re(cover)

Чонгук заносит костяшки над дверью, но замирает так и не коснувшись поверхности. Он думает, что внезапный резкий стук может разбудить человека, для которого сон и отдых сейчас важнее всего — без них он снова станет уязвимым и подвергнет себя опасности, а его, Чонгука, и других, близких и родных, друзей, семью и сотни тысяч людей по всему миру заставит волноваться, переживать и не находить места от отчаяния. Первые часы Чонгук чувствовал себя именно таким — отчаявшийся, беспомощный, он не мог ничего сделать, и никто не мог. Это было так естественно, так обычно для них — стараться на пределе возможностей, выкладываться по полной, неловко стирать со лба седьмой пот и улыбаться друг другу в зеркала, неловко, криво, устало, мимолетно между движениями, от которых кололо мышцы и немели в кроссовках пальцы. После прогона первой части у них была минута на передышку — Тэхён встал напротив вентилятора, поднял и оттянул футболку, стряхнул с волос сальные, мыльные капли и прикрыл глаза, откинув голову и тяжело, сбивчиво дыша. Хосок и Чимин повалились на пол, раскинув ноги и руки, словно готовились к полёту, Юнги сполз по стене и снова прикинулся спящим, а Намджун вышел в коридор. Ничто не выбивалось из графика, даже шумные вдохи — и те казались выверенными точь-в-точь до секунды. Следующей была I NEED YOU. Поддержка на трясущихся руках, они и раньше тряслись, ведь Тэхён — отнюдь не самый стойкий и крепкий участник, вряд ли среди них вообще были такие, но. Хосок как-то странно косится на него, продолжив исполнять партию, но видно, как плечо Тэхёна опускается под его рукой, а колени слабо подгибаются. В зеркале отражаются едва заметные изменения — взгляд куда-то сквозь, скользящий, ускользающий, а потом вместо того, чтобы отвести от лица ладонь, Тэхён закрывает глаза и стоит на месте несколько мгновений. С его губ срывается дыхание, и Чимин касается его плеча: "всё в порядке, бро?", и повергающее окружающих в смесь шока и беспокойства — "нет, кажется, мне нужна помощь". Этот день они запомнят надолго — следом за Тэхёном, который спустя минуту, получив от местного врача добро на отдых, превратился в бледную, пустую, тряпичную куклу, — плохое самочувствие отразилось и на Юнги. Диагноз: переутомление, хотя, казалось бы, все они живут в одном и том же бешеном режиме — три-пять часов на сон, обеденные перерывы, перелеты, фансайны, передачи, интервью, съемки, съемки, съемки. — Ну, я понимаю, Юнги — маленький и тощий, он как-то больше нас всех подвержен усталости, его организм вообще извечно требует поспать и пожрать, но Тэхён?.. Намджун как-то хмуро кивает на тираду менеджера, нарезающего круги возле двери в палату, где сейчас над парнями колдуют медики. Дальнейшее расписание и судьба концертного тура в Японии неизвестны — Намджун думает только о том, что иглы, проткнувшие сгибы локтя, выглядят устрашающе огромными по сравнению с бледной кожей и вздутыми нитями блекло-синих вен. Он думает, что это неправда — Юнги сильнее их всех, хотя бы потому, что большинство думает иначе. Юнги всегда смеётся над своей болью, бесконечно ноет, жалуется и обо всем ворчит, но никогда по сути, всегда мимо дела — спросить его о чем-то напрямую значит огрести ведро грязи, умыться придирчивым сарказмом, как водицей из горного, хрустального родника, поскользнуться на банановой кожуре медузы, пройти под лестницей и разбить зеркало одновременно. И все равно закончить вот так — глядя в полупрозрачное стекло на бледного, почти такого же белого, как простыня, простого парня из Тэгу, на скрывающийся под простыней тонкий провод, мерно и бесшумно отсчитывающий пульс, и пакет раствора, который, кажется, никогда не закончится. — С ним всё будет в порядке, — говорит Сокджин совсем рядом, такой же выжатый и воспалённый, как остальные, и Намджун вынужден согласиться. — С ними обоими. В Японии у них всегда что-нибудь идёт не по плану: прямо беда какая-то. Было так странно (и страшно) видеть в тот раз, как Тэхён на мгновение теряет сознание, покачивается, почти падает, держа на спине Юнги, который, может, и выглядит лёгким, но не настолько, и опирается на колени, ощущая с долей испуга, как сознание его покидает и возвращается тьма, оглушающая и бездонная, в которой не слышно криков фанатов, фоновой музыки, голосов ребят, не видно света софитов, прожекторов, мигающих лайстиков, и в теле нет ничего кроме тяжести. Тэхён просыпается в своей кровати от лёгкого шороха ткани и, открыв глаза, видит Чонгука, который почему-то сидит рядом с ним и смотрит внимательно, как будто даже впервые. — Хён, — говорит он, голос сухой, надсадный. Плакал, что ли? Вот балда, совсем ещё мелкий, а пытается казаться крутым. Они все пытаются, а Тэхён вот немножко отстал. Он ничего не говорит, улыбается только слабо, и Чонгук смотрит на него и не верит, как человек может улыбаться, зачем, почему, чего ради, видно же невооруженным глазом, как ему тяжело. Чонгук сильный, он возьмёт на себя все поддержки и будет таскать Юнги и Хосока ночами и днями, лишь бы ему больше не пришлось петь за Тэхёна его партию — пусть тот сам, своим голосом, своим тембром вольет в их уши маленький экстаз. И Чонгук вольет — только в своё время и в своём месте, а не за кого-то, чьи слова он не имеет права петь, чей голос и интонацию не сможет повторить. — Хён, — получается из рук вон плохо, Чонгук почти готов разрыдаться, как девчонка, упасть на колени и завыть, взять в свою руку чужие жилистые, фигурные, струнные пальцы и держать до тех пор, пока Намджун или менеджер не прикажет куда-то идти. — Не болей больше, ладно? Чонгук смотрит на его, Тэхёна, лицо — с залёгшими тенями под глазами, слабого до такой степени, что трудно опустить и поднять потом свинцовые веки, выцветшего в тон рассеянного по ветру дыма, больного и некрасивого — и через силу заставляет себя не отводить взгляд, хотя невыносимо хочется. Тэхён почему-то всегда улыбается, даже когда больно — в этом они с Юнги похожи, и оба всегда настаивают на том, чтобы продолжать работу, выступления, встречи, тренировки. Сраные трудоголики. — Обещаю, если будешь носить меня на руках и кормить с ложечки, — хрипит Тэхён, и его сухие потрескавшиеся губы, перебирающие слова, словно молитву во спасение, кажутся Чонгуку ужасно, просто невозможно требующими поцелуя.