Оруженосец Его Величества

* * * Талиг. Оллария. 383 год К. С., месяц Весенних Скал * * * То, что отец вызвал его к себе в кабинет в их столичном особняке — одного — сразу заставило Лионеля насторожиться. Обычно граф Савиньяк беседовал с сыновьями либо одновременно, либо в более непринужденной обстановке. Но сейчас он пожелал видеть именно наследника. Это могло означать только одно — последний свободный день в Лаик перед Фабиановым днем и, скорее всего, отец хочет сообщить, кто возьмет его в оруженосцы. Однако в таком случае казалось странным, что Эмиля не позвали вместе с ним. Лионель спешился и отдал поводья своего коня слуге. Он бросил взгляд на особняк, подумав про себя, что в Сэ ему нравилось гораздо больше, и вошел, распахнув массивные двери, украшенные резьбой. Эмиль тоже должен был приехать, но позже — он задержался в какой-то ювелирной лавке по пути, выбирая подарок матери от них обоих. Отец упоминал, что собирается навестить ее и маленького Арно в Сэ, а потом вернуться в Олларию на Фабианов день, и можно передать подарок вместе с ним. Лионель поправил черную с белым унарскую форму и постучал в дверь кабинета отца. — Вы хотели меня видеть? — Да, Ли. Заходи. Отец не улыбался — значит, разговор предстоит серьезный. К тому же он выглядел недовольным… Свин что, серьезно составил на него жалобу? Лионель мысленно застонал. Нет, конечно, если быть честным — есть за что. Но он надеялся, что Арамона не догадается… — Вероятно, ты удивлен, что я позвал именно тебя. Лионель кивнул. — Вы правы, — так все же Свин или Фабианов день? Граф Савиньяк опустился в кресло с алой обивкой и внимательно посмотрел на сына. — Тебе известно, что совсем недавно Талиг заключил союз с Гаунау. — Разумеется, отец. — Конечно, — тот улыбнулся — совсем как Эмиль — и заметил. — Ты хорошо разбираешься в политике. Полагаю, твой дядюшка-экстерриор был бы доволен. — Несомненно, — Лионель склонил голову. Легко было предположить, чего именно от него ждут, но ему самому хотелось совершенно иного, а политику он предпочел бы оставить кому-нибудь другому. Но если отец вспомнил о дядюшке, неужели?.. Есть лишь один способ узнать. — Вы говорили про союз наших стран? — Обычно подобные союзы положено скреплять браком. Но подходящих для Его Величества Хайнриха вариантов не нашлось. — Граф Савиньяк подумал, потом махнул рукой. — Да чего там, наверно, Хайнрих просто не захотел жениться ни на ком после смерти жены. Тем не менее, он согласился принять на службу оруженосца из этого выпуска Лаик, чтобы выказать свое расположение Талигу. Ты — наиболее подходящая для этого кандидатура, Ли. …Лучше бы темой разговора оказался Свин. Стать оруженосцем в Гаунау. Он еще никогда не оказывался настолько далеко от Эмиля, до этого момента они всегда были вместе. Конечно, оба прекрасно понимали, что служить у одного человека после Лаик невозможно, но они надеялись оказаться в одной армии. В армии, не во дворце. А теперь его отправят во дворец в Липпе, где скорее понадобятся качества Рафиано, чем Савиньяков. Разумеется, ничего этого вслух Лионель не сказал. Вместо этого он произнес: — Если это необходимо Талигу, я согласен. * * * — Да ладно. Гаунау? Серьезно? Лионель молча кивнул. Они с Эмилем возвращались в Лаик, и их кони шли рядом. Вечернее небо быстро темнело, наливаясь густой синевой, а на деревьях виднелись зеленоватые почки — скоро потеплеет, и начнется настоящая весна. Снег уже растаял, хотя иногда еще шел, вместе с дождем, но больше не ложился. — Что, невесты подходящей не нашлось, так тебя отправляют? — хмыкнул Эмиль. — Хотя, когда у тебя волосы снова отрастут, сойдешь. — Милле, в самом деле. — Тебе не пойдут цвета Гаунау, — голос беспечный, а глаза грустные. Лионель понимал все без слов, чувствовал настроение Эмиля — похоже, тому тоже не нравилась идея оказаться в сотнях хорн от брата. — Какое это имеет значение, — сказал Лионель вслух. — Все уже решено. — Возможно, — Эмиль рассеянно похлопал своего солового по шее — тот был крайне недоволен начавшимся холодным дождем. — Тебе известно про внешность Леворукого на севере? Это у нас он — зеленоглазый. А они считают, что глаза у него черные. По-моему, тебе это пойдет больше, чем роль невесты. Лионель приподнял бровь. — Предлагаешь мне немного поиграть? — Предлагаю тебе совместить приятное с полезным, — хмыкнул Эмиль. — Как ты делал это в Лаик. Лионель усмехнулся. А ведь Эмиль прав. В Гаунау может оказаться не так уж плохо, если как следует осмотреться. — И все же, — неожиданно серьезно произнес Эмиль, — я как-то не ожидал, что ты окажешься настолько далеко. — Я тоже, — признался Лионель. — Ладно, ничего, — Эмиль снова улыбнулся и ткнул Лионеля в плечо. — В конце концов, письма никто не отменял. Давай наперегонки до Лаик? — и, не дожидаясь ответа, послал коня в галоп. * * * Талиг. Оллария. 383 год К. С., месяц Весенних Волн * * * — Я, Арно, граф Савиньяк, маршал Талига, прошу Лучших Людей Талига отпустить Лионеля, графа Лэкдеми, в Гаунау, на службу оруженосцем Его Величеству Хайнриху, как знак союза между нашими странами. Лионель давно знал, что это будет сказано, но лишь теперь, когда отец произнес все вслух, предельно четко осознал, что действительно в скором времени отправится в Гаунау. Поднимаясь по лестнице к месту, где сидел отец, Лионель пытался представить, как выглядит эта страна, и что представляет собой Хайнрих. Он знал о нем слишком мало, чтобы попробовать понять лучше, но вдруг поймал себя на мысли, что ему даже интересно, что именно теперь будет. — В скором времени я отправлюсь в Торку, — сообщил отец после церемонии. — Ты поедешь со мной — на севере тебя встретят люди Хайнриха и отвезут в Липпе. А сейчас ступай, попрощайся с Эмилем. Он едет в Тронко уже завтра. Выходит, один — на север, другой — на юг. «Предлагаю тебе совместить приятное с полезным», — вспомнились вдруг слова Эмиля. Конечно, ему придется носить цвета Хайнриха в ближайшие три года, но… прибудет-то он в Гаунау в своих родовых цветах. Лионель усмехнулся, уже предвкушая, как опишет реакцию жителей Липпе на его появление в письме Эмилю. * * * Гаунау. 383 год К. С., месяц Летних Скал * * * В Гаунау Лионеля встретили в Грогге. Они с отцом остановились на небольшом постоялом дворе, хозяин которого смотрел на них с суеверным ужасом. Лионеля это скорее позабавило, и за ужином он намеренно ел левой рукой, чем заслужил молчаливый упрек отца. Впрочем, впоследствии граф Савиньяк все равно не выдержал и рассмеялся. — Я просто обязан написать об этом Арлетте, — он покачал головой, но удержать серьезное выражение лица не получилось. — Ты даже еще не начал службу оруженосцем, а весь Гаунау уже в ужасе. — Грогге — не весь Гаунау, — возразил Лионель, спокойно отрезая небольшой кусочек вяленого мяса. — Но Эмиль посоветовал мне не скучать. — Чем ты и занимаешься, — граф Савиньяк понимающе кивнул. — Однако, Ли, стоит помнить, почему ты здесь, — добавил он вдруг серьезно. — Твоя служба у Хайнриха не что иное, как политика. Мне хочется верить, что ты будешь Рафиано в той же мере, что и Савиньяком. — Я помню, отец, — Лионель отложил нож и вилку в сторону — есть расхотелось при одной мысли о том, что придется провести три года в совершенно чужой стране. Его сопровождающие появились на следующее утро. — Ронсвикцы, — шепнул отец, показывая на темно-зеленую форму, а затем отправился приветствовать их в соответствии с этикетом. После завтрака они попрощались — граф Савиньяк отправился назад в Торку с небольшим отрядом, сопровождавшим их все это время, а Лионель вместе с ронсвикцами поехал в Липпе. По дороге Лионель и думать забыл про Талиг, союз между странами и политику, с восхищением разглядывая северную природу. Гаунау оказалась невероятно красивой страной. Молодые лиственницы, высокие могучие сосны, пьяняще пахнущая черемуха, множество кустарников, полевых цветов и трав. Величественные холмы и горы со снежными вершинами, воздух, ночью морозный, несмотря на начало лета, и удивительно свежий. Больших рек в Гаунау было мало, но мелкие ручейки и потоки то и дело пересекали их путь. Липпе располагался у реки, окруженный горами, чьи склоны поросли невысокими елями и можжевельником. Рядом с замком раскинулся сосновый лес, а если бы Лионель захотел искупаться, можно было свернуть левее и выехать к небольшой заводи на Гаун-Элв, где на берегу из-под земли били несколько родников. * * * Хайнрих находился в своем кабинете, и Лионеля отвели туда. Могучий, крепкий, одетый в коричневое с золотом правитель Гаунау смотрелся истинным королем и воином. Лионель вдруг вспомнил, как видел Его Величество Фердинанда в Фабианов день и мысленно вздохнул — по величественности с Хайнрихом королю Талига не сравниться. Фердинанд вряд ли когда-либо возьмет в руки шпагу, а представить Хайнриха в бою было даже слишком легко. — Оруженосец, значит. Что ж, добро пожаловать. Как доехал? — Хорошо, благодарю, Ваше Величество, — Лионель вежливо поклонился. — Выходит, ты — наследник графа Савиньяка? — Да, Ваше Величество. Лионель, граф Лэкдеми. Хайнрих усмехнулся. — В таком случае, Лионель, граф Лэкдеми, я принимаю твою службу. Насколько помню, у вас принято приносить клятву оруженосца? Я слушаю. Лионель, как полагалось, опустился на одно колено и неспешно произнес: — Я, Лионель из дома Савиньяк, благодарю Его Величество Хайнриха Гаунау за оказанную мне честь. Клянусь исполнять его волю и служить ему по приказу моего короля, Фердинанда Талигойского. Отныне бой Его Величества Хайнриха Гаунау — мой бой, его честь — моя честь, его жизнь — моя жизнь. Да покарает меня Создатель, если я нарушу клятву. Да будет моя шпага сломана, а имя предано позору, если я предам своего господина. Обещаю следовать за ним и служить ему, пока он не отпустит меня. — Ты сказал, я услышал, — подтвердил Хайнрих. Судя по недовольному тону, формальности он не любил, и это Лионелю понравилось. — Я, хозяин Гаунау по праву рождения, по праву избрания и по праву меча, принимаю клятву и принимаю Лионеля, графа Лэкдеми на службу оруженосца. Встань. Лионель поднялся, краем глаза заметив, как Хайнрих небрежным движением ставит подпись в каком-то документе. — В Талиг я напишу, — сказал Хайнрих. — Об этом можешь не думать. Если хочешь писать — пиши семье. Ограничивать тебя я не собираюсь. — Благодарю, Ваше Величество. Хайнрих задумчиво оглядел его и вдруг усмехнулся. — Талиг отменно пошутил, надо отдать им должное, — произнес он. — Теперь мои люди будут говорить, что у меня в оруженосцах Леворукий. Или, по крайней мере, его близкий родственник. Но тебе придется отвыкнуть от родовых цветов, пока ты служишь у меня. Ступай, тебе покажут твою комнату и снимут мерки — в ближайшее время портные займутся твоей формой. Лионель поклонился и направился к двери, следуя за слугой, но Хайнрих окликнул его. — Помимо приемов и прочих дворцовых обязанностей, тебе предстоит заниматься и другими вещами. Я далеко не все время провожу во дворце. — Мне следует радоваться этому или опасаться, Ваше Величество? — Лионель прикусил язык, но поздно. Эмиль бы одобрил, но то — Эмиль, а здесь он должен, обязан держать себя в руках и быть Рафиано… Хайнрих поразил его, расхохотавшись. — Вижу, мы с тобой поладим, — одобрительно кивнул он. — Ступай, на сегодня ты свободен. Я пришлю за тобой, если понадобишься. * * * Гаунау. 383 год К. С., месяц Летнего Ветра * * * «Милле! Вот я и в Гаунау. Прошел уже почти месяц с тех пор, как я стал оруженосцем Его Величества Хайнриха, — Лионель хотел написать просто Хайнриха, но вдруг письма проверяют? Хайнрих заверял, что это не так, но Лионель… нет, Хайнриху он почему-то верил. Король-варвар по необъяснимым причинам казался ему прямолинейным и честным, по крайней мере, в некоторых вопросах. Но все же следовало соблюдать осторожность даже в письмах брату, с которым он всегда объяснялся открыто и откровенно. Из Липпе письма сначала отправлялись в Западную армию к отцу, а уже оттуда отец пересылал их в Сэ, матери, и в Тронко Эмилю, дополнив своими собственными. Лионель взглянул на кольцо с печатью оленя, которое носил на левой руке, коснулся тонкой золотистой оправы и продолжил писать. — Ты был прав, скучать мне не приходится. Его Величество предпочитает другие виды оружия шпаге, которую презрительно называет зубочисткой, но, тем не менее, он предоставил мне ментора для занятий фехтованием. Я тренируюсь каждый день, и, кажется, мои навыки улучшились со времен Лаик — хотя ты знаешь, что я не люблю это занятие, в отличие от тебя. Конечно, если представится такая возможность, мне хотелось бы пофехтовать с тобой — надеюсь, ты не ленишься на юге, а тоже занимаешься? Помимо этого, я провожу много времени в дворцовом архиве, изучая записи о Гаунау. Знаешь, это удивительная страна. Мне, как и всем талигойцам, казалось раньше…» — перо плавно скользило по бумаге, неровный свет свечей отбрасывал блики на стены, где-то неподалеку пел соловей, а из окна тянуло свежим, летним воздухом. * * * Гаунау. 383 год К. С., месяц Летних Молний * * * Мысль разрисовать портрет Хайнриха, находившийся в парадном зале дворца, пришла к Лионелю после одного из занятий по фехтованию. Обычно Хайнрих не посещал занятия своего оруженосца, предоставив его менторам. От Лионеля он требовал лишь присутствия на официальных мероприятиях и изредка осведомлялся о его успехах. Лионель исправно отвечал на вопросы по истории и землеописанию Гаунау, Хайнрих одобрительно хмыкал и уходил. Но в тот день он вышел на прогулку во внутренний двор и застал Лионеля, фехтующего с ментором. Понаблюдав некоторое время за поединком, он уже собрался уходить, когда кто-то из придворных, сопровождавших его, небрежно бросил, что шпага и не оружие вовсе и справится с ней любой, для этого не обязательно строить из себя Леворукого. Хайнрих в ответ рассмеялся. А Лионель неожиданно разозлился. Он никак не мог понять, почему его настолько задело глупое замечание придворного, который выглядел так, словно вообще никогда не держал в руках ничего опаснее кубка с пивом. Но в последующие дни, когда Лионель брался за эфес шпаги, в голове неизменно звучал смех Хайнриха. С этим нужно было что-то делать. И он вспомнил про Лаик и Свина. В Лаик тоже хватало слуг, но Лионель научился избегать их. Поэтому здесь подобное не составило труда. Разрисовывание портретов всегда было его слабостью, способом показать миру свое мнение и заявить о том, что не позволялось произносить вслух. С самого детства, когда он разукрасил портреты в гостях у Эпинэ. Эмиль всегда снисходительно посмеивался над его выходками, хотя и принимал участие в большинстве из них. Некстати подумалось, насколько на самом деле не хватает близнеца рядом — словно часть самого тебя находится где-то далеко. Лионель потряс головой, прогоняя неуместные мысли. Он отошел от портрета, взглянул на получившийся результат и довольно усмехнулся. Да, Эмилю определенно понравилось бы. Жаль, его здесь нет. Впрочем, можно будет написать. Не так, как обычно, а зашифровано — чтобы понял только он. — С вашего позволения, Ваше Величество, — Лионель шутливо поклонился разукрашенному портрету и поторопился назад в свою комнату. * * * На следующий день Лионель проснулся довольно поздно — яркое летнее солнце заливало комнату золотым и оранжевым, а со двора доносились обрывки разговора. Обычно ему хватало нескольких часов, чтобы выспаться, но в этот раз он писал письма Эмилю, отцу и матери, и заснул только под утро. Умывшись и одевшись, Лионель поспешил из своей комнаты, пропустив завтрак — опаздывал на занятие по фехтованию. Проходя мимо парадного зала, Лионель невольно остановился, услышав знакомый голос. — Да, повесьте вот сюда, — говорил кому-то Хайнрих, в его тоне слышалось неприкрытое веселье. — Отличное дополнение к остальным. — Ваше Величество, это ужасно! Недопустимо! Неужели вы?.. Лионель незаметно выглянул из-за портьеры и увидел, как Хайнрих разговаривает с капитаном королевской охраны. Рядом с ним стояла девочка лет восьми — длинные каштановые волосы с вплетенными в них темно-зелеными лентами, расшитыми золотом. А на одну из стен слуги вешали тот самый разрисованный портрет. Лионель удивленно выдохнул — он был уверен, что король придет в ярость, как это обычно делал Свин, а вместо этого Хайнрих… смеялся. — Эрих, свободен, — беззаботно отмахнулся он. — У нашего Леворукого талант к живописи, будет жаль, если пропадет. Ну, что скажешь, Кримхильде? — спросил он у девочки, когда слуги закончили, и подхватил ее на руки. — Как тебе такой вариант портрета отца? — А мне нравится, — робко отозвалась Кримхильде и вдруг хихикнула. — Вам идут медвежьи уши, отец, — дочь Хайнриха Лионель видел раньше на приемах, но лично с ней не разговаривал, лишь учтиво кланялся, если оказывался поблизости. — Не наказывайте его, пожалуйста? — В таком случае, может, нам просто сделать графа Лэкдеми придворным художником? — расхохотался Хайнрих, растрепав волосы дочки. Кримхильде рассмеялась вслед за ним. * * * — Надеюсь, ты понимаешь, что мне полагается наказать тебя? — Хайнрих поставил опустевший кубок на стол и взглянул на Лионеля. Тот стоял у него в кабинете, одетый в зелено-золотое, ожидая неминуемой кары. — Несмотря на то, что твои художества пришлись по душе Кримхильде, и она просила не быть с тобой излишне строгим, — взгляд Хайнриха на мгновение зацепился за незатейливый букет из полевых цветов на столе. Видимо, цветы принесла его дочь. Лионель хранил молчание. Разумеется, он знал, что ответить, но все еще находился в некоторой растерянности от реакции на портрет. Разрубленный змей, он был уверен, что все выйдет совсем иначе, но Медведь оказался не таким простым. А новый план действий Лионель еще не успел обдумать. — Впрочем, — глаза Хайнриха насмешливо блеснули, — портрет хорошо разбавил показную серьезность своих соседей — моих предков. Поэтому обойдемся без глупостей. Решение оказалось настолько неожиданным, что Лионель не сдержал удивления. — Ваше Величество? — Зачем ты вообще полез рисовать? — добродушно спросил Хайнрих. — Неужели думал, что не будет очевидно, кто это сделал? Лионель отвел взгляд, промолчав. — В следующий раз, если тебя что-либо не устраивает — говори прямо, — заявил Хайнрих и подтянул к себе ближайший лист, исписанный мелким аккуратным почерком, тем самым показывая, что разговор окончен. — Я, конечно, ценю живопись, но предпочту разговор начистоту. А теперь лучше помоги мне разобраться со всеми этими бумагами. — Да, Ваше Величество, — Лионелю с трудом удалось удержать непроницаемое выражение лица. * * * Гаунау. 383 год К. С., месяц Осенних Скал * * * В начале осени Хайнрих сообщил, что через несколько дней состоится большая охота, и Лионель должен будет сопровождать его. Лионель молча поклонился, хотя очень хотелось скривиться — он не любил охоту. Как и Эмиль, хотя тот идеально выглядел бы в роли Осенних Охотников, с его горячностью и внешностью. В эту осень в Гаунау рано похолодало — по утрам опавшие листья мерцали серебристым инеем, на лужах поблескивала на солнце тонкая ледяная корка, а трава хрустела под ногами. Лионель с трудом поднялся с постели — голова ощущалась тяжелой, в горле сильно пересохло и першило. Он выпил свежего, еще теплого молока, заботливо налитого в кувшин слугой, и, приоткрыв ставни, выглянул на улицу. Алые с золотом клены выделялись яркими пятнами на фоне темно-зеленых сосен, а воздух ощущался влажным и холодным. Невольно вспомнился Сэ — там в это время еще очень тепло, зреет виноград, наливаются соком крупные лиловые гроздья, и цветут оранжевые и желтые розы. Возможно, стоило остаться в комнате и позвать лекаря, но Лионель не привык идти на поводу у собственной слабости. Он решительно побрызгал на лицо холодной водой и приказал подать свою обычную форму для занятий по фехтованию. * * * Уже вскоре после начала поединка Лионель понял, что совершил ошибку, и ему все же следовало остаться в постели. Голова кружилась, в глазах начинало двоиться, бросало то в жар, то в холод, а от мелкого моросящего дождя знобило. Неужели он все же умудрился заболеть? С другой стороны, это не удивляло — он привык к совершенно иному климату. «А Эмиль на юге, — неожиданно подумал Лионель. — Ему привычнее. Ну, это, пожалуй, хорошо. Иначе я волновался бы», — додумать Лионель не успел — пришлось парировать очередной заковыристый выпад ментора. — Господин граф, — обратился к нему ментор, опуская шпагу, когда стало ясно, что в ближайшее время дождь вряд ли прекратится. — Предлагаю продолжить под крышей. Лионель коротко кивнул, соглашаясь, и шагнул вперед, но тело вдруг сделалось непослушным, веки налились тяжестью, и он рухнул на серые камни внутреннего двора. Правое запястье обожгло болью, и Лионель потерял сознание. * * * Последующие дни Лионель толком не помнил — лихорадка не отпускала, не давала прийти в себя. Лекарь неустанно находился рядом, заставляя принимать разные настои и лекарственные травы. Лионель слушался, но кашлял так сильно, что начал думать, будто это не кончится никогда. В один из дней он вынырнул из болезненного забытья и с удивлением заметил Кримхильде возле постели. Она сосредоточенно поправляла пышный осенний букет — ярко-оранжевый физалис и разноцветные кленовые листья. Сама принесла? Как странно. — Ваше Высочество? — хрипло осведомился Лионель. Кримхильде вздрогнула от неожиданности, испуганно взглянула на него, а потом сделала глубокий реверанс и выбежала из спальни. Лионель хотел окликнуть ее, но закашлялся и потянулся за кувшином с водой. Руку пронзила резкая боль, и Лионель с удивлением увидел, что правое запястье перевязано. Смутно вспомнилось неприятное ощущение, когда он терял сознание — повредил руку, упав? Возможно. Лионель скривился и потянулся к кувшину левой рукой. Кажется, лихорадка начала отступать — во всяком случае, он чувствовал себя значительно лучше, хотя все еще был слаб. Он снова начал кашлять и, отпив несколько глотков воды, откинулся на подушки, тяжело дыша. Навалилась сонливость, и Лионель не стал сопротивляться. Уже почти засыпая, он снова вспомнил о ярком букете и Кримхильде и улыбнулся. * * * — Ну, как ты? — Хайнрих вошел в комнату и пододвинул массивное кресло темного дерева к постели Лионеля. Тот потянулся, устраиваясь удобнее — только проснулся и никак не мог стряхнуть остатки сна. — Не вышло у тебя сопровождать меня на охоту, — вдруг усмехнулся Хайнрих. — И хорошо, — неожиданно сказал Лионель и только потом понял, что произнес это вслух. — Хорошо? — Хайнрих сощурился, глядя на него. — Я не люблю охоту, — признался Лионель. — Прошу прощения, что говорю об этом, — он закашлялся, прикрыв рот ладонью. Хайнрих хмыкнул и протянул ему кубок с травяным настоем. — Пей. — Благодарю. — Я учту твои слова насчет охоты, — серьезно произнес Хайнрих. — Не стоит беспокойства, Ваше Величество. — Вижу, тебе лучше. — Да. Благодарю за заботу. Хайнрих кивнул, его взгляд упал на физалис и кленовые листья. — Кримхильде беспокоилась о тебе. Лионель покосился на букет. — Прошу передать Ее Высочеству мою искреннюю признательность, — сказал он. — Поскольку сам я не смог этого сделать. Ваше Величество, что у меня с рукой? — спросил он без перехода. Хайнрих нахмурился, глядя на свежую повязку на руке Лионеля. — Ты сильно порезался, когда упал, — объяснил он. — Лекарь утверждает, что опасности нет, и у меня нет причин ему не верить. Но некоторое время руку придется поберечь, и, вероятно, у тебя останется шрам. — Особых неудобств это не вызовет. Левой рукой я владею не хуже, чем правой. — Отлично, — Хайнрих рассмеялся. — Тогда как только поправишься, покажешь свои навыки владения левой на каком-нибудь официальном приеме. Хочу посмотреть на лица придворных. — Разве за прошедшие месяцы им не наскучили сплетни о том, что вам служит Леворукий? — Лионель хотел рассмеяться, но подумал, что это вызовет приступ кашля и сдержался, ограничившись короткой улыбкой. — Как видишь, — Хайнрих поднялся и совершенно неожиданно потянулся вперед и чуть сжал плечо Лионеля. — Выздоравливай, оруженосец, — сказал он и вышел из комнаты. * * * Гаунау. 384 год К. С., месяц Зимних Волн * * * «…вчера был большой прием. На нем присутствовали послы соседних стран — Флавиона, Каданы, Норуэга и Кир-Риака. Так вот, как оруженосец, я должен был присутствовать на приеме. По этикету мне полагается стоять за спиной Его Величества и подливать ему вина или, в данном случае, можжевеловой, если потребуется. Милле, ты не поверишь, что из этого вышло», — Лионель писал письмо брату, а сам не мог согнать с лица улыбку при воспоминании о прошедшем вечере. Появление Лионеля в зале произвело на послов неизгладимое впечатление. Шум, до этого стоявший в зале, стих, взгляды, полные недоумения и недоверия, остановились на Лионеле. Слуги и придворные Хайнриха даже бровью не повели — все уже привыкли. А вот послы, похоже, мгновенно насторожились, ожидая чего угодно. — А, это, — Хайнрих оглянулся и незаметно подмигнул Лионелю. — Это — мой оруженосец. Лионель молча поклонился и, как полагалось, занял свое место за плечом Хайнриха. «Просто я пришел не в цветах Гаунау, — объяснял Лионель Эмилю в письме. –А в наших — в алом. Милле, если бы ты видел их лица! Ты был прав, тысячу раз прав, когда надоумил меня изображать Леворукого. Единственное, что вызывает некоторое недоумение, это с какой легкостью и охотой Его Величество Хайнрих подхватил игру. Ведь это он накануне приема намекнул, что я могу прийти в родовых цветах. И, мне кажется, получил от вечера несказанное удовольствие». — Вот и отлично, — после приема Хайнрих хлопнул Лионеля по спине. — Теперь всегда одевайся в алое при встрече с послами. И еще улыбайся так же, как ты делал это сегодня. Нужные соглашения удалось заключить куда быстрее, чем я рассчитывал. — Ваше Величество, вы уверены, что это не повредит вашей репутации? — осторожно уточнил Лионель. — Я уверен в обратном, — усмехнулся Хайнрих. — Ты заметил, как они смотрели? Они уверены, что за мной стоит Леворукий. Кстати, насчет твоего умения делать все левой рукой — похвально. Добавляет колорита. — Благодарю, Ваше Величество. «Надеюсь, тебе в Тронко не менее интересно. В прошлом письме ты упоминал, что…» * * * Гаунау. 384 год К. С., месяц Весеннего Ветра * * * Лионель понял, что что-то случилось, когда еще издали увидел в летнем саду замка разноцветные платья фрейлин, столпившихся вокруг яблони. Они громко переговаривались и вздыхали, то и дело указывая куда-то вверх. Рядом стояла Кримхильде и неуверенно разглядывала что-то на дереве. — Хорошего дня, — Лионель учтиво поздоровался и поклонился. — Прошу прощения, могу ли я узнать, что произошло? Вам требуется помощь? — Ах, господин граф, — тут же зачастила одна из фрейлин. — У Ее Высочества ветром ленту унесло… Лионель взглянул на раскидистую яблоню, усыпанную крупными белыми бутонами — за ветви зацепилась узкая полоска темно-зеленой ткани. Чуть подумав, он скинул перевязь со шпагой и плащ прямо на землю и шагнул к стволу. — Господин граф, не стоит, — Кримхильде робко остановила его. — Вы можете упасть. — Все в порядке, Ваше Высочество, — заверил Лионель. — Долг любого дворянина — помочь даме. Лионель еще в детстве постоянно забирался на самые высокие деревья в Сэ вместе с Эмилем, и залезть на яблоню не составило для него никакого труда. Спустя несколько мгновений он спрыгнул на траву и с улыбкой протянул Кримхильде ее ленту. — Благодарю, — произнесла она, принимая ленту из рук Лионеля. — Но вам не следовало подвергать себя опасности. Тот поклонился. — Считайте это благодарностью за тот букет. — За что… ах! — Кримхильде вспомнила и склонилась в реверансе. Фрейлины последовали ее примеру. * * * Гаунау. 384 год К. С., месяц Весенних Молний/Летних Скал. Летний Излом * * * Летний Излом в Гаунау праздновали целый день. Им встречали лето, и Лионель с интересом выслушал объяснения насчет обычаев праздника. В Гаунау в этот день было принято плести венки из таволги и полевых цветов, купаться в заводи и пить настойку из хвои и ежевики. Хайнрих, Лионель, а также придворные и офицеры тоже покинули замок, расположившись у чистой заводи Гаун-Элв. — Что, оруженосец, не побоишься окунуться? — Хайнрих насмешливо посмотрел на Лионеля. Они оба были в длинных белых рубашках, как и все остальные — готовились к купанию. — Я умею плавать, Ваше Величество, — отозвался Лионель. — Хотя, признаюсь, температура воды меня несколько смущает. — Ничего, — Хайнрих кивнул на деревянный стол, расположенный в тени лиственниц на берегу реки. — Согреешься потом ежевичной настойкой. Вода оказалась свежей и приятной, хотя холодной. Лионель с удовольствием окунулся и поплыл вдоль берега. Вода окутывала, по ее прозрачной поверхности скользили лучи солнца и, казалось, если приглядеться, можно увидеть каменистое дно. — Пей. — Когда Лионель выбрался на берег, Хайнрих протянул ему кубок, наполненный темной, почти черной жидкостью. Лионель принюхался к содержимому — терпкие нотки хвои смешивались с ароматом ягод. На вкус настойка оказалась сладкой и слегка кисловатой. Ощущение, что он сейчас стоит среди сосен, вдыхая аромат смолы и хвои, накрыло Лионеля с головой. — Нравится? — понимающе усмехнулся Хайнрих. — Пей и веселись, граф Лэкдеми. Сегодня это — твое поручение. — Отец, — Хайнрих обернулся — к ним подбежала Кримхильде, с распущенными волосами, в простом белом платье с кружевной отделкой. — Это вам, — Хайнрих послушно опустился на траву, наклонив голову, и Кримхильде надела на него венок, похожий на шапку из белой пены. Таволга. — А это — вам, — она застенчиво улыбнулась и протянула второй венок Лионелю. — Благодарю, Ваше Высочество, — Лионель с поклоном принял венок из ее рук. * * * Настойка действительно согревала. Лионель предположил, что венки, наверно, принято дарить в ответ и, взяв свой кубок, отошел от берега, ища взглядом подходящие цветы. Белые соцветия рябины покачивались на легком ветру, и Лионель усмехнулся, вспомнив склонившегося к воде мраморного оленя в Сэ и ярко-алые бусы на его шее. Цветы никак не хотели сплетаться, и венок получился не слишком ровным, но Кримхильде, кажется, и правда обрадовалась, получив ответный подарок. * * * Вернувшись во дворец, Хайнрих отправился к себе в кабинет и позвал Лионеля с собой. — Как тебе праздник? — поинтересовался он, наливая Лионелю ежевичной настойки. Тот охотно принял кубок. — Весьма интересен, Ваше Величество, — вежливо отозвался Лионель. — Еще бы. Мы празднуем все Изломы, как ты уже знаешь, но Летний — самый пышный и веселый праздник. Настойка оказалась довольно крепкой, несмотря на сладковатый вкус, и Лионель во время разговора с Хайнрихом окончательно опьянел. Слова путались, мысли тоже, и он сам не заметил, как погрузился в сон. * * * Хайнрих хмыкнул и покачал головой, глядя на заснувшего прямо в кресле Лионеля — с растрепанными отросшими волосами, в одной рубашке. — Да уж, пить ты пока еще не научился, — решил Хайнрих и потянулся к шнуру, вызвать слуг, но потом остановился. Вместо этого он сам подхватил Лионеля на руки и осторожно уложил на ближайший диван, накрыв сверху теплым пледом — ночи были холодными. — Спи, граф Лэкдеми, — Хайнрих постоял, глядя на Лионеля, а потом усмехнулся и ушел в свою спальню, примыкающую к кабинету. * * * На следующее утро Лионель долго не мог понять, где именно находится и почему при этом в одежде. Когда он все же узнал кабинет Хайнриха, то застонал и упал обратно на подушку, закрыв лицо руками. Неужели он настолько напился, что даже не смог добраться к себе? — И как ты после вчерашнего, оруженосец? — Хайнрих вошел в кабинет, свежий, бодрый, одетый в зелено-золотое для официальных приемов. — Благодарю, хорошо, Ваше Величество, — Лионель торопливо поправил растрепавшиеся волосы. Нужно было в купальню и переодеться. Срочно. — Прошу прощения, если доставил вам неудобства своим поведением, — добавил он. — Я готов понести любое наказание. — Брось, — прервал его Хайнрих. — Вчера был праздник, и это позволительно. Иди, приведи себя в порядок. Через два часа жду тебя в малом зале — поможешь мне с одним делом. Лионель выбрался из-под одеяла, поклонился и скрылся за дверью. * * * «…решил принимать толченый уголь и масло. Похоже, это лучший для меня выход. Не думал, что совсем не переношу здешний алкоголь, но, похоже, эти настойки куда сильнее нашего вина. В подтверждение своих слов высылаю тебе бочонок ежевичной настойки. Будь осторожен и не пей много, иначе сам не заметишь, как опьянеешь. Однако должен признаться, Летний Излом удался на славу — если бы я только мог описать тебе все это, Милле! Мне кажется, несмотря на то, что я — южанин, я влюбился в северную природу. Тебе стоит как-нибудь наведаться ко мне в гости, если твой монсеньор готов отпустить тебя в отпуск. Я покажу тебе…» * * * Гаунау. 386 год К. С., месяц Летних Скал * * * — Ты уже решил, что станешь делать по окончании службы оруженосцем? — вопрос прозвучал неожиданно, и Лионель невольно обернулся. Они с Хайнрихом ехали рядом, возвращаясь в замок с прогулки. Гнедой мориск Лионеля недовольно фыркал, время от времени порываясь перейти на рысь. — Еще нет, Ваше Величество, — уклончиво ответил Лионель и замолчал, задумавшись. Конечно, ему по-прежнему хотелось службы в армии Талига, но все же… — Если хочешь, можешь остаться здесь, — просто предложил Хайнрих. — Дело тебе всегда найдется. За эти три года у тебя была возможность убедиться, что служба у меня не заключается только в пребывании во дворце, а союз между нашими странами стал только крепче. — Благодарю, Ваше Величество. Я приму решение в ближайшее время, — отозвался Лионель и неожиданно понял, что действительно благодарен. Вернуться в Талиг или… или. За прошедшее время он привык к этой стране, привык к Хайнриху, привык к дворцовым делам — и, следует заметить, справлялся с ними отлично. Ему хотелось остаться, но сможет ли он, последовав этому желанию, выполнить свой долг перед Талигом, перед семьей… Лионель поправил плащ и крепче стиснул поводья. Вокруг шумели на ветру высокие сосны, стряхивая с ветвей дождевые капли, а обратная дорога вдруг оказалась невозможно короткой. * * * «Милле, я не могу решить. Знаю, как старшему сыну графа Савиньяка, мне, возможно, предполагалось иное, но я хочу остаться здесь. Поэтому, независимо от того, как все сложится, военную карьеру оставляю тебе — ты уже почти капитан, и, я уверен, однажды станешь маршалом». * * * — Лионель, граф Лэкдеми, я считаю ваше обучение законченным. Вы достойны стать одним из талигойских рыцарей. Подтверждаю это пред землей и небесами. Вы свободны от клятвы оруженосца и с сего мгновения не несете никаких обязательств передо мной. Лионель, как полагалось, произнес слова благодарности и поднялся. Хайнрих смотрел на него как обычно, словно ожидая очередной проделки, но Лионелю было не до этого. Он принял решение, и теперь мучительно думал, как лучше сказать Хайнриху то, что собирался. — Ну? — Хайнрих, словно прочитав его мысли, дал знать, что слушает. — Ваше Величество, я… — прежде чем озвучить свое решение, Лионель едва заметно улыбнулся и поправил перевязь со шпагой. Левой рукой.