маккриди. У Маккриди душа изломана-переломана, взгляд всегда исподлобья, губы всегда сжаты. Он хороший наемник, он метко стреляет и не требует платы сверх установленной. У него рыжеватая щетина. На носу есть пара веснушек. Его зубы и подушечки пальцев желтые от табака — ему-то нравятся самокрутки. Нравятся куда больше, чем табак из трухлявых довоенных пачек. Она докуривает за ним эти самокрутки. Поцелуй с ним горчит этим самым табаком, пока он перебирает её сальные пряди — короткие, длинные в этом мире себе не позволишь. Шнурок с обручальными кольцами — её и Нейта — шлепается между грудей, пока она скачет на Маккриди, оседлав его бедра. Он кончает в неё, и она не задумывается о предохранении. Ей цинично думается, что если внутри неё и появится ребенок — трехглазый и шестипалый, наверняка — он вывалится из неё во время нескончаемого бега по пересеченной местности. В этом мире больше нет места для детей и секса по утрам. Теперь трахаться разрешено только так: быстро и в темном уголке, где никто не видит. Она застегивает ремень джинсов с металлической пряжкой. «Мне интересно, что ты скажешь своей жене, когда вернешься к ней и Дункану. Хотя, скорее всего, ничего не скажешь. Вы всегда молчите. Всегда», — бормочет она. «На самом деле моя жена мертва. Люси нет уже несколько лет. Дункан остался… с моими хорошими знакомыми», — скупо бросает Маккриди, устраиваясь рядом с костром, который почти потух. Они всегда тушат его на ночь. Иначе — привлекает животных. Из её гортани вырывается смешок. Затем хохот. Истерический, на грани сумасшествия. «Прости, не знала», — бросает она. Маккриди в ответ молчит. А она не может сказать, как хочет лизнуть его нижнюю губу, чтобы снова почувствовать горчинку на самом кончике языка. «Значит мы — две грани одной монеты». Наемник лишь скупо кивает, подтверждает её слова. Да, по хорошему сексу она скучала больше всего. Но когда получила его — а Маккриди поднатаскался со своей женушкой и трахался каждый раз так, как будто бы это его последний день на грешной земле — начала скучать по большему. По объятиям, по поцелуям — не в губы, в щеку. По совместному кофе по утрам. По вечернему чтению томика «Улисса» Джойса вслух, потому что ей нравилось, как звучит язык, а Маккриди читал исключительно комиксы. Вместе с Маккриди она получила хорошего вояку, хорошего снайпера. И хорошего мужчину, что согревал ей постель. И она получила кое-что сверх того. Случайные касания кончиков пальцев, когда Роберт — как странно звучало его имя — передавал патроны, керамического солдатика, которого он ей отдал. Спокойный сон. Обычно она просыпалась с нервическим дрожанием конечностей, но теперь Маккриди накрывал их обоих своим плащом — пропахшим табаком, настоящим хорошим табаком, и где он его только доставал, насквозь — просовывал свою горячую ладонь под её водолазку и притягивал к себе. Она — не Люси. И он — не Нейт. Но они живут с этим и идут в самое пекло Содружества. Вдова и вдовец — хорошая парочка. Парочка выживших. Мир жесток к ней. И в этом мире больше нет её сына. Зато сын есть у Маккриди. Мальчик Дункан с глазами Люси — с глазами Люси, она точно знает — и этому мальчику, оставшемуся в далекой Столичной Пустоши, Маккриди нужен куда больше чем ей. И ей приходится с этим мириться. «Я вернусь», — говорит Маккриди, накидывая на её плечи свой плащ, отдавая его ей — теперь уже навсегда. «Нет. Ты не вернешься. Вы никогда не возвращаетесь», — шепчет она. Но и с этим фактом она тоже как-то живет. Привыкла. Смирилась. Да, она скучает по сексу, который был у неё в прошлой жизни. Но еще она больше скучает по Маккриди и по тому, что между ними было. Все, что у неё от него осталось — бежевый плащ, напрочь пропахший табаком.