Точка слома

Слэш
R
Заморожен
36
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
50 страниц, 6 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
36 Нравится 28 Отзывы 28 В сборник Скачать

Глава 1. Встреча в участке

Настройки текста
Удар наотмашь пришелся на скулу. Дрю испуганно вскрикнул, не ожидав выпада, споткнулся и шлепнулся задницей на пол. Едва он успел прикрыть лицо руками, как получил носком ботинка с размаху в грудь. От резкой боли перехватило дыхание и омега, пытаясь восстановить его, начал тихонько отползать в угол. Когда спина уткнулась в стену, он обругал себя за такое решение. Дальше отступать он уже не мог и оказался совершенно беззащитен. Такое бывало несколько раз на сложных военных операциях в армии, но тогда Милтону всегда удавалось вывернуться. А теперь от ужаса сжималось все нутро, и омега мог только тихонько поскуливать, стараясь зажаться и стать как можно меньше. Угол комнаты превратился для него в опасную ловушку, из которой не было видно никакого выхода. Оставалось только сдаться и надеяться, что в этот раз наказание будет не очень сильным. На Дрю начала накатывать паническая атака. У Лукаса всегда была тяжелая рука. Первые три года брака счастливый и довольный всем омега не замечал за благоверным склонности к домашнему насилию или жестокости, да и не пытался обратить на нечто подобное внимание, поскольку был полностью уверен в своей безопасности. Муж был обходителен и ласков, так что невольную боль могли причинить лишь слишком крепкие объятия, но никак не удары. Скажи кто-нибудь о том, что совсем скоро он будет вздрагивать от одного звука своего имени из уст Лукаса – Дрю бы только рассмеялся этому человеку в лицо и назвал сумасшедшим. Вся его жизнь тогда напоминала стремительную дорогу в гору – брак с любимым человеком, повышение по службе, верные друзья, уверенность в завтрашнем дне. Милтон тогда был до безобразия радужным и жизнелюбивым, мог потратить все выходные на беготню с собакой по парку или не вылезать из постели, желая побить мировой рекорд по количеству оргазмов в час, в армии он был на хорошем счету, а родители Лукаса и вовсе его обожали, регулярно приезжая в гости и ведя разговоры о том, что пора бы им двоим подарить уже старикам внуков. Супруги тогда в ответ только слегка краснели и глупо хихикали, утверждая, что время стать родителями у них еще будет. Но дело до этого все никак не доходило. А потом началась война. Обладающий острым чувством справедливости Дрю сразу же отправился на передовую, и не пытаясь откосить от службы или отсидеться в тылу. Его, как одного из лучших в своем деле, отправили в разведку. Милтон оказался единственным омегой в отряде, но никогда на это не жаловался. Хоть он порой шутливо ныл, что скоро грязь, кровь и пот намертво прилипнут к коже и уже никогда не отмоются, работать в подобной грубой сфере ему нравилось. Выполнение какого-нибудь сложного задания могло стоить ему здоровья, а то и жизни, но это совершенно не беспокоило Дрю. В крови кипел адреналин, и любая беда была ему по плечу. Враги не могли поймать этого хитрого и шустрого омегу, за его голову значилась немалая награда. Как бы страшно ни было, насколько опасным и враждебным не виделся тогда мир вокруг, потом Милтон осознал, что это эти два года были самыми лучшими в его жизни. Главным тогда была защита семи с половиной миллионов квадратных километров суши, омываемых Тихим и Индийским океанами, которые были ему дороже всего остального мира. Несмотря на весь свой интерес к окружающему миру, за тридцать лет жизни Дрю ни разу не побывал ни в одной стране за пределами Южного Полушария, только однажды летал с Лукасом в Новую Зеландию, когда они только поженились. Его просто не тянуло никуда с той непреодолимой силой, которая заставляла яростно бороться за спокойствие на родине. Не все понимали такого порой чрезмерного патриотизма, но Милтон все равно цеплялся за это чувство, бывшее одним из мощнейших стимулов жить. Они уверенно двигались к победе, войну можно было считать почти оконченной, когда Дрю попал в плен. Это было громом среди ясного неба, ведь ранее не столько сам омега, сколько его окружение и начальство считали Милтона непотопляемым. Ему доверяли все самые сложные дела, так как даже не верили, а знали – этот военный никогда не пропадет, выйдет живым из любой передряги, да еще и обратно влезет, если не решил требуемую от него задачу до конца. Может быть, такое отношение избаловало Дрю и заставило верить в свою непобедимость, поэтому он и попался? В любом случае, о произошедшем во вражеском лагере он не рассказывал никому, кроме Лукаса. Это оставило глубокий след в психике Милтона, а потом не раз приходило в ночных кошмарах и во время припадков. Насилие всегда было ему привычно. Он учился в закрытой военной школе и давно догадывался о том, что зачастую жизнь бывает весьма жестокой. К ранам относился как к части естественных «издержек производства», наставленное на омегу оружие не вселяло чувство животного ужаса. Но в подвале, где Дрю пришлось провести несколько недель, никто не собирался применять типичные и выученные на зубок еще во время учений методы устрашения. Там были настроены именно на то, чтобы ломать, жестоко и без капли сочувствия, желая по капле вытравить из пленного человека, превратив его в дрожащий комок нервов, тикающую бомбу, до взрыва которой осталась всего пара секунд. Люди, провозгласившие себя оппозицией целому государству, были совершенно отчаянными. У них не было моральных установок, вложенных в голову, только звериные инстинкты. Еще полгода после освобождения Дрю вздрагивал и подскакивал на месте, когда слышал скрип открывающейся двери, ведь это был тот звук, с которым отворялась дверь в подвал. Изнасилованиям и пыткам, казалось, не было конца. Все тело Милтона превратилось в огромную кровоточащую гематому, но разум продолжал бороться, не желая уползать в спасительный туман безумия. Омега прекрасно понимал, что еще хотя бы несколько недель экзекуции не выдержит и либо погибнет, либо окончательно съедет с катушек, поэтому разработал план побега. Он притворялся послушным пленником, сцепив зубы, терпел издевательства и усиленно делал вид, что отчаялся и смирился с судьбой. Но стоило одному из насильников потерять бдительность и на секунду отвернуться, чтобы натянуть штаны и подняться наверх, к свету, как Дрю сорвался с цепи. Он подскочил со своего места у ног очередного «хозяина» на одну ночь и с размаху ударил альфу по голове. Тот потерял ориентацию в пространстве, не сразу осознав, что сломанная игрушка вообще способна на какие-то телодвижения, и этого минутного промедления Милтону хватило на то, чтобы резко дернуть вражеского солдата за подбородок, сворачивая ему шею. Тот не успел и пикнуть, а Дрю невозмутимо раздел его и нацепил форму на себя. Конечно, долго притворяться не получилось бы, но таким образом можно было выиграть время. Не обращая внимания на гулко стучащее в горле от неестественного в таком состоянии прилива сил, он переодел мертвого солдата в свою слипшуюся от крови одежду и протащил его тело в угол, повернув лицо к стене, чтобы проверяющие не сразу признали в нем своего. Он надвинул на глаза кепку и быстро вышел из подвала, воровато оглядываясь по сторонам. Милтона окружала неизвестность. Кругом сновали люди во вражеской форме, но никто не обращал на него внимания, принимая за своего. Дрю торопливо вышел на улицу и дрожащими пальцами, все еще не веря в такое везение, позвонил с телефона, найденного в кармане штанов убитого, своему начальству. Голосом, в котором не было и капли дрожи, он сообщил о своем местонахождении, подробно описав окружающую местность, а затем двинулся в сторону бывшего неподалеку леса, чтобы скрыться среди деревьев. Только когда Дрю осознал, что выполнил все, что от него требовалось, он медленно сполз на землю и его организм, измученный голодом и побоями, милостиво отключился. Очнулся омега уже в больнице. Он не мог ни подняться с кровати, ни говорить — собственное тело казалось тяжелым, словно было отлито из свинца, а язык отказывался складывать разрозненные звуки в человеческую речь. Но слух Дрю не потерял, так что прекрасно осознавал, о чем негромко переговариваются стоящие со скорбным видом над койкой сослуживцы в больничных белых халатах. Таким образом он узнал, что после произошедшего с ним на вражеской базе та была рассекречена, а все находившиеся внутри солдаты арестованы или убиты. А еще о том, что Лукас, видимо, не слишком ждал его возвращения. Дрю и сам заметил, что тот ни разу не удосужился явиться в больницу, но старался придумать этому какое-нибудь оправдание, будь то рабочая занятость или что-то еще, но все же такое поведение обычно крайне внимательного супруга было как минимум странным. — Я что-то ни разу не видел здесь его мужа, — заметил как-то один из тех, чьи лица смешались в голове у омеги и отказывались отделяться друг от друга — Хотя они женаты уже три года. — Может, поэтому и не приходит, радуется, что может отдохнуть от благоверного, — откликнулся второй — Дерьмовая история. Говорят, он ходит по всем гос. мероприятиям и собирает награды за Дрю, хочет засветиться, сука, хотя сам всю войну в штабе отсиживался, тыловая крыса. — Тише ты, — одернул первый, судя по характерным несколько шипящим интонациям — омега — Мы все-таки над кроватью Дрю стоим, услышит. — Он в несознанке почти месяц. Врачи говорят, что не может отойти от шока. Бедный парень, — Мужчина присел на стул возле койки, от чего тот жалобно скрипнул, — С ним чего только не приключилось в то время. Не хватало только мужа-карьериста для полноты картины. Что ж, теперь, когда у Милтона было полно свободного времени, он постоянно прокручивал этот диалог в памяти. И к своему ужасу начал осознавать, что незнакомец говорил о Лукасе такие вещи вовсе не из зависти или природного злословия. Тот действительно был «тыловой крысой», не участвовал ни в одном из сражений и почти бежал от военных действий, стараясь придумать оправдание своему бездействию. Формально альфа занимался штабной работой, связанной с починкой камер слежения и прочей электроники, в которой сам Дрю мало что смыслил. Но насколько это соответствовало действительности? Много раз омега видел на лице супруга скучающее выражение, ясно говорящее о том, что занят он, по сути, ничем, только выжидает, сидя на заднице смирно, когда повысят его звание. Но тогда он игнорировал все эти настойчивые звоночки в голове. В конце концов, откуда он может разбираться в той сфере, которой занят Лукас, вдруг это что-то ценное, а он только зря гонит мужа на верную смерть? Дрю закусывал язык и молчал. Но теперь начал понимать, как это молчание только способствовало тому, что любимый начинал борзеть. В другом свете показались и их отношения. Зачем Лукас взял себе фамилию Дрю, а не оставил свою? Тогда он только пошутил что-то о том, что быть Милтоном ему нравится больше, а Лукас Фокс звучит как-то невзрачно. Изо всех сил омега гнал от себя мысль о том, что супруг хотел использовать знаменитую – родители Дрю тоже когда-то были военными – фамилию, чтобы продвинуться дальше по службе. Пытался не вспоминать о том, как лично несколько раз видел, каким скользким, подобострастным, обманчиво почтительным Лукас становится, когда начинает говорить с кем-то, кто выше его по званию. И дело даже не в уважении к начальству, которое совершенно нормально и ожидаемо. Это был откровенный подхалимаж. Снедаемый внутренними противоречиями и отвращением, появившимся с недавнего времени по отношению к Лукасу, Дрю с каким-то затаенным страхом ждал выписки. Молодое и сильное тело быстро оправилось от полученных повреждений, хоть его и пришлось основательно латать, а шрамы от ран потом болели на погоду, а вот с психикой дело обстояло куда хуже. Появилась бессонница, а стоило Милтону все же сомкнуть глаза – преследовали кошмары. Волнами накатывали панические атаки, не имевшие никаких объективных внешних причин. У омеги начались припадки, напоминающие эпилептические, но, в силу отсутствия каких-либо повреждений головного мозга, имевшие психосоматическую подоплеку. Психиатр, прилично помучавшись в попытке как-то помочь военному, в итоге лишь развел руками, диагностировал посттравматический синдром, с трудом поддающийся лечению и прописал Дрю с руку каких-то таблеток, после которых тот чувствовал себя скорее вещью, чем человеком, и ни на что не реагировал, превращаясь в овощ. В армии Милтону назначили крупную пенсию в качестве компенсации понесенного морального ущерба и отправили на покой. В уютный небольшой дом в Марри-Бридже, где они жили вместе с Лукасом. …Третий удар пришелся по плечу. Он был таким сильным, что в кости что-то хрустнуло, и Дрю снова невольно вскрикнул. Омега уже забыл о том, как всего пять лет назад сжимал зубы и терпел избиения на вражеской базе. Его нервная система приказала долго жить и что-то истеричное внутри требовало плакать, умолять Лукаса остановиться, пытаться успокоить мужа, но не отбиваться. Только стараться изо всех сил облегчить свою участь, но не повторять во второй раз этот кошмар. Почему-то Дрю был уверен, что во второй раз побег не удастся, и его ожидает неминуемый провал, за которым последует куда более страшное наказание. Точнее, какое там во второй… Разумеется, за пять лет, прошедших после окончания войны, он пытался как-то исправить происходящее. Как так – героя войны избивает, пользуясь и наслаждаясь его слабостью, собственный муж? Что за убийственная и жуткая ирония в том, что тот, кого боялись все враги, теперь сдавленно рыдает и терпит удары того, что даже не совался на поле битвы? Но исхудавший почти до неузнаваемости и покрытый чувствительными шрамами Дрю не мог дать серьезный отпор крепкому взрослому альфе. Еще одного чуда ожидать не приходилось. Оставалось обратиться в полицию, надеясь на справедливость правительства и законов. Но и тут у Милтона ничего не вышло. Лукас всегда находил омегу еще до того, как тому стоило прийти в участок. Он ловил его на улице и, изображая из себя ласкового и любящего супруга, тащил Дрю за локоть обратно в дом. Невольные свидетели подобной сцены с грустью вздыхали, жалея о том, что такой молодой и привлекательный мужчина окончательно повернулся рассудком из-за полученных на войне травм, а его несчастному мужу приходится выполнять роль сиделки. Никто не пытался копать глубже, видное невооруженным взглядом казалось вполне реальным положением вещей. И только Дрю чувствовал, как болезненно, почти до синяка Лукас сжимает пальцы на его руке. На третий год он все же смог добраться до местного полицейского управления, когда муж задержался на работе и забыл о бдительности. Он сообщил о том, что хочет подать заявление о домашнем насилии, но дальше не двинулся: альфа явился прямо в участок и в его присутствии вчерашний герой уже не смог говорить дальше. Он испуганно замер и позволил Лукасу нести полицейским околесицу о собственных психических заболеваниях и провалах в памяти, позволил и увести себя, а потом уже привычно уклонялся от рассчитанных ударов, причиняющих сильную, но давно не шокирующую боль. Такое повторялось еще три раза, и всегда Дрю не мог довести дело до конца, так что в глубине души уже уверился, что предпринятое совершенно бесполезно и об освобождении не стоит даже мечтать. Но все равно по инерции продолжал бороться. Металлический ошейник, плотно, почти до удушья обтягивающий шею, был приобретен в магазине товаров для любителей БДСМ и бил несильными разрядами тока, если кто-нибудь нажмет на кнопку на специально приспособленном пульте. Человеку, хорошо разбирающемуся в технике, было несложно слегка модернизировать его, усилив напряжение и превратив почти безобидную секс-игрушку в орудие наказания. Пробегающие по коже разряды пугали Дрю еще сильнее, чем удары сильных рук и металлических носков армейских сапог. Несколько раз он пытался расстегнуть его, но ничего не вышло: ошейник был прибит накрепко. Действие его распространялось на несколько километров, так что, если Лукас вдруг решал напомнить супругу о своем существовании, сидя на работе, он с готовностью пользовался этой возможностью, каждый раз заставая Милтона врасплох. Дрю вздрогнул: Лу, будто уловив его мысли, с легкой ухмылкой надавил на кнопку. Не сильно, на самый маленький разряд, для привыкшего к подобному омеги бывший почти безболезненным, но все же не слишком приятным. Альфа явно успокоился, реализовав свое желание кого-нибудь отколошматить, так что теперь лениво улыбался и смотрел на забившегося в угол мужа с покровительственным удовлетворением. Для Милтона эта улыбка не предвещала ничего хорошего. Она означала, что Лукас начал возбуждаться от запаха крови и страха, сейчас загонит Дрю мордой к стене и будет трахать, не спрашивая согласия, пока не надоест. Тот действительно потянулся к омеге, вцепился в густые длинноватые волосы, притянул к себе и начал грубовато целовать, кусая за губы и практически насилуя ртом, нагло вторгаясь в чужое пространство. Милтон замер, не отвечая на такую «ласку», но и не отталкивая мужа, дожидаясь, когда все закончится. На языке Лукаса остался привкус какого-то терпкого коньяка, который тот, наверное, выпил перед тем, как войти к Дрю, и от него было еще более тошно. Где то возбуждение, что вызывало каждое прикосновение этого человека всего пять лет назад? Теперь тот, кто когда-то клялся ему в любви и верности, вызывал стойкое чувство отвращения, доходящего практически до самой настоящей, неметафорической рвоты. — Прекрати, Лу, — неожиданно для самого себя зло прошипел Дрю, стоило Лукасу оторваться от него, чтобы свободно вздохнуть — Меня от тебя тошнит. — Что ты сказал? — медленно, словно постепенно вдумываясь в то, что он услышал, произнес альфа — Маленький паршивец. Я же говорил тебе не вякать, пока не спросят! — Лу снова вцепился в волосы омеги и, не обращая внимания на гримасу, исказившую лицо последнего, хорошенько приложил его головой о стену, а затем отвесил звонкую пощечину, от которой у Дрю потемнело перед глазами. Когда муж немного остыл и вышел прочь из комнаты, оставив Милтона в одиночестве, он зажал рот рукой, молясь, чтобы его на самом деле не стошнило: Лукас потом заставит его самого все убирать. «Бежать», — стучала в голове отбойным молотком упрямая мысль — «Пора от него бежать». *** Норман громко зевнул и потянулся, хрустя позвонками. После длинного рабочего дня спина нещадно болела, будто ее обладатель вдруг из альфы тридцати двух лет стал восьмидесятилетним стариком-бетой, склонным постоянно ныть и остро реагирующим на погоду. Не то чтобы Ли не любил свою работу: в полицейском участке Аделаиды, как и в любом другом крупном городе, без дел особенно не посидишь, так что скучать не приходилось, но все же иногда рабочий день казался бесконечно долгим и унылым. От природы веселый и оптимистичный Норман редко переживал такие, но все же они случались. Например, сейчас. Нужно было разобрать огромное количество скучнейшей документации, и никто не горел желанием помочь, что вовсе не удивительно. Мужчина всегда старался отложить всю эту писанину напоследок, предпочитая тратить время на что-то более живое и интересное, но, увы, когда-то и до нее приходилось доходить. И сейчас медлить было уже нельзя: начальство вот-вот потребует отчеты, и что тогда им говорить? Больше всего волновал не близкий срок отчета, а то, что если он действительно хочет закончить все сегодня, придется сидеть допоздна. Тогда Ли не успеет забрать сына из школы, впрочем, он по всей видимости и так опаздывает. В таком случае придется звонить Расселу и просить его добираться до дома самостоятельно, что в целом довольно рискованное мероприятие. Мальчику всего семь лет, поэтому Норман несколько сомневался в том, что он найдет дорогу домой, не заблудившись по пути и не отыскав неприятности себе на пятую точку. Оставалось найти кого-то, кто согласится подвезти мелкого, но кого? Родственников у альфы не было, а бывший муж ясно дал понять, что не располагает достаточным количеством свободного времени, чтобы ехать через весь город за сыном, с которым видится не чаще, чем раз в месяц. Но не может ведь Рассел оставаться в школе на ночь. Видимо, все же придется оторваться от работы и самому встретить мальчика, вот только отчеты тогда так и останутся пылиться. Норман вздохнул. — Хочешь, я за ним съезжу? — неожиданно подал голос его сменщик – миловидный омега с копной рыжих кудряшек и круглыми как блюдца шоколадно-карими глазами. Он едва ли выглядел лет на двадцать пять, хотя на самом деле Марку минуло все тридцать четыре. Почему-то он запал на Ли и делал все, чтобы обратить на себя его внимание. Омегу даже не смущало то, что коллега моложе на два года и в одиночку воспитывает ребенка. Видимо, в нем играли инстинкты, не дававшие спокойно наблюдать за тем, как альфа уже пять лет живет без пары, а у его сына не достает одного из отцов. — А ты сможешь? — обрадовался Норман. Он прекрасно понимал, что Марк предлагает помочь не по доброте душевной, но не воспользоваться шансом было бы как минимум глупо. — Ты бы меня очень выручил. — Без проблем, — легко откликнулся омега, поднимаясь со своего места и мимоходом поправляя прическу у зеркала — Я проезжаю неподалеку от школы Рассела по дороге домой. До твоего дома, конечно, придется сделать круг, но мне это не в тягость. — Спасибо, — с чувством выдохнул Ли, довольный таким исходом дел. — Я потом буду тебе должен. — Купишь как-нибудь пончики, — в ответ на недоуменный взгляд альфы Марк негромко рассмеялся и пояснил. — Ну, мы же копы. В сериалах о стражах закона так принято говорить. — Давненько я не смотрел сериалы, не припомню такого. До встречи, — расшаркавшись с собирающимся коллегой, Норман торопливо вернулся к работе. Норман Ли был среднего роста, не слишком накаченным, но и не тощим, не лишенным некоторого обаяния мужчиной. В детстве его часто дразнили «китайцем» из-за несколько монголоидных черт лица, хотя стереотипно желтолицым и узкоглазым он никогда не был. Да и что китайцы могут забыть в Австралии? Норман привык считать, что кто-то в его роду был из маори. Учитывая то, что альфа вырос в детском доме и понятия не имел, кто его родители, такое предположение совершенно не казалось фантастическим. Маори, особенно мигрировавших из Новой Зеландии, в стране только по официальным данным насчитывалось больше ста тысяч. Так что вероятность принадлежности Ли к этой национальности не так уж низка. Хотя, если честно, ему на это было как-то наплевать. Хоть маори, хоть хрен собачий, какая разница? В восемнадцать лет Норман вместе со своим лучшим другом Виктором, бывшим таким же неопределенным отщепенцем, как и он сам, а по совместительству – товарищем и помощником во всех начинаниях, поступил на службу в ВВС Австралии. Ни у кого из них не было никакого опыта, они буквально пришли с улицы, всему необходимому их научили уже в стенах армии. Вчерашним детдомовским оборванцам открывшийся мир казался восхитительным. Виктор был одним из немногих поступивших омег, которые смогли продержаться до конца обучения. Норман смотрел на друга с восхищением. И как только он не замечал этого раньше? Парень будто родился для полета: все схватывал моментально, не пропускал ни единой тренировки, обожал учиться вплоть до любых мелких деталей будущей работы. Ли не мог похвастаться такими незаурядными талантами, но к учебе относился достаточно серьезно, чтобы быть на хорошем счету. Будучи постоянно бок о бок и снимая одну комнату на двоих, Норман и Виктор сами не заметили, как стали любовниками. Первое время альфа «помогал» другу только во время течек, но затем они перестали притворяться, что их отношения ничуть не изменились, и просто поплыли по течению. Им было уютно и спокойно вместе, что же еще нужно для счастья? Назвать такую пару романтической язык бы не повернулся, но воздух между этими двумя определенно потеплел на несколько градусов. Вместе с влечением зародилась взаимная нежность, желание защищать. А там уже и недалеко до любви. В подобном неопределённом статусе Норман и Виктор прожили целых семь лет, до самого начала войны. Когда их распределяли по группам, торопливо искали тех, что согласятся командовать этими зелеными юнцами, наспех проводили учения, омеге, обычно бывающему затычкой абсолютно во всех бочках на своем пути, было не до этого. Он мучился незнакомыми раньше приступами слабости и головокружения, а по утрам отчаянно блевал, словно перепил или съел что-нибудь несвежее. Когда юноша все же обратился в больницу, бедняге сообщили огорошивающее известие о том, что он на втором месяце беременности, в связи с чем продолжать полеты ему очень не рекомендуется. Едва выйдя от врача, Виктор в первую очередь попытался подраться с Норманом, потом расплакался, а затем твердым, как ему тогда казалось, голосом объявил, что сделает аборт. Как Ли удалось отговорить омегу от подобного опрометчивого шага, альфа уже, откровенно говоря, сам не помнил. Он очень хотел семью, которой сам когда-то был лишен, поэтому был полностью уверен, что они с Виктором смогут вместе воспитать общего ребенка и стать настоящей парой. Последний долго отнекивался и советовал Норману найти себе деревенского омежку из тыла и осуществлять эту задумку с ним, а ему самому планы не портить, но в итоге сдался и покорно ушел в декрет, который ему cразу же согласились предоставить в больнице. Виктор был абсолютно уверен, что рождение ребенка навсегда испортит его карьеру на военном поприще, поэтому даже не слишком пытался скрыть, что не думает по поводу своей беременности ничего хорошего и большой любви к мелкому не испытывает. Но Ли было всего двадцать пять, помноженных на то, что все альфы – сущие дети лет до сорока, поэтому он воспринимал бурчание омеги лишь как незначительные жалобы на фоне бушующих в организме гормонов и никогда не прислушивался к нему на полном серьезе. Он честно женился на Викторе, поставил ему метку и отправил в небольшую квартиру, полученную от правительства в качестве льготы для молодой семьи, в которой двое служило в армии. К новоиспеченному мужу Норман приезжал максимум раз в месяц, поглощенный боевыми действиями, поэтому чуть не проворонил рождение сына, когда забыл где-то телефон, пока Виктор, у которого как раз начались схватки, оборвал трубку в попытке дозвониться до мужа. В итоге в больницу Ли все же успел и чуть не плакал от умиления, когда ему дали подержать какой-то красноватый кулёк, завернутый в простынки, который называли его сыном, а Виктор на фоне изобретательно ругался матом, все еще не отойдя от продолжительных и болезненных родов. Увы, почти сразу после того, как Рассел появился на свет, Норману пришлось вернуться на службу, а сына и мужа оставить практически в одиночестве. Пока альфа спасал страну, строил карьеру и штурмовал небеса, Виктор скучал. Он так и не смог полюбить своего ребенка, хоть и потратил столько времени на то, чтобы произвести его на свет, и по-прежнему воспринимал его скорее как тягостную обязанность. На фоне этого он становился замкнутым и мрачным, почти перестал разговаривать с мужем и потихоньку чах в скуке и безвестии, прекрасно осознавая, что мог бы сделать карьеру куда более блестящую, чем Ли. Дальше все становилось только хуже. Норман терпеть не мог вспоминать произошедшее и старался делать вид, что этого не было. Когда он не смог вырваться с работы и приехать домой ко второй подряд течке Виктора, тот не удержался и изменил ему. Разразился жуткий скандал, который им с трудом удалось замять, но все же в их отношениях пошла жирная трещина. Ли не понимал, какого черта омега, который сидит дома с ребенком и больше ничем особо не занимается, недоволен своей жизнью, Виктор же утверждал, что ему окончательно и бесповоротно ее испортили. В итоге, как только в их эскадрилье в ходе военных действий погиб пилот и потребовалась замена, омега без раздумий воспользовался шансом и вернулся на службу, наплевав на полуторогодовалого Рассела и все возражения мужа. Виктор был создан не для семейного быта, но, увы, они поняли это только сейчас. Ли забрал метку и подал на развод. Уже через полгода они разъехались. Норман остался с Расселом, которого Виктор и не пытался отсудить, напротив, был только рад сбыть с рук, а омега торопливо нашел себе другое жилье и активно занялся наверстыванием упущенного по службе за последние два года. Закончилась война. Как сильно бы Ли не любил ВВС, служить дальше в месте, наполненном таким количеством не самых приятных воспоминаний он не мог. Альфа хотел найти общественно-полезную работу, которая даст ему достаточное количество времени, чтобы проводить его с сыном, и при этом будет достойно оплачиваться. Его выбор пал на службу в полиции, куда человека с таким богатым военным опытом приняли с распростертыми объятиями. Последние пять лет прошли для Нормана Ли, как он считал, очень даже неплохо. Жизнь была спокойной и стабильной, что вполне удовлетворяло мужчину. …Дверь в управление скрипнула, и Норман удивленно приподнял вверх левую бровь. Кому это вдруг заблагорассудилось прийти, когда до этого несколько часов на горизонте и муха не пролетала? Вошедший удивлял еще больше. Он был ужасно худым, словно страдал анорексией, под глазами у пришельца — огромные синяки от недосыпа. Скула омеги, а это был именно омега, хоть его запах почти не чувствовался, покраснела и опухла, видимо, кто-то ударил его наотмашь по лицу. На незнакомце был огромный, явно не подходящий по размеру свитер с полностью закрытой шеей и старые, очень мятые джинсы. Он словно выскочил на улицу прямо в домашней одежде, не заботясь о том, насколько опрятно та выглядит. В густых каштановых волосах четко просматривалась довольно крупная седая прядь, для которой омега по всему своему виду был еще слишком молод. — Я…, — начал тот охрипшим голосом, приближаясь к столу, чтобы зацепиться дрожащими руками — Я хотел бы подать заявление о насилии в семье, — с каждым словом голос омеги становился тверже и увереннее, словно ему нужно было время, чтобы поверить в сказанное. — Как вас зовут? — только и спросил Норман, не зная, с какой стороны подступиться к такой деликатной проблеме. На его памяти подобное заявление к ним в участок поступало впервые. — Дрю Милтон.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.