Время

Mark Lenover – Love Song

Относительно тихо. Стивен знает, что это — обман, и поэтому, прислушавшись, различает пиликанье далёких сверчков, шум морских волн, городскую суматоху дней: всё то, что было сокрыто, но теперь лежит на поверхности и заставляет усмехнуться пустоте. Теперь он тот, кто сумел коснуться души целой Вселенной, самых её недр со множеством тайн и всепоглощающего, но так и не сумевшего поглотить его самого мрака. Пальцы вздрагивают уже привычно и почти не пугающе: доктор Стрэндж сумел смириться с самим собой, с гордостью и эгоцентризмом, но, даже держа целый мир в плену огненных линий магии, иногда что-то в груди противно щемит. И тогда он оглядывается и внимательным взглядом изучает разбитый циферблат часов. Трещинка на половине пятого, резко пересекающая цифру семь, а оттуда, почти прямой, к часу. Он изучил их вдоль и поперёк, переслушал тысячи раз заевшую быстрым тиканьем секундную стрелку и, наверно столько же, надевал и снимал, то прижимая руку к груди, то покрывая магией, словно желая укрыть собственные воспоминания в защитный кокон бесконечного времени. Ему ничего не стоит применить грамм своей силы и восстановить их прежний облик, но, порываясь, Стивен тут же пресекает попытку, напоминая себе о том, что жизнь, какая она есть, должна оставаться неизменной. Пускай местами изломанной, кривой, но настоящей. Глядя на часы он всегда вспоминает её. Дрогнувшую улыбку мягких губ, смущённый взгляд, тихое, едва различимое «люблю тебя» в шею. С той поры случилось многое, и хорошее, и плохое, но учащающийся пульс, что тогда, в собственной квартире в Нью-Йорке, что сейчас, в храме Лондона, остался вечной константой. Стивен жалеет о двух вещах в этой жизни: о той аварии, что разделила его жизнь на две разительно отличные части, и о том, что в день своего рождения застыл перед ней, словно каменное изваяние, и не смог выдавить ничего кроме идиотского «спасибо». Тогда он был слишком горд, чтобы вырваться из плена амбиций и сказать правду, которая томилась внутри для неё одной. Взамен он скрывал чувства, давил их работой и всеобщим обожанием, пускался в бега на бесконечные конференции и форумы, сжигал мосты — одним словом, вёл себя как настоящий кретин, которым, как подозревает сам Стивен, он и был на самом деле. Сейчас, кое-как понимая устройство мира, его грани и сокрытые стороны, он совершенно не может понять, как Кристин смогла полюбить его, а, главное, как сумела сохранить любовь после всего, что он сделал. Он не может понять это странное, дикое, самое открытое сердце из всех, что ему встречались, но, переставая взвешивать «за» и «против», разрезает пространство храма лёгкими пассами рук, чтобы оказаться там, где должен быть прямо сейчас. С ней. Стивен знает, что Кристин пугается его внезапных появлений, и после очередного нервного вскрика и осуждающего взгляда решает, что стук в дверь будет безопаснее для них обоих. Впрочем, без вскрика неожиданности и широко распахнутых в искреннем удивлении глаз всё равно не обходится. И Стивен чертовски счастлив этой девчонке, смотрящей на него с такой нежностью, что в груди начинает выбивать чечётку сердце. «Эндорфин, серотонин, дофамин, Стрэндж. Это просто гормоны. Просто, чёрт возьми, гормоны». —Стивен, — имя с её уст, и не сорваться с места становится проблемой куда большей, чем враги, определённо точащие копья за спиной доктора. — Собственной персоной, — пытаясь включить былой саркастический тон отзывается он, но тут же отказывается от этой глупой затеи, подаваясь вперёд и прижимая Кристин к себе. — Я скучал. «Я так скучал по тебе. Если бы ты только знала...» — Я тоже, — шелестит в ключицы, так, что мурашки пробегают по спине табуном, а столь рациональная во всем и всегда голова отказывается думать в принципе. От неё пахнет духами, что подарил на позапрошлый новый год, от неё веет домашним уютом, которого так не хватает в стенах храма, от неё исходит тепло, что не заменить ни огнём, ни палящими лучами солнца; Стрэндж боится громких мыслей, а ещё больше — громких слов, но по вискам пульсацией бьёт единственно верное «родная, моя», и препираться с собой становится просто-напросто бесполезно. Он приходит без цели, без каких-либо идей и дельных мыслей, но, путаясь в длинных волосах пальцами, неожиданно для себя осознает, что был полнейшим идиотом. В его руках, без преувеличения, целый мир, а Стивен, приходя к ней и так реже, чем хотелось бы, держит этот мир в тени. — Одевайся, — отстраняясь от Кристин, задумчиво тянет Стрэндж, — у меня есть кое-что для тебя. И да, если угодно, это сюрприз. Кристин ведёт бровью, прищуривается и резко выдыхает воздух носом — Стивен в ответ загадочно улыбается, зная, что, пусть и не признается, но неожиданные подарки обожает даже больше, чем горячий чай с лимоном за очередной книгой. — Что ты задумал? — Кристин затягивает его в дом и, сложив руки крестом на груди, пристально смотрит в лицо, будто психолог со стажем. — У меня едва есть силы добраться до кровати. — До кровати, конечно, заманчиво, но поверь, тебе понравится, — Стивен хватает куртку с вешалки и накидывает ей на плечи, тем самым обрубая все возможные отступные на корню. Портал, открытый в мановение руки, заставляет её замолчать, а сам Стрэндж, указывая на горящий круг, резонно добавляет: — Неужели никогда не мечтала об этом? — Много на себя берёшь, — со смешком отзывается она, но тут же \хватает за руку и, набравшись смелости, ступает за ним в неизвестность. — Закрой глаза, — слышится со всех сторон, стучит под рёбрами и звенит в голове. Кристин подчиняется, разлетаясь на атомы, а уже через секунду собирается воедино, чтобы услышать повелительное, но оберегающее «а теперь можешь открывать». Стивен на всю жизнь запоминает этот момент, цены которому не существует ни в одной из многочисленных миров и созвездий. Взмах ресниц, расширяющиеся зрачки и восторженное, почти детское «ой!», вызывающее добрый смех мага. — Я же говорил, что тебе понравится, — он раскидывает руки и, вдохнув свежий воздух девственных горных вершин, сообщает: — Джомолунгма, самая высокая гора Тибета. Сюда приходят множество паломников, ищущих кто духовность, кто просто самих себя. Место, где... — Тихо, — Кристин прижимает два пальца к его губам, заставляя замолчать. И настаёт время, когда подчиниться приходится ему. И он молчит. Смотрит в её глаза, читает в них дрожащую благодарность и сжимает маленькую ладонь чуть сильнее, чем следует. То, к чему он шёл так долго и муторно, к Кристин, кажется, пришло само ещё в тот день, когда она появилась на свет. Она понимает мир, вдыхает его воздух и слышит все песни о любви в шелесте листьев; Стрэндж не знает этого точно, но догадывается, что иначе быть вряд ли может. «Как же может быть иначе, Кристин?» Плащ, понимая своего владельца, окутывает её плечи, и становится теплее. Так тепло, что не передать словами — можно только ощутить. Звёзды мерцают над головой, где-то вдали журчит небольшая речка, а они стоят обнявшись, и весь мир с его красотой и счастьем принадлежит только им. «Одной тебе». — А ты знала, что время циклично? — То есть? — То есть этот момент вечен. В одном из пространств он повторяется, и повторяется, и повторяется... И так до бесконечности. Её молчание длится чуть меньше той самой вечности. Его сердце стучит в сто раз быстрее, когда её ответ касается слуха. — Значит, что и счастье вечно. Стивен замирает перед тем, как исправить одну из ошибок, за которую так и не смог себя простить. — Я люблю тебя. И секундная стрелка за мили отсюда начинает свой новый бег.