Несчастливчик

                    Ночь Самайна, как всегда, застала его врасплох. Чёрт его знает почему, но каждый, каждый проклятый год его проклятой жизни он забывал об этой дате – ночи с тридцать первого октября на первое ноября. До нынешнего дня ему везло, но этот год, начавшийся вполне удачно, близился к концу абсолютно по-идиотски. Вот сегодня, например, он застрял в офисе «Зималетто» до позднего вечера, а Жданов до сих пор при кресле и должности президента, и мерзкая Клочкова истрепала все нервы, и контроль над компанией, созданной отцом, всё быстрее и быстрее уходит из рук...       Рук...        Александр посмотрел на свои конечности и попытался громко завыть, но из сухого горла вырвался только протяжный хрип. Вместо привычной картины – ухоженная кожа, аристократические пальцы и тщательно обработанные ногти – глаза его с омерзением наблюдали, как кисти рук медленно и неотвратимо покрываются густой шерстью. Вскоре из-под обшлагов дорогого итальянского пиджака торчали отвратительные когтистые лапы.       Александр закрыл глаза, готовясь к перестройке зрения. Скоро от него, успешного состоявшегося человека, ничего не останется. С полуночи и до рассвета главного языческого праздника он перестанет быть Александром Воропаевым, а станет чудовищным порождением неизвестно чьей злой фантазии...       Александр знал, знал, что нужно затаиться, спрятаться, переждать. Ведь перебороть низменные инстинкты, заставляющие нормального человека делать несвойственные нормальному человеку вещи, чрезвычайно сложно – даже восхитительное самообладание и железная воля Александра не могут справиться с постыдной тягой, проявляющейся раз в год... Ну, почему он вовремя не ушёл домой, не закрыл дверь на все замки и заранее не приготовил то самое, что поглощал килограммами только один раз в году? Проклятая забывчивость? Или забывчивость как часть проклятия?       Александр почувствовал, как на голове зашевелились волосы, и крепко выругался, потом у него зачесались дёсны, а зубы, отбеленные лучшим стоматологом дорогой швейцарской клиники, стали быстро увеличиваться.       Александр обреченно оглядел помещение мужского туалета – будь проклято «Зималетто», дайте ему только стать во главе этого балагана! – неуклюжими лапами проверил швабру, надёжно подпирающую входную дверь, и сделал то, что делал раз в год только в ночь с тридцать первого октября на первое ноября – помолился.       Коротко, кротко и искренне Александр молил Бога, чтобы защитил он его, несчастного раба Божьего, от напастей в эту страшную ночь Всех Его Святых. Еле успев мысленно простонать «Аминь», под треск дорогой итальянской шерсти и нежного бразильского шелка Александр, изогнувшись, упал на холодный кафельный пол, краем изменившегося глаза успев заметить в зеркале свой мерзкий розовый нос, длинные белые уши и тонкие длинные вибриссы...       Цок... Шлёп...       Огромный заяц-оборотень не по-заячьи хмыкнул, и, ловко выпутавшись из остатков ткани, поскакал к выходу из комнаты. Ему чудовищно хотелось свежей морковки.       Цок-цок-цок...       Бряк.