Не преследуйте женщин в пустых дворах

Эта ночь была такой тихой, что стук моих каблучков эхом отзывался в самых далеких закоулках старого двора, в котором жизнь затихала точнехонько после передачи вечерних новостей. И после этого времени ни одного лишнего звука, даже коты приостанавливали свои излюбленные драки и, будто и вправду имея соображения о времени, терпеливо дожидались рассвета. И среди всей этой тишины только я, столь дерзко решившая нарушить привычный распорядок этого мирка, иду, цокая каблучками и наслаждаюсь тем, что дано человеку лишь единожды — юностью. Я будто слышу в голове музыку, которая еще полчаса назад заполняла стены ночного клуба, била по перепонкам и заставляла тела двигаться в такт — или не совсем! Главное, не сидеть на месте. По крайней мере, я уж точно не сидела! Взять хотя бы того милого парня, с которым мы распили несколько коктейлей и потом бездумно целовались, не забывая при этом танцевать… Понятия не имею, как у нас это получалось, но я бы повторила. Эта ночь, к сожалению, была не только тихой, но и достаточно морозной. Мои любимые сапожки на высокой подошве заскользили по снегу, и я благополучно растеряла остатки былого опьянения. Мозги окончательно протрезвели, представляя реальность в намного четком, но уже не таком радужном цвете. Что же, эта ночь и вправду походила на ту, когда я, будучи молодой девушкой, возвращалась домой из клуба, лелея мысли о столь долгожданной первой любви. Постойте-ка, сколько лет-то прошло уже с тех пор? Оправляя юбку и заправляя за спину холодные пряди волос, я потерла глаза ладонями и только потом вспомнила, что оставила эту привычку двадцать лет назад — тогда, когда и пошла впервые в ночной клуб, где встретила своего будущего — а потом уже и бывшего — мужа. После нашей встречи Сергей научил меня подкрашивать ресницы, чтобы я была еще прекрасней, и отучил чесать глаза, чтобы не смазывать косметику. Что же, пора настала нарушить его запрет. И даже если у меня появились темные круги под глазами — не так уже это и важно, все равно сейчас меня никто не видит. Пусть я со спины и могу сойти за все ту же семнадцатилетнюю «Машеньку», спереди, я, к сожалению, уже никто иная как «Мария Павловна». Но даже воспоминания о возрасте и о том, что иду я вовсе не с ночного клуба, а с корпоратива в честь юбилея компании, не смогли окончательно испортить моего настроения. Я вдохнула побольше морозного воздуха, такого сладкого, обжигающего легкие, и почти почувствовала себя вновь молодой и вновь счастливой. И я была счастлива ровно до того момента, пока не поняла, что позади кто-то идет. Первая мысль, которая пришла на ум, ничего хорошего в себе не несла: «По нашему двору никто не ходит ночью». Вторая сразу же принесла облегчение и заставила сердце унять сумасшедший галоп: «Если нашлась я, почему бы и кому-то другому тоже не найтись?» Пока я уговаривала себя не поддаваться панике, некто за спиной не отставал. Я очень четко слышала стук своих каблуков, но при этом звук шагов незнакомца мне казался оглушительным. Как еще не проснулся весь двор? Незнакомец не отставал, в какой-то момент он пошел быстрее, но так и не обогнал меня, хотя мы прошли уже добрую часть двора. И тут я поняла одну вещь: "Порядочные незнакомцы порядочных женщин ночью не преследуют и в затылок им не дышат". От ужаса я ничего не могла поделать — только шла вперед, зато слышать стала много острее прежнего. И тяжелое дыхание за спиной, а потом и вовсе протяжный и скрипучий, как ржавая калитка, голос: — Догоняю… Но как же так? Как случилось, что Машенька, в свои семнадцать, на маньяка не нарвалась, а Марии Павловне, в её неполные сорок, значит, «повезло»?! — Догоняю! — раздалось почти у самого уха, и я вдруг поняла такую простую вещь: тридцать семь — это не приговор. На четвертом десятке у женщины жизнь только начинается, и лишать себя такого счастья я не собиралась. Машенька может быть и сдалась бы, но Мария Павловна отстоит свою жизнь любой ценой! Кто-то услышал мои мысли, и этот самый «кто-то» подкинул мне воспоминания о перцовом баллончике, лежащем в сумочке. В молодости я его с собой не носила, а вот буквально на днях, почему-то, купила. Сама не знаю, о чем я тогда думала, но точно не о маньяках и о том, что эта покупка мне когда-нибудь сможет пригодиться. И в тот момент, когда я сжала его в руке, когда была готова распылить содержимое в похабные глазки маньяка, он обогнал меня. — И обгоняю! — радостно воскликнул мужчина, постепенно оборачиваясь, чтобы разглядеть мое лицо. И чем больше мне открывалось, тем сильней возрастало моё желание наплевав на оборону, перейти в наступление. Это же Васька! Сосед, который живет этажом ниже! И тут я поняла, что все это время чувствовала, кроме страха — непередаваемый аромат алкоголя. Васька переехал к нам недавно, и уже смог показать себя не с лучшей стороны — пил он много, пытался буянить, но пока держался. Что же, воздастся тебе за все, шутник. Мясистое лицо соседа сначала было улыбающимся, но чем дольше он на меня смотрел, тем больше оно принимало озадаченный вид. И когда увидел в моих руках баллончик, он, все еще идя вполоборота, неуверенно пробормотал: — О-обгоняю? — Догоняю… — улыбнулась я самой счастливой на тот момент улыбкой, — догоняю!!! Жертва розыгрыша наплевала на оборону, она перешла в наступление! В тот момент я позабыла обо всем — о своих неполных сорока лет, о каблуках, о том, что в этом дворе нельзя шуметь. Я бежала изо всех сил и орала так, как никогда прежде. И только вопль убегающего от меня соседа мог сравниться с моим. А Васька бежал, как мог — задыхаясь, придерживая руками свое большое пузо, и не обращая внимание на куртку, полы которой развевались и трепетали, как парусники. Этот ночной концерт стал самым запоминающимся в истории нашего тихого двора. Наконец Васька скрылся в подъезде, а я остановилась возле хлопнувшей двери. Надеюсь, сосед протрезвел теперь на всю оставшуюся жизнь. Переводя дыхание, я устало опустилась на лавочку. Поняв, что все еще сжимаю в руке перцовый баллончик, я, будто хрупкое Яйцо Фаберже, вернула его обратно в сумочку. Достала зеркало. Что же, Машенькой быть неплохо, но Марией Павловной — намного круче. Я погляделась в зеркало и с досадой щелкнула языком: — А тушь-то и в самом деле размазалась.