Собрать из осколков

      Несмотря на хорошо откатанную программу и заслуженное серебро, Юри все еще волнуется: кажется что, когда сходишь со льда и лезвие коньков касается пружинящей резины, все позади, волнение уходит, а тревога тает, как только что выпавший снег. Но не сейчас.       Губы горят, а все лицо стремительно заливается краской, хочется потереть вспыхнувшие щеки ладонями и хорошенечко встряхнуть головой, отводя сероватый морок. Мысли сейчас больше всего похожи на падающие звезды, такие же красивые и непонятные, быстрые и неуловимые. Юри не может разобраться, а улыбающийся тренер, который вроде старательно делает вид, что ничего не произошло, не пытается внести какие-то пояснения. Он остается один.       А Виктор... Виктор ругает себя за необусловленный порыв - это было глупо, ужасно глупо, целовать своего подопечного на льду, прямо перед сотнями и тысячами камер. Перед глазами все еще стояло испуганное, ошарашенное, покрасневшее, по-детски наивное личико Юри, широко распахнутые глаза и судорожно цепляющиеся за пальто бледные пальцы. Он не объяснился, просто сделал вид, что ничего и не было. Будто это бы помогло разобраться. Кажется, что сейчас он опоздал.       Никифоров возвращается в свой номер в отеле с тяжелой от мыслей головой и камнем на сердце, но самое ужасное, что Юри молча провожает его до двери испуганным взглядом.       Виктор с тихим рыком обрушивается на кровать, сминая белоснежные простыни в один ком, словно раненный зверь сворачиваясь в калачик и пряча лицо в руках. Может, сейчас он сможет что-то придумать.       Ручка двери резко дергается, заставляя мужчину испуганно подскочить на месте. - Можно? - неловко переминаясь на пороге, спрашивает его парень, и Виктор, натянув на лицо дружелюбную улыбку, кивает. - Я подумал, что нам стоит поговорить, - Юри смотрит на него из-под темной челки, словно неуверенный в собственных словах.       Кацуки садится рядом; матрас под ними, натуженно скрипнув, чуть прогибается. Юри все еще не смотрит ему в глаза: судорожно сцепив руки, он задумчиво кусает губы, взгляд его устремлен на собственные побелевшие костяшки пальцев. Виктор, криво улыбнувшись, накрывает трясущиеся руки своей горячей ладонью, и Юри вздрагивает. - Я должен извиниться, - произносит Виктор, когда ему наконец-то удается на долю секунды поймать взгляд парнишки. - И-извиниться? - Кацуки дергается, как от пощечины, но не отстраняется. - Я зря надавил на тебя тогда, на парковке, - выдает Никифоров и сам удивляется. Разумеется, это не то, что он хотел сказать. - Я был не готов к тому, чтобы столкнуться с твоими слезами, Юри, - парень поднимает на него взгляд только при упоминании своего имени и снова опускает голову вниз.       Кацуки то и дело приоткрывает рот, явно пытаясь задать мучивший их двоих вопрос, но каждый раз, мотнув головой, парень спешно прикусывает язык. А Виктор... Виктор не находит в себе силы, чтобы начать.       "Сердца фигуристов хрупкие, как стекло. Раз их сердца так хрупки, попытаемся разбить их вдребезги", - думает Виктор, но он еще не знает, что сломать куда проще, чем сложить все осколки воедино. - Насчет того... того поцелуя, Ви-виктор я... я просто... - захлебываясь словами, выдает Юри, упрямо вздергивая подбородок вверх, по его щекам текут прозрачные слезы. - Ты... - фигурист, будто мальчишка, которого обидели старшие сильные ребята, безмолвно глотает соленые капли. Его невероятно честные глаза мечутся по всему лицу Виктора, словно в поиске ответа, которого к сожалению нет.       "Разбилось", - уже сейчас думает Никифоров, бездумно следя за блестящим прозрачными каплями, что сбегают по щекам на подбородок и капают на грудь. - "Разбилось..."       Все, что сейчас он может, - это успокоить, выждать время, взять все, что ему предложат, чтобы потянуть, чтобы не ранить и не напугать. Юри не отстраняется, когда Виктор нерешительно протягивает к нему руки, лишь вздрагивает, когда теплые ладони обхватывают лицо; тихонечко хнычет, когда большие пальцы стирают блестящие дорожки, но молчит. - Чего ты хочешь? - решается Виктор. Он и так достаточно натворил, сейчас... именно сейчас ему надо подумать о парнишке, для которого он до сих пор является безусловным идолом. Он уже решил за них двоих. Теперь последнее слово остается за Юри. - Тебя, - выдыхает это создание, всхлипнув носом и отчаянно сбрасывая теплые успокаивающе поглаживающие руки с лица. - Всего. Все, что ты можешь мне предложить, Виктор. Я хочу все.       "Кусочек за кусочком", - шепчет нежный голос в голове Виктора. - "Как можно медленнее. Кусочек за кусочком".       Темный пиджак летит на пол вместе с белоснежной рубашкой, туда же, спустя мгновение, отправляются остроконечные ботинки. Если Юри хочет его... его всего, так тому и быть. Холодные, как январское небо, глаза неотрывно следят за замершим на какой-то миг пареньком, за тем, как тот лишь тупо ловит носом спертый воздух. Пальцы уверенно опускаются на железную, холодящую кожу пряжку ремня. Юри бездумно следит за каждым движением старшего наставника. Классические брюки из темной шерсти плавно, как парящее облако дыма, скользят на пол, и в то же мгновение раскаленной до предела кожи касается холодный воздух, что неприятно лижет кожу. Виктор лишь чуть дергает плечами, словно отгоняя холодок. Еще секунда, и руки опускаются вниз, необратимо приподнимая темную резинку боксеров, но вдруг... - Не надо, - просит его Юри и сам приподнимается с места; беднягу слегка шатает.       "Медленно", - услужливо напоминает его сознание, и Виктор кивает им обоим, успокаивая первого и соглашаясь со вторым.       Он стоит, боясь пошевелиться, боясь напугать и оттолкнуть. Кацуки трясет все сильнее и сильнее, в зависимости от того, насколько близко он подходит к Виктору. Буквально два шага разделяют их друг от друга, и кажется, что через секунду Юри просто упадет в его объятия. Юноша протягивает трясущуюся руку вперед и тяжело сглатывает, Виктор подчиняется, хватаясь за холодную мокрую ладонь.       Кровать встречает их приятным холодком, они уже не мерзнут - холод, исходящий от простыней, остужает разгоряченную кожу, слегка отрезвляя, и это то, что нужно Виктору.       На Юри, по-прежнему, слишком много одежды, но ни один из них не спешит исправить данное упущение. Никифоров снова невероятно медленно наклоняется вперед, все так же неотрывно следя за реакцией парня. Губы, как тогда, накрывают чужие, но на этот раз поцелуй выходит долгим, невероятно нежным и желанным. Виктор блаженно прикрывает глаза, когда юркий язык Кацуки неуверенно скользит по его губам. Теперь можно.       Горячие губы опускаются на открытую шею, пока пальцы, подрагивающие от волнения, скользят по слишком толстой ткани мастерки, пока Юри мужественно держится, запрокинув голову вверх, и только сипло дышит. Слышится тихий визг расстегиваемой молнии, от которого оба вздрагивают: звук кажется слишком громким в спасительной тишине.       Обжигающие пальцы тут же требовательно задирают край темной футболки, пока губы едва ощутимо выцеловывают какие-то знаки на плоском втянутом животе. Язык, словно змей-искуситель, спустившийся к ним из самого Ада, ласково обводит бархатную кожу, чуть ниже пупка, пока пальцы аккуратно пытаются справиться с завязками на спортивных штанах. Юри тихо всхлипывает под ним, и Виктор спешит подняться вверх.       Он словно кот, просящий ласки, трется вечно холодным носом о чужую щеку, губы такие же требовательные, Виктор целует в подбородок, и Юри позволяет ему это. Счастливо улыбаясь, он чувствует, как один за другим Виктор оставляет цепочку поцелуев от его подбородка до трогательной ямочки между острыми ключицами.       "Разбитое стекло всегда больно режет руки, когда пытаешься собрать его с пола. Прозрачная крошка, сотнями иголочек впивается в раскрытые ладони. Вот что бывает, когда разбиваешь дорогую вещь и пытаешься собрать. Это всегда больно".       Спортивные штаны удается снять лишь с третьей попытки, и Виктор спешит избавиться от собственного нижнего белья, неизвестно, когда Юри позволит ему сделать это. Возбужденной плоти касается противный холодный воздух, что неприятно лижет горячую кожу - Виктор еле заметно морщится.       Губы вновь и вновь касаются выпирающих бедренных косточек, пока пальцы ненавязчиво ведут свою линию по краю тугой резинки боксеров. Юри неуверенно дотрагивается до пепельных волос Виктора, заставляя того удивленно поднять глаза. Парнишка, почти сразу, испуганно одергивает руку, так, что тренеру буквально приходится самолично устроить теплую ладошку у себя на макушке, - это наказание за промедление. Пальцы тут же начинают приятно массировать чувствительную кожу головы, и Виктор готов поклясться, что сейчас начнет мурлыкать, подобно коту.       Поцелуи смещаются чуть ниже, пока проворные пальцы сантиметр за сантиметром отвоевывают затянутую тканью территорию. Невероятно сильно хочется прихватить соленую ароматную кожу зубами, и Виктор еле удерживает себя от подобного порыва, неизвестно, как к такому проявлению чувств отнесется Юри.       Наконец-то ненужная вещь летит на пол, и парнишка тут же зажимается, краснеет, как самая настоящая девчонка. Худые ноги моментально сгибаются в коленях, Юри пытается скрестить лодыжки, чтобы закрыться, пока рука, проворно цепляющаяся за волосы, нежно пытается отстранить ничего не соображающего Виктора. - Юри, - мурлычет тренер, еле выпутавшись, и целует раскрытую ручку, в самый центр ладошки.       Теплые руки накрывают торчащие коленки, мягко разводят в стороны, пока глаза неотрывно следят за реакцией стремительно краснеющего юноши. Губы ласково целуют внутреннюю часть бедра, пока Виктор зажмуривается настолько сильно, что перед глазами начинают прыгать разноцветные круги. Горячий рот неожиданно накрывает колом стоящий, набухший и красный от прилившей крови член. Юри громко и отрывисто стонет, сильно выгибаясь в спине, так, что подушка под головой уползает куда-то вниз и в конечном итоге оказывается под лопатками. Дрожащие пальцы тут же сжимают светлые волосы на макушке, явно стараясь приподнять чуть вверх, но Виктор упрямо насаживается глубже, вынуждая Юри сдаться.       Проворный язык сильно надавливает на головку, отодвигая крайнюю плоть, пока Виктор раз за разом пытается взять как можно больше. Разочарованный в собственных способностях фигурист выпускает возбужденный орган из бархатного плена, но не до конца - головка оказывается зажата между припухшими алыми губами.       Юри уже на пределе, ему недостает всего какого-то одного толчка чтобы с громким криком излиться в чужой, услужливо подставленный рот, и Виктор вовремя замечает это. Он отстраняется, с удовольствием слушая недовольные стоны. Рот нужен ему для другого.       Смазки у них, к сожалению, нет, так что Никифорову приходится использовать собственную слюну. Пальцы, очень скользкие и невероятно горячие, нежно касаются сжатого колечка мышц, чуть надавливая и пока что не пытаясь проникнуть внутрь. Подушечками пальцев Виктор аккуратно массирует узкий вход, пока Юри под ним стонет в агонии. Его голова с темными слипшимися от пота волосами мечется по простыни.       Палец, еле преодолев сопротивление мышц, оказывается внутри, и ровно с этим Юри с тихим задушенным всхлипом кончает, до боли стискивая светлые волосы Виктора в своем кулаке.       "Сердца фигуристов хрупкие, как стекло..." - думает Виктор, глядя как белесая капля спермы в причудливом изгибе обводит чужое бедро. - "И их не всегда удается собрать".