Do you know your enemy?

«Это чувство, которого нет, слишком нереально Заменило вписки, где друзья льют виски по стаканам.» За то время, пока был с ней, Томато быстро отвык ходить на подобные вечеринки один. Светская львица, тусовщица, дочка богатеньких родителей, дива — она смогла запереть его в добровольно выстроенных рамках, а себя — в его сердце. Крепко запереть. И вот сейчас, перекатывая в пальцах тоненькую ножку фужера с шампанским и задыхаясь в белом смокинге, Томато смотрел на неё через весь зал и мечтал сделать затяжку. Банана Муса, светская львица, тусовщица, дочка богатеньких родителей, дива и теперь уже дизайнер, презентовала свою первую коллекцию одежды. Коллекцию, которую они вместе пережили. Да, конечно, семья Томато была приглашена на это торжество. Ну, как приглашена... Один из отцовских ресторанов обслуживал банкет, а приглашение для Просперо — что ж, неудачная шутка организаторов. Точнее, весьма удачная, и за это просто необходимо было выпить, так что Томато перехватил официанта, который разносил что-то покрепче шампанского и решил ретироваться на балкон, что бы не ловить на себе хищные взгляды светских львиц, тусовщиц, дочек богатеньких родителей. «И я бросил жалеть себя, Бросил смотреть назад, Бросил всё откладывать и нажал на старт. Бросил везде молчать, Бросил сидеть и ждать, Бросил все, что было «до» что б начать с нуля.» Ночной Токио опять ошеломил его: миллионы огоньков и миллионы жизней прямо перед глазами. Хотя кого он пытался обмануть? Его глаза видели лишь Мусу, которая кокетничала с гостями, делала миллионы селфи с приглашёнными знаменитостями, давала очередное интервью. Её маленькое чёрное платье, не скрывающее ноги, спину, плечи и ключицы, фасинатор (да, он знает, как называется эта чёрная шляпка с вуалью и перьями) и украшения из муранского стекла, каких не продают на улицах Венеции, а делают исключительно под заказ и исключительно за большие деньги — лучше бы он решил не приходить. «Я бросил курить, но курить хотеть не перестал, До сих пор на моем столе эта пачка лежит. И я бросил тебя, но хотеть к тебе не перестал, И я бросил хотеть к тебе, когда начал курить.» Сигарета нашлась в нагрудном кармане смокинга, зажигалка — в заднем кармане отутюженных брюк. Затяжка не принесла ничего, кроме горечи дыма, смешивая его с горечью во рту. Нет, он больше не мальчик, а мужчины не плачут. Зато они курят и пьют бурбон — чем ещё заняться на вечеринке? Уж точно не оплакиванием своего разбитого сердца и мыслями о новом ухажёре своей бывшей девушки. Томато прыснул от этой мысли. Ухажёр! Давайте называть вещи своими именами — у Мусы теперь есть папик, нефтяной принц, которого тянет на тощих японочек, едва вышедших из переходного возраста. Жадных до денег и ненасытных в постели. За второе Просперо мог ручаться лично. Хотя он не лучше — сколько девушек он сменил за эти полгода? После неё их лица столько раз менялись, но расставание всегда оставалось лишь формальностью — ни из одной, ни из десятка он не смог собрать её, всегда не хватало деталей на эту дерзкую, похотливую, истеричную, но свою девушку. Кажется, он стал чересчур сентиментальным. Поспешно редеющая пачка и пустой стакан это лишь подтверждали. Неизвестно, сколько ещё он проторчал бы на этом балконе без дела, если бы ветер не донёс до его ушей чей-то тихий всхлип. Ну конечно же там стояла она. Прячась от посторонних глаз в углу небольшого, но в меру просторного балкона, лишённая своего гонора и атмосферы пафоса. Такой Муса нравилась ему больше. Пусть даже плачущая, зато настоящая. Она, кажется, не заметила его, так что Томато не спешил вмешиваться, обдумывая как бы уйти потише, игнорируя кошек, скребущихся на душе при виде её слез. Но кое-что изменило его планы так же лихо, как и перевернуло с ног на голову ситуацию — руки Мусы, которыми она поспешно вытирала лицо, были в крови. Не надо быть гением, что бы понять, что произошло. — Я никогда не поднимал на тебя руку, — слова вырвались сами собой, хотя Томато собирался молча протянуть леди платок из нагрудного кармана своего пиджака. Муса вздрогнула и резко запрокинула голову, чтобы испугано посмотреть в прищуренные от гнева глаза. Впрочем, она тут же отвела взгляд, стараясь успокоить всхлипы и не слишком долго пялиться на платок с изящной гравировкой «П.Т.» — Спасибо, — промямлила она, вытирая лицо и стараясь взять себя в руки. Повисло молчание. — Ты куришь? — на то, что бы задать этот вопрос ровным голосом, у Мусы ушло пару минут глубоких вздохов и заученных мантр. Томато хмыкнул. — Старый привет от Умэ, — он и забыл, что всё еще держит в руках сигарету. Впрочем, она своё уже отгорела. — Вы общались? — слегка изумлённо. — Нет, — чересчур лаконично. И снова тишина. «Ты думаешь, что правда вспоминал про нас я, Вспоминал твой смех, что вспоминал твой пафос, Вспоминал те даты, вспоминал твой запах. Нет, не вспоминал, скорей не забывал ни разу.» Вся эта ситуация и этот вечер раздражали Томато до предела. Он не знал, куда деть свою злость и всё то, что накопилось на душе. Он облокотился на перила и старался сосредоточиться на пейзаже, считая этажи небоскрёбов, но всё равно краем глаза наблюдал за Мусой, которая пыталась стереть с лица потёкшую тушь и замаскировать пошедшую красными пятнами кожу на припухшей щеке. — Может, с нас хватит? — Хватит чего? — с вызовом уточнила Муса. — Этих сцен как из дешёвой мелодрамы. Мы оба знаем, зачем нам все эти новые романы. Муса тяжело вздохнула. — Ох, Просперо, не нагоняй столько пафоса, не сейчас, прошу, — она вернулась к наведению марафета. — Будь честным, это сэкономит нам время. Где-то вдалеке завыла сирена, послышались скрип тормозов и протяжные гудки автомобилей. Муса убрала зеркальце в сумочку, одёрнула платье и теперь смотрела на Томато в ожидании. — Я не забыл. От этих слов кольнуло где-то в груди. Кольнуло обидой и злобой. — Мари говорила мне иное, — она скрестила руки на груди и тоже повернула голову, изучая пейзаж. — А она не говорила, сколько раз пыталась залезть ко мне в штаны, пока ты жила в Нью-Йорке? — яростно прошипел Томато, сокращая расстояние между ними в два широких шага. Глаза Мусы расширились, на лице проступила смесь отвращения и боли. Но на него она так и не посмотрела. — Извини, это было лишним, — потупившись, проговорил он, переминаясь с ноги на ногу, больше не решаясь отвлекать Мусу из её мыслей и нарушать воцарившуюся между ними тишину. Но молчание было слишком гнетущим, и долго он не продержался. — Послушай... Ты так и не сказала мне причину. — И не скажу, — огни ночного города прыгали перед её глазами, предвещая новую порцию слез. А ведь это должен был быть самый счастливый день в её жизни. — Но я хочу знать. Пожалуйста, Муса, не мучай меня больше. Я не могу забыть всё, не могу просто выкинуть это из головы и жить дальше. — Извини, это слишком больная тема, — кончиками пальцев она постаралась аккуратно убрать оставшуюся влагу с ресниц и из уголков глаз, не размазав при этом тушь снова. — Хэй, ты же любишь меня, — не вопрос, а утверждение. — И что? — отрицать не было смысла и сил. — Так зачем тебе терпеть всё это и быть подстилкой этого, — Просперо замялся, подбирая наиболее цензурное слово из всех, пришедших на ум. — Урода? Глаза Мусы сузились, как совсем недавно его собственные. — Всё сказал? — она слишком устала выяснять отношения с кем бы то ни было, тем более, что за балконной дверью её ждали выгодные знакомства и жизненные перспективы. Что ж, ничего в этой жизни не даётся легко. — Я бы тоже мог дать тебе всё это, — будто бы читая её мысли, сказал Томато. — Мы не бедны, так что я не… — Ты правда думаешь, что всё из-за денег? — повысив голос, поинтересовалась Муса, таки удостоив вниманием своего собеседника. — А что тогда? — развёл руками Томато. — Твои родители против нашего союза? Она раздражённо скривилась и отмахнулась от вопроса, как от назойливой мухи, гремя массивными браслетами на тонкой руке. Этот разговор слишком затянулся. — Мне пора. Аккуратно развернуться на тонкой шпильке и подгибающихся ногах было бы сложным заданием для любой девушки, а устоять, когда тебя резко дёргают за запястье — практически невозможной, но Муса справилась. — Нет, не пора. Они пару мгновений смотрели друг на друга, не в силах обуздать собственные чувства. — Что, тоже ударишь меня? Весь гонор этих слов утонул в той нежности, с которой Томато коснулся её припухшей щеки. — Я бы никогда этого не сделал, — пробормотал он слегка возмущённо, блуждая взглядом от её глаз и до слегка приоткрытых губ. Муса отвернулась. — Я не забывал, — прошептал он ей на ухо, прижимая к своей груди. Так они и стояли. Она — слушая биение его сердца и вдыхая аромат полюбившегося за три с половиной года отношений одеколона, он — гладя её по волосам и купаясь в запахе, увы, незнакомых духов. — Отпусти меня, — почти взмолилась Муса, обнимая Томато за пояс. Он лишь покачал головой, прижимаясь всё сильнее. — Просперо, пожалуйста, — вырваться из объятий, из которых очень не хочется вырываться, после тяжелого дня было задачей непосильной, так что она вскоре бросила пытаться. «И я брошу все, что бы сначала начать, И свое счастье поймать, закрыв его в одной комнате там, Где страх и печаль, и мечта умерла, Где правит анархия-мать и гордыня нагибает мораль» — Может, ты выйдешь за меня? — как-то задумчиво протянул Томато, наблюдая за тем, как гаснут огни многоэтажек напротив. — Ты что, рехнулся? — пряча улыбку, прошептала девушка. — А если и так? — он отстранился и посмотрел на неё так серьёзно, как никогда до этого. «Боже, как же он похож на отца!» — пронеслось в голове Мусы вместе с ужасными воспоминаниями о том дне, когда она раз и навсегда приняла решение не иметь ничего общего с семьей Томато. Ах, а счастье было так близко! Она позволила себе обо всём забыть и дала слабину. Но в этом она будет упрекать себя после. Мигом взяв себя в руки, Муса сделала пару шагов назад. — Твой отец не позволит. — А причем тут мой отец? — Томато был явно удивлён. — Он всегда хорошо к тебе относился. — Даже чересчур хорошо, — ухмылка вышла у Мусы слишком уж горькой. — Не понимаю о чём ты, — рассеянно пробормотал тот. И правда, откуда ему знать? — Извини, Томато, мне надо возвращаться на вечеринку, — каблуки отбивали четкий ритм ее шагов. — Буду очень благодарна, если ты никому не скажешь о том, что сегодня произошло. Она не смогла не задержаться у двери. — Спасибо за платок, — добавила она, не оборачиваясь. — Я постираю и передам его с курьером. «Девушка должна оставлять после себя больше вопросов, чем ответов». Что ж, Муса Банана идеально вписала себя в это правило, оставив озадаченного Просперо наедине с ночным городом и темами, которые ему надо будет обсудить с Томато-старшим при возвращении в семейное поместье.