— А ведь всё довольно неплохо начиналось… — в фирменной ирландской манере растягивая гласные, философствовал Кэссиди, восседая на одной из обшарпанных скамей в одиноко возвышавшейся на отшибе церквушке имени Кастера старшего.
— Почему же?.. Я думал, ты остался доволен. — не поленился поинтересоваться Кастер младший, в свою очередь со всеми удобствами устроившийся на прогнившем донельзя дощатом полу, — Вернее, мне так показалось…
Кэссиди, хрипло рассмеявшись, наклонился, похлопав приятеля по плечу, и в очередной раз за этот особенно долгий день приложился к бутылке вискаря.
— Всё было неплохо, сладенький, до того, как ты решил устроить тут какую-то вакханалию в честь моей скромной персоны!
— Да брось ты. — отмахнувшись, с тёплой усмешкой отозвался проповедник, подперев ладонью гудящий после очередного рабочего дня затылок. — И к тому же, почему нет? Было желание, был повод…
— Моё очередное
ста-с-чем-то-летие — херовый повод для тортика с нечётным количеством свечей, а вот нажраться в хлам всегда можно и без этого… — осклабившись, дружелюбно съязвил вампир, передавая выпивку собутыльнику.
— Вот скажи мне, Кэсс, — осушив добрую половину в несколько нерасторопных, смакующих глотков, Кастер повернулся лицом к кровососу, пытаясь по кусочкам собрать в голове хотя бы одну заумно-полезную фразочку, — Разве тебе никогда не хотелось…
разнообразить один из своих дней рождения?..
— Шутишь, что ли, падре?! О каком разнообразии может речь идти, когда у тебя вот уже лет сто как ничего интересного в жизни не происходит! Не, тут я, конечно, погорячился, встреча с тобой мои будни немного так видоизменила, да и по печени нехило ударила… Хотя, не подумай, я и не против!
— Кэсс. Я немного не о том…
— Ну а вообще разнообразить неплохо было бы…
И как-то это разнообразие внезапно сработало. Прямо-таки свалилось на голову. В общем-то, как и сам Кэссиди, по воле случая катапультировавшийся именно в Богом забытый Энвиль…
Он и не был против. Хотя, скорее, просто вовремя не допёр что к чему, а потом уж и поздновато метаться было, уж точно не после немого согласия, встретившего внезапный поцелуй со стороны Кастера.
В дальнейшем он тоже не шибко-то противился… Да и больно особо не было. Кэссиди лишь изредка дёргался, раздражённо шипел, морщился от напора незнакомых ощущений, однако по собственной воле позволял Кастеру насаживать себя на колом стоящий член.
А как до такого вообще дошло?..
Причины, как и последствия принятых на не совсем трезвую голову решений, в тот момент никого из них не волновали. Волновало другое. Совсем другое— волновало то, как медленно-медленно погружался в него адамантовый — крепкий и блестящий от слюны — елдак святого отца Джесси, мать его господню, Кастера.
Сантиметр за сантиметром…
Выдох за вдохом…
Кэссиди упорно терпел, по-блядски вгрызаясь в губы, шире разводя тощие коленки, с небывалой напористостью подаваясь вперёд, не упуская возможности хоть на кротчайший миг соприкоснуться с горячей кожей склонившегося над ним проповедника.
—
Глубже, падре!.. — Собственный голос звучал до безобразия неестественно: не то слишком высоко, не то слишком тихо, с соблазнительной вкрадчивостью, как в какой-то дешёвой порнушке…
Только вот он, Кэссиди, ничуть не походил ни на пищащую в предоргазменном аффекте японскую школьницу, ни на горячую латиночку с буферами необъятных габаритов. Он, стадевятнадцатилетний вампир, трахающий всё, что движется и вливающий в собственную глотку всё, на чём только красуется этикетка алкогольной продукции, суча руками точно безвольная марионетока и мосластыми лодыжками хватаясь за чужой торс, всем телом извивался на дубовой столешнице, требуя продолжения фрикций. При этом как-то не особо раздумывая над правильностью собственных поступков, в отличие от Джесси Кастера, с крайне задумчивым видом разглядывающего его блядский стояк.
«Чертов натуралист!»
— Совать-то будешь или нет?! — нетерпеливо прошипел вампир, в очередной раз подаваясь навстречу, — Или это была
демо-бля-версия, и мне тебе теперь в трусы купюры пихать?!
Словно подкараулив момент, святоша, так и замерший на полпути со спущенными до колен штанами и безвольно болтающейся на обнаженной груди колораткой, не произносит ни звука, в какой-то упущенный из виду момент грубо толкаясь в его так до конца и не подготовленную задницу.
—
Ауч-ч-ч!.. Падре, да чтоб тебя в аду так черти драли! Чё так резко-то?! — откровенно высказывает своё недовольство Кэссиди, обрушив на грудь пастора смачный удар влажной от напряжения ладонью, — Мог бы,
сучий ты… блядун, предупредить,
прежде ч…
Однако короткое
«Заткнись!» со стороны Кастера на время приостановило поток непечатной брани, после чего тот вновь толкнулся вперед, продвинувшись лишь на пару сантиметров.
Кэссиди, сипло вкрикнув, всплеснул конечностями — с одной стороны атаковав треклятый стол, а с другой — со всей дури проехавшись пяткой по позвоночнику вновь подвисшего проповедника, что повлекло за собой очередное болезненное последствие…
Кастер, в очередной раз не удосужившись предупредить, бесцеремонно проник внутрь чужого тела во всю длину, звонко сматерившись. До красных отметин на бледной коже вцепился пальцами в худощавые бёдра вампира, с внезапно пробудившейся решимостью потянув того на себя.
—
Блят-ть!.. Блять! Блять, завязывай! Стой, больно мне, эй!
Т… ты чё, блять,
п-па. А!.. дре!
— Ты знал, на что идёшь! — рявкнули на него, не особо церемонясь.
Прежде чем Кэссиди успел что-либо возразить, Кастер вновь вернул инициативу в свои цепкие лапы, повторяя уже чуть более плавное движение, однако при этом ничуть не стараясь сделать процесс менее неприятным для своего, как обнаружилось, чересчур изнеженного партнёра.
Кэсс, обеими руками уцепившись за край стола, готов был вновь обругать вкрай охреневшего святошу на всех известных ему диалектах, как вдруг с ужасом осознал, что с языка его в хаотичном порядке слетают совершенно иного вида звуки…
Сбивчивое дыхание Джесси Кастера действовало не хуже мощного экстази. Чем чаще тот двигался, тем стремительнее улетучивались сомнения в том, что крыша, махнув костлявой пятерней на прощение, укатила прочь, оставив горе-священника и недо-вампира на растерзание накалившимся страстям…
Вернее, бросив столетне-девственную задницу Прэнсиса на растерзание
(нет, безбожное уничтожение!) каменному члену Кастера, подобно гигантскому фрегату, рассекающему волны напряженных мышц.
Сардонически хмылясь, Кэссиди сам охотно поддавался движениям, бесстыдно стонал и охал, хватая ртом спёртый воздух, корябая ногтями скрипящую в полночной тишине древесину.
В скором времени фокусировать внимание на болезненных отголосках стало практически невозможным, поскольку приятные ощущения, с каждым толчком становясь всё более и более явственными, затмевали собой пульсирующую боль в растраханной заднице.
Сложившаяся обстановка, откровенно говоря, всё же приносила удовольствие, как и вкус собственной крови на языке расслабившегося Кэссиди, который, не в силах придумывать новые остроумные комментарии по поводу происходящего, балансируя на тонкой грани безумия, запрокинул голову назад, то и дело издавая хриплые, до жути протяжные и никому из участников не знакомые стоны…
А Джесси Кастер, почувствовавший полную свободу действий, озверел, окончательно разогнавшись и беспощадно впечатывая своего партнёра в дощатую поверхность стола. На мгновение он всё же отстранился, из-под прикрытых век рассматривая распластавшееся под ним порождение тьмы.
Кэссиди, казалось, вовсе не замечая минутной паузы, сбивчиво дышал, едва ли не через каждую секунду облизывал пересохшие губы, да и в общем и целом выглядел так, словно в сию же минуту отключится либо от остановки сердца, либо от неплыва неконтролируемого вожделения. Кастер не смог не отметить про себя, что выглядел тот жуть как сексуально.
Глаза проповедника лазерными лучами прожигали чернильные рисунки на коже, а движения бёдер, участившись до нескольких в секунду, влажными шлепками отдавались в голове, сливаясь с ласкающими слух стонами и непривычно-несодержательными вскриками…
Стонал Кэссиди просто потрясающе. До мурашек на смуглой коже хрипло, гортанно, то и дело перебираясь на октаву выше положенного.
Кто бы мог подумать, что вампирам дано так красиво стонать?..
В этих звуках было сокрыто нечто особенно эстетичное, далёкое от понимания и библейских описаний, однако именно эта изюминка и заводила пастора, окончательно срывая тормоза.
Припав губами к маняще пульсирующей вене на чужой шее, Кастер жадно вдыхал терпкий запах, источаемый влажной от проступившего пота кожи вампира, насильно выбивая из того череду новых звуков, электрической волной отдающихся в сплетении нервных окончаний, в каждой клеточке тела.
Кастер ловил нереальный кайф от происходящего: от обволакивающей тесноты, от горячего дыхания, от липких прикосновений и пошлого скольжения разгоряченных тел… Кайф, сравнимый с лихорадкой, химически спровоцированной эйфорией, действием самого мощного в мире наркотика.
Во всём этом было что-то поистине особенное. Что-то, что передать словами просто не представлялось возможным… Что-то по масштабам своим гораздо большее, чем просто секс.
У Кастера в глазах мутнело от фантазий о том, как его член сантиметр за сантиметром исчезает в чужом теле, а созерцание заведённого до предела Кэссиди, возбуждённо поскуливающего, приоткрывающего рот от каждого нового движения, и вовсе подбивало, тяжестью удара отдавая в полусогнутых коленях.
Особенно когда это существо сладко постанывало под его руками, и то и дело рифмуя излюбленное
«падре» с невообразимыми в здравом уме формами и количеством матерных эпитетов.
Кэссиди, не переставая похабно стонать, подобно шлюхе из местного насквозь прокуренного паба, жадно потянул проповедника на себя, на ощупь, не открывая глаз, пытаясь отыскать чужие губы.
В порыве страсти сомкнув челюсти на колючем подбородке, мужчина быстро нашел нужный ориентир, в мгновение ока обнаружив желанные губы.
Кусаясь, в смятении чувств облизывая друг друга, делая всё, что только может сделать человек, опьянённый слепым желанием… Они целовались, делая это самым невообразимым образом, наплевав на нормы, правила приличия, религию и библейские запреты.
Кэссиди, подобно змею-искусителю, постепенно утаскивал проповедника за собой в пучину животной страсти, похоти и прочих непростительных грехов, существование которых для Кастера давно потеряло всякий смысл.
Даже в тот момент, когда язык проповедника наткнулся на заостренный клык, тот и вовсе не подумал отстраниться. Наоборот. Это придавало поцелую азарта, подливало масла в огонь.
Насквозь пропитавшиеся алкоголем и табачным дымом шершавые губы, клыки, непривычно колющаяся щетина…
Он
прочувствовал его всего. Целиком и
полностью, целуя в шею сухими губами, прихватывая кожу у ключиц, упиваясь каждым неровным вздохом.
Он впитал в себя запахи и ощущения. Опустошил до последней капли. До дна, без остатка.
Впитал в себя самого Кэссиди, в сладостной агонии сливаясь с вампиром в единое целое…
—
П-падре!.. — не разрывая поцелуя, прохрипел вампир, — Я сейчас!..
— Не смей… — в тон ему отозвался Кастер, заранее предугадав намерения своего новоиспеченного любовника.
— Не могу… я,
б-блять!..
Джесси и сам вот-вот готов был кончить, из последних сил оттягивая момент разрядки.
— Не… Смей… — растянув губы в нахальной усмешке, приказал Кастер, вновь вовлекая вампира в пламенный поцелуй.
Но оргазм, шальной пулей пробивший виски, заставил самого проповедника безвольно рухнуть на лежащее под ним тело, так и не успев закончить начатую фразу.
Пачкая белёсыми каплями впалый живот и татуированные руки, Кэссиди кончил следом, напоследок особенно громко застонав.
На время оба так и замерли, постепенно приходя в себя.
Не решаясь заговорить, не в силах подобрать слова или просто решиться на короткий диалог, двое мужчин, выдыхая практически в унисон, так и лежали на столе, позволяя тишине заполнить недостающие пробелы.
— Слезь… с меня… — Кэссиди все же решился заговорить первым. — Мне. пиздец как… тяжело, падре…
Джесси, мысленно извинившись, безуспешно попытался подняться на ноги или хотя бы откатиться в сторону, в надежде помочь Кэссу в полной мере выровнять дыхание.
— Ты мне… грудину… продавил… — прокряхтел тот, несмело пошевелившись под весом чужого тела.
—
Мх-гм… — пастор, не придумав ничего более оригинального, утвердительно замычал в ответ, признаваясь в содеянном, однако с места так и не сдвинулся. Попросту не смог.
— Так, может… всё-таки, это, сгруппируешься, а?..
Кастер, негромко рассмеявшись, словно слова Кэссиди были чем-то по-настоящему забавным, во второй раз попытался хоть немного откатиться в сторону.
Мужчина, наконец почувствовав свободу, облегчённо присвистнул, возводя глаза к потолку, и Джесси приготовился было к очередной шутке про травму, которая на деле сама поправится за пару минут, но вместо шутки раздалось:
—
М-да-а, падре… Эт тебе не просто с монашкой какой-нить вшивой перепихнуться… — на удивление серьёзным тоном изрёк вампир, вкладывая в это нелепое высказывание самое, по его мнению, основное.
— Ты о чём вообще?.. — устало полюбопытствовал Джесси, с нн-ой попытки всё-таки сумевший подняться на ноги.
— Ну, как бы это… Грех там и все дела.
— По-твоему, будь на твоём месте бедная монахиня, это не было бы грехом? — натягивая брюки на своё законное место, как бы невзначай поинтересовался проповедник.
— Да ты меня не понял!.. — хмыкнув, Кэссиди закинул руки за голову, не удосужившись даже прикрыть обнажённое тело.
— Ну так просвети же.
— Я это к тому… типа, ну Адам и Ева, пестик и тычинка, мужское и женское, плюс там и минус…
— Всё ещё не понимаю, о чем ты.
— Ну падре, ёб твою! Совсем уж ебанатом не прикидывайся, а. Не педик я, вот и всё тут. Про тебя уж не знаю, но за себя точно сказать могу!..
— Да никто тебя ни в чём и не обвиняет, — методично отряхнув лацканы пиджака, отозвался Кастер, продолжая приводить себя в божеский вид, — Я тебе и так и слова не сказал, если уж ты не заметил…
— Я-то заметил, — Кэссиди попытался сесть, однако попытка обернулась провалом.
Болезненно скривившись, вампир жалобно проскулил что-то про раздробленный зад и отсутствие внутри Святого Отца таких важных факторов, как совесть, сострадание и понимание, после чего всё-таки переключился на основную тему, отводя глаза, — Просто, знаешь… Мы тут с тобой как-никак почти что на церковном алтаре в сраку долбились, и я это к тому… Разве ж это не двойной грех? Мало того, что в церкви, так еще и с мужиком, а коли тебе этого мало… Вспомни, что я тебе не какой-то педик из подворотни… Я вампир, чтоб тебя!
—
И?..
— И?!
— Нет разницы, Кэсс. Никакой разницы. Мужчина ты или нет, в Церкви — уже грех. Главный. И гореть нам с тобой за это в аду.
— Да мне-то хоть как гореть, падре… — собравшись с мыслями, протянул клыкастый, наконец умудрившись принять вертикальное положение, — Я о тебе, можно сказать, пекусь.
— Я, конечно, чрезвычайно признателен, — Кастер, лениво потянувшись, пристроился рядом, облокотившись на краешек стола, дабы не стеснять нагого приятеля. — Но обо мне ты можешь не беспокоиться… Я и без того слишком много грешил.
— Образцовым проповедником те ни в какой жизни не светит, но вот человек ты…
— Давай только без вот этого,
лад…
— Хороший!.. И всё, ничегошеньки тут не попишешь. Хоть ты каждого третьего в сракотан долби, хоть каждому второму наяривай, плохим человеком это тебя точно не сделает. Больным на всю голову пидорасом — да, но плохим человеком… Эт не. Точно тебе говорю.
— Вот уж спасибо. — усмехнувшись в ответ, Джесси искоса взглянул на Кэссиди, внезапно накинувшего на себя вуаль полночного философа.
— Вот даже вся эта поеботень с тортом… — продолжал перечислять тот, загибая пальцы, — Какой бы ещё добродушный придурок стал бы так заморачиваться, чтобы порадовать какого-то…
упыря, вот скажи мне?
— Кэсс…
Пастор, иронично хмыкнув, глянул на разошедшегося вампира, взглядом вынуждая того посмотреть глаза в глаза.
— Ты мой друг,
понимаешь?..
— Понима-аю… — на удивление спокойно протянул тот, сползая со стола, — И даже если ты всех своих друзей себе на член сажаешь, падре, я даже после такого от тебя не отвернусь. Ещё никто…
Виляя тощей задницей, Кэссиди принялся собирать разбросанное по полу шмотьё, не прекращая вести незавершённый монолог.
— …не заботился обо мне так, как ты… Никогда. Даже в то время, когда я еще был
человеком. Смекаешь?.. Ты не подумай, что я с одного только тортика рассентименталился и ноги для тебя расставил, я просто... Ай да ладно, хер с ним!.. Не скажу я красиво.
Кастер молча кивнул, не подгоняя, а ожидая продолжения задушевной исповеди.
— Так что... да, будь ты хоть трижды педиком, маньяком-социопатом, серийным убийцей или серийным педиком, или педиком-социопатом, да хоть Иудой во плоти, я бы ни за что не отвернулся от тебя. Усёк?
— Усёк.
— Вот и ладушки. А теперь поднимай свою жопу и провожай до чердака, как в старые добрые, — вампир умело свернул с темы, и, забив на существование поблизости нижнего белья, в один прыжок забрался в мешковатые штаны.
— Могу захватить пива, если захочешь. Кто сказал, что день рождения кончается в полночь?..
— О, а ведь дельная мыслишка-то! — активизировался Кэс, подхватив с пола последние элементы незадействованной одежды, — Только тёплое не неси. На год младше, на год старше — так и так от него блевать тянет.
Джесси, вновь усмехнувшись, покорно побрёл на кухню, по пути вслушиваясь в несвязное бормотание кровососа, сосредоточенно шнурующего свои пыльные берцы, удобно устроившись из одной из скамей прямо напротив алтаря.
«Богохульник… Чертов богохульник!..»
— Ещё один мат в церкви, и я специально буду оставлять тебе самое тёплое пиво, Кэссиди! — с неоспоримой серьёзностью предупредил проповедник, замирая у небольшого холодильника.
Однако угроза его, как и последовавшее за ней тихое замечание насмешливо-провокативного характера, отказалась нагло проигнорированной. Впрочем, как всегда.
Клыкастая морда даже в такие моменты не изменяла своим привычкам.
Как в старые добрые…
***
— А, знаешь, дорогуша, ты тут немного обсчитался. Свечек-то, по идее, должно было быть ровно сто двадцать две! Вот будь кто-то повнимательнее, можно было бы постараться, как надо сдедать, а не халтурить. Не свечах захотелось сэкономить, ага?.. А как же почтить прожитые годы, а, как же красивая дата? Это, может, золотой день рождения мой, а?
— Ты, блять, сейчас серьёзно?..
— Ой-ой-о-ой, Свято-ой Отец, не сквернословьте!
— Я тебе эту пропущенную свечку в твоё несчастное оч…
— Только вот давай мою задницу больше приплетать не будем, а? Она и без того натерпелась!
— Господи. Ты только представь, как оно со стороны звучало…
— Да уж. Звучало хуже, чем выглядело!..
— Однозначно.
