Вписал

      Стоит, значит, напротив меня, как обычно, пялит в окно поверх моей головы, дует из-за духоты, сложив губы в трубочку, а по лбу и вискам, по шее и грудине, видной над горлом футболки, уже течёт. Так что бесполезно дует, олух.       И с меня-то самого течёт, хоть выжимай. В электричке не успевает проветриваться — вот так внутри много народа. А всё прут и прут в эту коробку со станций, где останавливаемся. Как будто написано на дверях: «Из резины»…       Ну, сижу дальше, ладно, а этот стоит напротив, опять же. Как селёдка в банке со спины и с боков прижат другими селёдками. Глаза на лоб чуть ли не лезут. Но пялит всё равно не в мою сторону, хоть убейся. А мне уже припекает от отсутствия должного внимания. Вдруг сейчас завалится без воздуха… раздавит ещё, не дай Ками…       На очередной остановке вроде поубавилось народу. Сузуки вроде и расслабился, зацепился за поручень надо мной, повис и теперь пялит на меня. Бровями дёргает, а я в маске, иначе сказал бы ему одними губами, чего надо.       Двери свистнули, вгоняя в вагон чуть прохладного воздуха. Я подёргал футболку на животе, потные ладони о бриджи вытер. Рюкзак под сидением пихнул ногой. А этот висит, потом покачнулся, когда тронулись, снова замер. Идиот.       Пару остановок было как бы и хорошо, наверное. Я весь растёкся по своему сидению, ничем не стесненный, ноги расставил. И потеть почти перестал, разве что спину как-то странно обжигало сначала до холода, а потом резко нагревало — вот что потело. Загривок ещё кололо… А Акира нормально. Всё висел, всё стоял, всё переминался с ноги на ногу. Потом что-то пошло не так…       …Это были точно не японцы: так толкаться мы точно не умеем. Не иначе, как туристы заграничные, чёрт возьми. Целая группа в одно мгновение, стоило электричке остановится, ввалила в вагон, распихала всех стоящий по сторонам — в том числе и Сузуки. И ладно бы его просто толкнули тоже, но этот как ухнет вперёд — и коленом прям в пах вписал мне, собака!       Меня скрючило, обесцветило, яйца поджались от боли, ноги свёл вместе мгновенно. Ну, и, соответственно, Акиру зажал тоже, а потом грохнул в бедро его со злости.       — Я тебя поимею, Сузуки! Выставил, мать твою!.. — шарахнул знатно, но попал по кнопкам на кармане его джинсов, потом затряс рукой. Скривился ещё больше от подставы и замолчал, чувствуя, как ноет…       — Я виноват-то, что ли? — он опустил руку мне на голову, потрогал там чего-то, потом убрал и ещё ближе ко мне встал!..       Значит, между ног моих стоит; вцепился в поручень, трёт шею, заворачивает назад волосы, мотается, как мешок, из-за неудобного положения, когда или трогаемся или останавливаемся. А я сижу и, мать его, бёдра качаю. Одеколоны всякие мужские чую, его тоже; на остановках носом ему по ремню постоянно попадаю… Молчу.