Сказки Иерусалима

комм. автора: уже пошла завязка, особо не люблю что-то растягивать, сразу надо приступать к основе :D эта глава уже более живая и читать её, лично мне, приятнее ____________________________________________ "Совсем не печалиться нельзя, но и слишком скорбеть нельзя. Так сказали мудрецы: человек пусть белит дом свой, но пусть оставляет небольшое место небеленым в воспоминание об Иерусалиме. Свернувшая с пути или Подозреваемая. Сота Аль-Фараби, мудрость древних". Заря показалась буквально десяток минут назад, разливаясь в тусклом небе оранжево-фиолетовым сиянием, едва ли отражаясь на утренней, еще не прогретой, земле. Солнце вот-вот встанет, все города начнут пробуждаться, отправляться по своим запланированным делам. Кроме этой маленькой деревушки. Четверо воинов древнего ордена прибыли поздно, все пошло не так, как они ожидали. Тамплиеры схитрили, атаковав ночью, а не на рассвете, как полководец писал в своём маленьком дневничке, благополучно украденном проворными следопытами. Из-за такого неожиданного просчёта, ассасины прибыли не к людям, даже не в разгар боя, а всего лишь на деревянные обожжённые руины. Они не нашли здесь ничего, кроме нескольких трупов и пары уцелевших бесполезных домиков. Держа в руках маленькую, наполовину спаленную, книжонку, женщина медленно в полтона зачла последнюю запись, которая была сделана за день до нападения на деревню, вероятно, каким-то философом. Она вздохнула, качая головой, подавленная порцией бесчувственности их врагов, и так же неспешно закрыла потрёпанный блокнот, кладя на широкое каменное ограждение перед собой, несколько секунд держа ладонь на обложке. В философии она мало что понимала, зато неплохо разбиралась в справедливости и, увы, тамплиеры были не самыми яркими представителями. После, ассасин огляделся в поисках своей группы, выглядывая выделяющиеся алые кушаки средь непроглядного тяжёлого дыма. Обстановка была весьма тоскливая, территория полностью наполнена разбитыми домами, у некоторых из которых до сих пор горела крыша, под ногами хрустели осколки разбитых предметов и такие же обезображенные продукты питания, где-то в домах, под обломками, они могли видеть два или три трупа стариков. Здесь, кроме пожилых, никто больше и не жил. На самом деле это всё выглядело жутко, жалко, мысли как-то сами по себе удушали женщину, хотя кто бы подумал, что убийцу волнует такое. - Опоздали. Мы совершили большую ошибку, - произнёс самый старший из присутствующих, облачённый в одеяния высших рангов. Он уже был в пожилой возрастной категории, состоял не в одном звании, многим пожертвовал ради ордена. Поэтому оставался в братстве до последнего, тем более его мудрость и жизненный опыт весьма понадобились молодым воинам. - Да как же..? Мы ведь все тщательно просчитали! Ошибки не было! – возгласил младший ассасин, активно жестикулируя руками и с удивлением в своих - больших от природы - чёрных глазах уставился на мудреца. Оно и ясно, человек перенервничал, ведь он был в той самой группе, которая исследовала и составляла план текущей миссии. Несколько ночей напролёт он и ещё двое фидаев* изучали записи главнокомандующего выступающих отрядом крестоносцев, его одобрили даже даи. Но, вышел просчёт. Причём, крупный. Присутствующие даже не могли представить, как чувствует себя сейчас этот парень, в его руках была вся операция. - Спокойно, Абрас. Во всём есть свои изъяны. Ассасин воспринял эту фразу, как оскорбление, что он не настолько тактичен и внимателен, как полагает быть. Он одарил старца хмурым взглядом, наклоняя голову так, чтобы воин мог видеть маленькие глазёнки «обвинителя», которые второй так не нарочно скрывал под тенью капюшона. - Значит, ты хочешь сказать, что я не настолько хорош, да? Пока представители молодого и старческого поколения пытались наладить свой конфликт, выражающийся спором, весьма бессмысленным, четвёртый воин, примерно того же возраста, что и Абрас, предпочёл быть более оторванным от происходящего. Он сидел на каких-то деревянных обломках сложенных в кучу, теребил свой кинжал большим пальцем другой руки, изредка поглядывая в сторону остального скопления белых воителей. Его все знали, как маленького скромника, не от мира сего. Тихая речь, беспрекословное послушание, сам он был щупленьким, но таким ловким, коих редко сыщешь в братстве. Однако глубокая единая рана может погубить его, когда ряд других ассасинов ещё побежит в таком состоянии сражаться дальше. Но не винить же за это, учитель этого юношу бережёт, как сына, очень хвалится им, слыхали, что сам Аль-Муалим был доволен результатом. В крепости много чудных воинов, как он, как Джол, Альтаир, Икрам, и немало кто ещё. Все были особены по-своему. Неожиданно для женщины, которая не была увлечена ни мыслями, ни спором, присутствующий тихоня встрепенулся и как-то неуверенно стал озираться по сторонам. В этот момент, созерцая едва ли напуганное выражение лица напарника, над Ан-Шейбе нависло напряжение, непонимающе окидывая молодого взглядом. Она, было, окликнула его, как только ухо, скрытое под копной русо-рыжих волос, дёрнулось от приближающегося звука позади, юнец сам заострил свой синевой взволнованный взор на лице белой воительницы. У неё невольно брови поползли наверх, после чего поспешно перевела взгляд туда, куда до недавнего времени глядел рыжий. - Расул… - окликнула раз зеленоглазая старика, ощущая более сильную давку на саму себя, своими же накрутками. Однако тот лишь продолжил ворчать скрипучим сломленным голосом на молодняка, который до сих пор пытался оправдать и доказать полную идеальность «расшифровщиков». Отвлекаясь с одного на другое, перекидываясь с мысли на мысль, не зная за что хвататься, она снова произнесла его имя, но уже громче, настойчивее, даже молчаливый ассасин, имени которого брюнетка не знала, вскочил со своего места. Пожилой замолк, оглядываясь сначала на юношу, затем на женщину, приоткрывая и облизывая свои губы из-за ощутимой сухости во рту. Его густые седые брови как-то выгнулись, давая разглядеть тёмно-серые глазки при должном, более насыщенном освещении. Они не успели заметить, как территория стала приобретать светлые контрастные цвета, позволяя глядеть сквозь туманные клубы чётче, которые уже порядком подпортили лёгкие наших белых воинов. - У нас гости, – подал голос угомонившийся Абрас, с какой-то нервной усмешкой переглянувшись с единственной сестрой братства, прежде чем самому навострить свою бдительность и внимательность, когда она была так нужна. Тишину поспешно нарушал нарастающий хруст обломков, враги не спешили скрывать своё присутствие, которым окружили буквально весь радиус деревни. Лёгкий лязг металла прорезал туманную глушь этого, казалось, умиротворяющего пейзажа. Шагов больше, сквозь клубы серого копчёного дыма, который соизволил рассеяться хотя бы самую малость, выделялись ненавистные орденом алые кресты, нарисованные на потёртых доспехах. Этот беспокой дополнил ещё один, более нежеланный свист, рассекающий воздух. Всё произошло быстро, даже мгновенно, под ухом раздался хриплый прерывистый вдох в момент, когда стремительный звук прекратился. Абрас, держась за свою грудь по правой стороне, куда попала тамплиерская стрела, тут же рухнул коленями в растрескавшиеся обломки какой-то посуды вместе с древесиной, от тупой боли в ногах его лицо ещё больше скривилось. Затем он согнулся и, поддавшись притяжению, просто упал на бок, едва находя силы делать вдох. Попутно со стороны вражеской толпы раздался недовольный вопль идущего впереди громилы, выкрикивая своим мерзким акцентом что-то похожее на «отставить!». В то время как двое мужчин с кротким звоном обнажили свои клинки, резким скачком сплотняясь, прижимаясь спиной к спине, Джол опустилась рядом с пострадавшим, приподнимая его голову дрожащими ладонями. - Абрас, посмотри на меня. Посмотри на меня! – твердила она молодому, который пытался выполнить просьбу, но закрывающиеся тяжёлые веки просто не давали шансов. Он с жадностью пытался глотнуть воздуха, но видимо стрела задела какие-то дыхательные сосуды, препятствуя входу и выходу кислорода. Он был обречён, это понимали все присутствующие, просто кому-то это всласть, а кому-то, наоборот, в горечь. Тамплиеры знали о плане ордена, выдвинулись раньше запланированного, и остались сидеть в засаде. Странно, что не стали атаковать из-за своих баррикад стрелами, отряд бы кончил так же быстро, как и этот несчастный. Его белое одеяние окрасилось в вишнёвый, промачивая под собой сложенные обломки. В больших глазах тускнел чёрный блеск, покрываясь бледной пеленой так же, как и смуглое широкое лицо, не скрытое тенью. Он задохнулся, не в силах больше сопротивляться такой нагрузке. В этой войне нет места слезам. Зеленоглазая поспешно опустила веки мертвому юноше, чуть слышно вымолвив уже привычное «покойся с миром, брат» и вскочила на ноги. «- Нет времени церемониться», - подумала она и тут же осмотрелась. И правда, задание ордена – самое первое, что должно быть у бойца на пути. Своим малость притупленным взором ей удалось высмотреть в тумане того, похоже, единственного лучника, и вопреки его желанию спрятаться где-то за телами остальных солдат, женщина ловким движением руки вынула из поясных ножен метательный кинжал, бросая точно вперёд себя, словно по идеально начерченной линии. Это послужило сигналом, как для орденских воинов, так и для тамплиеров. Двое ассасинов так же метнули свои заточенные лезвия, попадая в стоящих впереди врагов, когда трусливый лучник, испугавшийся даже прикрика своего командира, просто пал на землю с проткнутым насквозь горлом. Гремя доспехами, рыцари сорвались с места, поднимая свои мечи, грозящим тоном выкрикивая, вероятно, команды своим людям или угрозы в сторону белых воинов. Последователи кредо попутно разомкнули свой тесный круг, несясь носителям красных крестов навстречу, давая своему телу свободу столь изящным движениям, как танец с окутавшим присутствующих туманом, выплёскивая свою ненависть на гущу безмозглых пешек Робера. Полдень в Масиафе самый жаркий. Жители предпочитают в это время отправляться в нижние города, совершать покупки, гостить, торговаться, до самого вечера, пока предметы не начнут отбрасывать свою тень в другую сторону. Некоторые решают остаться дома, заниматься своим ремеслом, хозяйством, выгуливанием не столь богатого скота. Все они смотрели на высокую крепость с мыслями: «а они когда-нибудь отдыхают?». И правда, могут ли? Ассасины всегда на взводе, патрулируют деревню, башни, окрестности. Их отдых – это их уровень приказов и постов. Сейчас на границах дежурил молодняк. На воротах и ближайшем радиусе, на скальных вышках и точках обзора, стояли шестеро юношей, которые провинились перед командиром и в качестве наказания были обязаны нести пост в самый солнцепёк. Один другому не первый десяток минут твердил, что погода их доконает. Даже предлагалось покинуть пост и пройтись, где прохладнее, а потом и вернуться назад. Однако напарник оказался слишком мнительным и напрочь отказывался идти на такой риск, потому что боялся гнева их строгого командира. Они ещё всего лишь прихвостни, с ними не станут разбираться, а просто молча отправят на как можно более кропотливое задание с дополнительной порцией нагоняя, который молодняк будет отрабатывать, казалось бы, вечность. Разве им нужны такие проблемы? Лучше отстоять здесь до сумерек и вернуться к наставникам, чем расхлёбывать чужие проблемы последующие недели. Их напряжённую от жары идиллию нарушил отдающийся от стен маленького каньона рассинхронный стук лошадиных копыт. Они тут же выпрямились, подходя к краю, чтобы рассмотреть, кто вторгнулся в эти края. Как оказалось, это были два члена ордена, восседающие на одном светлом скакуне, а позади них стремительно неслись ещё двое гнедых без наездников. Юноши переглянулись между собой, с третьим, стоящим на противоположном возвышении, и дальше последовали взором за тройкой лошадей. - Кажется, нам принесли скверные известия, – пробормотал один из новичков, ещё продолжительное время наблюдая за предстоящими событиями, там, внизу. И он нисколько не ошибся, что поспешил с огорчённым вздохом подтвердить его кареглазый друг. А ведь этим двоим, когда-нибудь, придётся оказаться на поле боя, и терпеть всё, что переносят нынешние воины рангом выше. Женщина рывком остановила свою кобылу, когда пересекла линию ворот в деревню, нагоняя лёгкое облако пыли под разгорячёнными копытами. Всю дорогу она крепко держала посаженного перед собой, чудом выжившего, щупленького мальчишку, по-другому и не назовёшь. Солнце высушивало кровавые подтёки с невероятной скоростью, оставляя неприятные сгустки на руках, на лицах, на телах обоих. Белые одежды неплохо потрёпаны, местами окрашены алыми размерными пятнами. Юноша был тяжело ранен, да и Джол досталось не меньше, но они держатся на равных: женщина, и юнец без особенной мышечной массы. Ан-Шейбе спрыгнула с лошадиной спины, при этом как-то неудачно согнувшись в коленях и почувствовав, как засохший сгусток на бедре вновь стал едва кровоточить. Она придерживала тело ассасина, который до сих пор был в сознании, изредка покашливая и кряхтя от боли. Всю дорогу до Масиафа воительница разговаривала с ним, заставляла отвлекаться, задавала какие-то рандомные вопросы, лишь бы слышать его голос и понимать, что он не умер. Наконец, помимо расхаживающих жителей, прибывших заметил и сам капитан гарнизона. Амунированный мужчина незамедлительно поспешил к раненым воинам и ему же были переданы лошадиные поводья со словами: - Он не в состоянии идти сам. Отведите же его к лекарю, парень много натерпелся, – она говорила с небольшими задержками, так как сама была не в идеальном состоянии. Но им судьба ещё улыбнулась, в отличие от Абраса и старика Расула. Битва была тяжкой, крестоносцы превосходили своим количеством, хотя среда благоприятствовала хашишинам. Вероятно, не потеряй они члена группы до начала атаки, всё вышло бы иначе. Сын Хадула был слишком отвлечён своей надменностью, что не сосредоточился на своём слуху. Старик Расул не имел столь ясный взор в свои семьдесят, и пепельный дым лишил его зрения. А ведь мог бы спокойно жить на посте даи, приняв его ещё десяток лет назад, отсиживая где-нибудь в бюро. Синеглазый малец ловок и быстр, но ничтожно стойкий. Ему бы роль гонца или шпиона играть, нежели воина. А Джол слишком долго действовала по тактике убийств из тени, не подумав о других. Своего рода эгоистка, если можно это так обозвать. Ответственность не её конёк, который она проклинала каждый раз с мыслями: «ради Аллаха, кто угодно, только меня не дёргайте, я сзади поплетусь». На какое-то мгновение женщину сморило так, что от лёгкого дуновения ветра она пошатнулась и тут же упёрлась телом в лошадиный круп, на короткий период теряя ориентацию и уверенность, что она вообще стоит на ногах. - Тебе самой бы не помешало лечение, слышишь? – упрекнул командир зеленоглазую, кладя ей руку на плечо и чуть встряхивая. Пусть они даже не знают друг друга, но в ордене каждый другому брат, а значит, взаимопомощь тут даже не обсуждалась, её просто обеспечивали. - Позже, командир. Мне нужно наведаться к Аль-Муалиму с важными вестями. Я справлюсь, – уже более твёрдо пролепетала ассасин и, отстраняясь от мышечного лошадиного бедра, бодрым, устойчивым для вида, шагом направилась по вытоптанной земляной дорожке к крепости. Выглядела она нелепо, скривилась от боли сразу же после десятка шагов, согнувшись в спине и прикладывая руку куда-то под рёбра, так и продолжая подниматься к месту назначения. Повелитель будет не рад слышать такие новости. Да что там не рад, он рассвирепеет. Мало того, что совершили такую оплошность с атакой, так ещё и потеряли способного молодого воина и ветерана. Бездарные тамплиеры. Они все лишены собственной воли, их дрессируют, как животных. Были огромные сомнения в том, что они вообще понимали, зачем и ради чего вся эта война. Солдаты потеряны в своих же смятениях. С тяжёлым вздохом черноволосая переступила за линию ворот крепости, поспешно перебирая ногами по прогретой земле. Похоже, что орден разослали по каким-то делам, во внутреннем дворе находилось не так много человек, как обычно это бывает. Даже в тренировочном круге не было ни одного новичка, отважно сражающегося со своим соперником. Все они, в основной массе, были где-то снаружи. Держась за тёплые деревянные перила, Джол поднялась по небольшому пригорку к порогу библиотеки, вход в которую стража так же решилась оставить. Но не суть, сейчас это даже не посещало мысли женщины. Она просто ввалилась в помещение, подумывая обо всех плюсах старческой трости для таких нелепых случаев. Пока ассасин устроила себе передышку, то сквозь неровное дыхание едва могла услышать голоса, на втором этаже. У повелителя кто-то есть? И он явно не в лучшем расположении духа, иначе как объяснить его разъярённый лепет? Ан-Шейбе следовало бы уйти, как любому уважающему мастера воину, но это же женщина: любопытство у них всегда было в той или иной доле. К тому же, вдруг ментору невзначай понадобиться помощь? А Джол тут как тут. В помещении так же не было ни одного библиотекаря, которые обычно следили за содержимым сих стеллажей и словно без дела шатались из блока в блок. Явное напряжение начало доходить и до самой женщины, когда она, не спеша, бесшумно поднялась по ковровой лестнице, приближаясь к выступающему проходу с колоннами из белого камня, сокрывшись в слепой тени меж книжных шкафов и бордюром. - Ты устроил засаду моим воинам, как последний трус, и ещё посмел сунуться прямо ко мне в крепость? – встряхнув руками, возгласил Аль-Муалим, находясь на своём привычном месте, возле большого окна, открывающего вид на двор крепости и часть деревни поодаль. Рядом находилась размерная клетка, в которой не сидело ни одного голубя, нарушающего тишину своим воркованием. Реплика Ментора вызвала у женщины лишь недоумение. Может, она что-то не так расслышала из-за повреждений? Но, нет, всего лишь детские накрутки на манер «всё, что угодно, лишь бы это не было правдой». В помещении находился тамплиер, по обилию амуниции и перьевому шлему можно было предположить его весьма значимое звание, но, видимо, перед повелителем убийц оно просто меркло. В отличие он ассасина, рыцарь вёл себя менее агрессивно, хотя так же не намеревался выслушивать угрозы в свой адрес. - Это была вынужденная мера, язычник! Не тебе управлять судьбами других людей, – огрызнулся носитель креста, чем и вызвал у Аль-Муалима ещё больший порыв ярости, впоследствии он резвым шагом сократил дистанцию между ними и вынул свой изысканный острый клинок. - Прикрой свой рот, жалкий посредник Робера! Сокращая число моих воинов, ты не ограничишь меня от власти над частицей Эдема и всей вашей, пусть и ничтожной, армии. И тогда не будет больше войны, настанет равновесие. - Убери своё оружие. Твоя алчность погубит не только нас, но и весь народ! Так что лучше побереги свои старческие годы и не смей мешать армии со своими жалкими посредниками, – этот воин был не столько мерзок, сколько сам повелитель. Второй был похож на змею, которая шипела на своего неприятеля, плюясь ядом и всячески подбирая момент, чтобы сгрызть жертву. С каждой новой репликой обоих, лицо Джол искажалось в большем смятении. Её ноги пробивала дрожь не только от усталости, да ещё и от ужаса, каждое произнесённое словно будто пульсирующей волной отдавалось на приличное расстояние, и если бы женщина не опиралась на каменную колонну, то в скором времени от самого малого количества таких псионических словесных ударов просто рухнула на землю. О, нет, что вы, Ан-Шейбе прекрасно знала о какой таинственной частице Эдема говорили эти оба. Ей было так же известно, какой мифической силой обладает сей артефакт. Но, известие не означает согласие. «- Да ведь он ничем не лучше всех вместе взятых тамплиеров. Он чудовище!», - сделала такой вывод женщина, наблюдая, как с последующими словами мастер угрожает другому своим мечом, что-то вновь яростно выкрикивает. Непорочная преданность ассасинскому Ментору просто не позволяла бы даже на мгновение подумать, насколько он алчен. Всё расплывалось на слуху вместе с картиной. Страх. Самая натуральная боязнь была готова добить женщину. А главное, от чего? От того, что ей отрубят голову, если узнают о присутствии? Или о том, кто же есть её повелитель, её «отец»? - Все, кто только посмеет позариться на Яблоко – умрут! Оно не будет принадлежать ни одному тамплиеру. И ты будешь первым, кто возглавит этот кровавый список! – после того, как Мастер выговорился, не давая больше произнести ни слова врагу, он замахнулся стальным клинком, разрезая не только нагрудные доспехи, но и кожные ткани, мышцы, давая крови выплеснуться наружу, потечь с металла. Предводитель недавно падшего отряда замертво рухнул на пол, разнося неприятный громкий грохот по помещению. Шлем выскользнул из рук прежде, чем его хозяин опустился «с небес на землю», тот с характерным звуком откатился в сторону правого прохода, где находилась женщина, и тот час же была замечена. Паника вперемешку со злостью были готовы заставить это женское тельце рассыпаться на множество осенних листов, дрожащих на ветру, и шелестеть ещё несколько минут, пока по хвоям, мятым и без того, не протопчутся. Выражение лица Аль-Муалима менялось какими-то мгновениями, сначала злость, затем удивление, а под конец гримаса исказилась в задумчивости. Знать бы, что таится в его сознании, ах, если бы знать. Он снисходительно взглянул на ученицу, приподнял меч, кладя запачканное кровью лезвие на вторую руку, кончиками дряблых пальцев проводя по тупой стороне и, с неспешной интонацией, спросил: - Надеюсь, задание прошло хорошо, и ты пришла доложить мне об этом только потому, что Абрас решил позаботиться первым делом о своих ссадинах? Старик меланхолично метнул серый взор на женщину, словно не он только что убил человека, пусть и тамплиера, и это вообще произошло не здесь. Будто так и нужно, всё в порядке. Джол же напротив, её просто бил зноб от увиденного, предчувствуя леденящий поток с тела умершего солдата. Как он может быть таким спокойным?! Он вообще слышал, что только что выкрикивал на пол крепости? Дрожь уже не сковывала тело ассасина, однако это не вселило прежней смелости, мысли перемешались и давили на виски. Расширенные глаза, виднеющиеся из-под опущенного - местами подранного - капюшона, метались с трупа, окружённого лужей крови, на своего повелителя. Это продолжалось до тех пор, пока брюнетка вновь не получила контроль над своим языком, имея хоть какие-то силы и трезвые, собранные в отдельную горсточку, мысли. - Абрас мёртв, Господин, – заикнувшись где-то на середине, относительно спокойным и тихим голосом произнесла сестра ордена, сглотнув слюну несколько раз, пытаясь протолкнуть застрявший в горле комок напряжения. – И Расул, и… четвёртый, он жив. Командир… - она не смогла продолжить свою реплику и как-то плаксиво резко выдохнула, потирая свой, словно треснувший, лоб. – Повелитель, что всё это значит? Этот тамплиер, разговор… - опять же моментами затягивая некоторые слоги, задала она наводящие вопросы, терзая себя самыми разными мыслями об увиденном. Ах, был бы сейчас с ней кто-нибудь, любой из ордена, просто который мог бы стоять рядом столбом и ничего не говорить, она была бы более расслабленной. Сейчас Ан-Шейбе поддалась сущности женщины, ей страшно, она хочет истины. Но ассасинский Мастер, видимо, прочувствовал всё это, очень он уж хорошо разбирался в людях и любил использовать их состояние себе во благо, и чтобы ещё больше расшатать ученицу, всё с тем же спокойным, снисходительным видом, выдал: - Дитя, о чём ты? Враг ворвался в крепость, мне нужно было с ним церемониться? Его попытки сослать всё на то, что женщина подошла только под конец диалога и не слышала ничего лишнего, оказались бесполезными, потому что Ан-Шейбе перебила его на последних словах, попутно наблюдая за окровавленным мечом, который повелитель не спешил убрать. Он вертел его в руках, разглядывал, перекидывая взор с острия на рассеянное чужое лицо. Не поддаться этому взгляду было сложно, надменный, закрадывающийся в душу сознания, пусть один из очей и слеп. Истинный Ментор, внушающий одновременно и уважение, и страх, да вот только в глазах фидаина он только что очень низко пал. - Вы убили его, потому что он препятствовал вам завладеть частицей Эдема для установления равновесия более властным путём? Потому что он собирался отправиться к Роберу с этими вестями? – после сказанного она вновь сглотнула комок слюны. Её сознание выталкивало слова наружу, с одним ничтожным аргументом типа «истина прежде всего». Она не дожидалась ответа со стороны старшего ассасина, просто уже прочтя очевидный результат на его лице, искажённом в ненависти. Мимика женщины сама по себе тоже изменилась, насупилась, приоткрывая в удивлении рот и, с осторожностью, делая один короткий шаг назад. - Да вы сами не лучше любого другого тамплиера, коих описываете нам с юности. - Дитя моё, я могу тебе всё объяснить. Подойди ближе, мы поговорим должным образом, – как-то язво прошипел повелитель, однако давил из своих уст улыбку, сжимая рукоять меча крепче. Джол не дурёха, понимала, к чему всё это ведёт. Свидетелей убирают во благо себе. Впрочем, сейчас в ней боролись два чувства: здравомыслящая доля сознания и клятвенная преданность ордену вместе с его повелителем. Её разрывало на две искосые части. Бежать или принять смерть. Истина или смерть. Жизнь или смерть. И второе по своей очевидности просто соскользнуло с чаши весов. Девушка сделала размеренный шаг назад и, резко разворачиваясь, побежала прочь, перепрыгивая через ступень или несколько, спотыкаясь о собственные дрожащие ноги. Она слышала, как Повелитель, пребывая в агрессивном состоянии, окликнул её, но женщина даже и не думала остановиться. Тело само замерло по рефлексу, но буквально на долю секунды. Она сумасшедшая. Когда фигура выбежала во двор, напоровшись руками на деревянную перильную перегородку и едва наклоняясь вперёд, перед ней раскинулась толпа, состоящая, как минимум, из двадцати ассасинов, и никто не обделил своим взглядом сестру, подмечая её странное поведение. Она не могла молчать, ведь понимала, что не имеет возможности поворачивать время вспять и свой выбор женщина не обыграет заново. - Аль-Муалим грязный лжец! – громко начала зеленоглазая, делая короткую одышку. Вот так, сразу в лоб, сильное обвинение. А под напором многочисленных поражённых взоров Джол заставляла себя напрячь связки ещё хотя бы на десяток секунд, перебивая нарастающее першение в гортани. – Он отправляет нас убивать тамплиеров не ради того, чтобы Сирия осталась жить в мире, а чтобы не дать врагу завладеть древним артефактом, желая самому взять его! Вы думаете, ему есть какое-то дело до умерших братьев? Нет! Зачем? Ведь с этим сокровищем у него будут десятки и сотни других расходных войск! Тамплиеры грязны сердцем? Наш повелитель хуже всех вместе взятых. Он нарушает священную заповедь, кою нам не позволяет сам же! Сколько бы сил она не потратила на свой крик, свои эмоции, сил, чтобы собрать мысли в связанную кучу – в ответ Джол получила лишь возмущённый взгляд и несерьёзный смешок, и даже несколько наводящих вопросов «о чём ты?» не спасали её дух. Сейчас ассасин хотела сжаться до невероятно маленьких размеров, исчезнуть, провалиться сквозь землю, лишь бы её не видели, никто. Эта всеобщая реакция нагнала на неё такой стыд и разочарование, что её начал покидать здравый смысл. Над ней смеются, ей не верят. Прежняя уверенность в своих силах пала перед таким отзывом. Собственные братья ордена, которым она посвятила пятнадцать лет жизни, содействуя бок о бок, считают представительницу слабого пола свихнувшейся. И сейчас женщина как будто кричала обо всём стаду овец и, ничего не понимая, они просто бекали в ответ. Взгляд воина выглядел одичавшим, с ослабленными ногами она пыталась спуститься с маленького склона, обходя улыбающихся, а то и нет, и что-то говорящих в адрес своей сестры, ассасинов. «- Вот она, благодарность за службу и верность. Глупцы, какого чёрта?», - невзначай пронеслась эта мысль в сознании белой воительницы, которая была готова просто обессилено рухнуть на землю и не вставать, закрыть глаза, уснуть. Или же, наоборот, проснуться. Однако не всё так легко, как может казаться. Собравшаяся толпа затихла, устремляя свой взгляд в сторону прохода в библиотеку, затаив дыхание и не сдерживаясь от комментария типа: «что за…?». Кряхтя, пошатываясь из стороны в сторону, Повелитель переступил за порог помещения, тут же падая на колени и откашливаясь. Только посмотрите на его изодранный балахон, несчастное лицо, наполненное болезненной мимикой. Трое воинов поспешили и поднялись к старику, помогая принять вертикальное положение. На его одежде ясно проглядывались пятна потемневшей крови. Чужой крови. Но кто об этом бы узнал? Аль-Муалим пользуется тем, что преимущество явно на его стороне, и преждевременно народ послушает Мастера, а не какую-то женщину. - Мы приняли тебя в свои ряды, как одного из нас, дали и научили тебя всему, что знаем сами, и такова твоя благодарность братству? – наигранно хрипя своим скрипучим голосом, громко произнёс Повелитель, смотря на отступающего белого воина. На все его слова она отрицательно мотала головой, не издавая в ответ ни писка. – Свергнуть своего Повелителя ради власти? Как жалкий немощный тамплиер… - он вздохнул, опуская своё лицо, полное разочарования, когда в глазах читалась ядовитая искра. Присутствующие косо, хмуро, непонимающе переглядывались то на Джол, то на Аль-Муалима, делая какие-то намётки, выводы. Она отступала, а значит боялась. В комнате Ментора не было никого, кроме Джол, по основным источникам. Следовательно, ей есть что скрывать. Да, такой логикой могли сопровождаться большинство присутствующих ассасинов. Иначе, как объяснить состояние их Мастера? - Нет! Он лжёт! – крикнула Ан-Шейбе, одарив каждого присутствующего здесь своим перепуганным взором, насупив брови, с полопавшимися капиллярами от бурных эмоций. Она поняла, что обречена и против толпы у неё нет никаких шансов, что только не кричи и доказывай. Так что геройствовать и настаивать было ни к чему. Даже не дожидаясь какого-то последнего приговора, обвиняемая побежала прочь, предварительно споткнувшись и едва проехавшись по каменным лестничным выступам и без того подбитыми коленями. - Догнать и убить предателя! – заверещал Аль-Муалим, затем болезненно застонав. Он уже было сам поверил в свою игру, начиная невзначай чувствовать реальную ощутимую боль. Двое мужчин, поддерживая его, помогли повелителю зайти в крепость и устроиться на ближайшей софе. - С самого начала думал, что женщина не может быть надёжным товарищем в войне, – комментируя сиё происходящее, старший лекарь, облачённый немного в другие одежды, схожие с высшим рангом, хотел было осмотреть Мастера на наличие серьёзных повреждений, но тот его остановил жестом руки. – Господин? - Отправляйтесь и найдите мне Икрама. Привести сюда. Живо, – он окинул взглядом двух рафиков, которые поспешили покинуть библиотеку. А затем едва ли прошипел: - Не ожидал я от тебя такого предательства, сын Соломона, – первые подозрения сразу же упали на наставника Джол, иначе никто больше не мог рассказать ей о Яблоке. А за длинный язык нужно платить, даже если это один из ценнейших воинов. Он не потерпит следов своей оплошности, иначе все его планы пойдут на дно. Забавно было бы наблюдать охотнику, как шайка его собак пустилась вслед убегающему зайцу. Однако эта картина, переигранная людьми, выглядела, скорее, душераздирающей, а не интересной. В порядке двадцати воинов просто гнали одного вниз по склону, расталкивая попадающихся жителей деревни по пути. Они были словно одержимые, порой на единственное мгновение женщина оглядывалась назад и всё, что она видела, это не прежних братьев в белом одеянии, а ополчившихся церберов с горящими глазами. Когда Ан-Шейбе вновь повернула голову назад, в ту же секунду её плечо пронзило холодное лезвие. Ощущения оставляли желать лучшего, нервы пробила мгновенная судорога, это было сравнимо с сожжением конечности заживо. И, возможно, если бы она не имела привычку оглядываться, то не сорвалась с обрыва, вдвое сокращая себе дорогу к деревне у подножья. Тяжёлое чувство падения мгновенно сменилось болью, когда тело соприкоснулось с огрубевшей землёй, на несколько секунд парализуя все суставы, с губ сорвался болезненный вздох. Поспешные шаги преследователей тут же пробудили в сознании новую волну паники, давая характерные сигналы в тело. Джол не проигнорировала их и, пользуясь моментом, вскочила на ноги и буквально на полусогнутых конечностях продолжила бежать, что были силы. Ей удавалось удерживать расстояние лишь благодаря прохожим, будь то старики или женщины до того, пока ассасин не вошёл в деревушку. Она, не теряя и минуты, ринулась меж каменных построек, расталкивая перед собой людей, передвигаясь какими-то зигзагами, пока её, уже бывшие братья, не потеряли из виду. - Разыскать! Осмотреть каждый дом! Он всегда был рядом, если вспомнить всю эту преодолённую жизнь в ордене, в неудачах и победах. В глазах мужчины ученица была чем-то возвышенным, его гордостью, достойным противником и воином. А сейчас в объятия заключена какая-то дрожащая женщина, которая рыдала в его тёмно-серый плащ. Он вновь встретился с той стороной Джол, которую давно позабыл, которую не хотел видеть никогда. Не то, что бы он боялся её слёз. Он боялся, что его воспитанник ослабнет. В порядке двенадцати лет наставник не видел рыданий, как эти. Чему только радовался. Хотя с другой стороны, такой ли должна быть женщина? Минутой ранее она ворвалась к нему в дом, на ходу пытаясь что-то рассказать, но в итоге получались какие-то бессвязные предложения, сказанные заикающимся дрожащим голосом. Она напугана, озлобленна как никогда в жизни. Аль-Муалим хочет её смерти и сейчас треть братства уже ищет женщину, чтобы снести голову. Она молила Аллаха, чтобы всё это оказалось лишь дурным сном, но настойчивый громоподобный шум за стенами с каждой волной разрушали эти просьбы. - Ты должна уходить, немедленно. Как можно дальше отсюда, на границы Сирии. Ни в коем случае не держи путь домой, – кратко проинструктировал свою ученицу наставник, словно перед очередной тренировкой или заданием. Однако лучше бы это было, всё-таки, простое задание, чем бегство с земли, которая уже стала родной. – Ни в коем случае не возвращайся сюда. - А как же ты, Икрам? Они придут за тобой, – отрицательно мотая головой, промолвила его избранница, сжимая от напряжения ткань верхнего, мокрого в одном месте от слёз, джеллабе. - Когда всё успокоится - обещаю, я найду тебя. Эти слова звучали не многообещающе, а, скорее, пусто. Они не сучили пострадавшей ничего положительного, будто были сказаны вовсе не ей. В светло-карих очах женщина видела… ничего. Ничего она не видела, ни единой эмоции, будто, заверив слабую напуганную сторону, на неё тот час плюнули. Хотя внутри мужского тела бушевал настоящий ураган. Вероятно, он не хотел пасть в излюбленных зелёных глазах так же, как это сделала она, предпочитая предстать перед Джол каким-то примером, опорой, а не расчувствовавшимся слабаком. Дочь Шейбе размерено вздохнула, отпуская накидку своего учителя и, кивнув ему в знак согласия, поспешила удалиться через заднюю дверь этого минутного убежища. Стоило бело-красному силуэту скрыться за проёмом, как тело мужчины едва пошатнулось, вынуждая его разыскать опору. Он упёрся двумя ладонями в бурый стол, устремляя распахнутый взор куда-то в руки и спуская с губ едва дрогнувший вздох. - Чёртов Ментор, – прошептал авад-Соломон, изъявляя попытки успокоить себя, но не всё так просто. Он ведь не такая бездушная животина, каким кажется на первый взгляд. Мужчина всеми своими клетками тела любил Джол, как никого другого, так сильно, что даже совсем недавно попросил её руки. Никто не смел сомневаться, что женщина согласится, зная, что в ордене и за его пределами она не заведёт таких идеальных отношений. Это единственная активная женщина в братстве, доступная для каждого жадного взгляда, которой практически у каждого второго не было уже долгое время. Эта особа отдала Икраму всё: честь, веру, невинность, ещё будучи обычным фидаем, что он беспрекословно принял. А сейчас, их непорочное, скрытое в тайне ото всех, счастье на грани. Вот, стоит всего лишь толкнуть. - Даи Икрам. - Дверь распахнулась перед тем, как до ушей ассасина дошло сиё обращение, больше похожее началом на какой-то приговор. Впрочем, так оно и было. - Аль-Муалим хочет видеть Вас, господин, – голос старшего медика, по совместительству наставника, отражал нотки неуверенности, правильно ли он обращается к нему. Всё-таки авад-Соломон превосходит его в некой степени, а дело Карана – это пострадавшие бойцы. В безопасности женщине удалось пробыть около десятка секунд, после чего сбоку раздался тяжёлый топот и весьма недоброжелательный рык. Даже нет, фырк. Сжимая свои ладони от дрожи, черноволосая резко повернула голову на звук, предаваясь ощущению едва ли не сломанной шеи и поспешно убирая спадающие на лицо чёрные увлажнившиеся пряди волос. Никого иного, как очередного ассасина, она увидеть там не могла. И, судя по его мечу, что так и жаждал пронзить плоть, он не станет слушать свою орденскую бывшую сестру. Без лишних слов воин атаковал свою цель, делая пару выпадов вперёд, на что мятежница отреагировала немного заторможено, скупо, отскакивая в самый последний момент, позволяя клинку поразить тело. Атака мгновенная, рассекая воздух, кончик прошёлся от плеча до лба, толчком отбрасывая женщину назад, скидывая с её головы капюшон и вовсе разрывая тот на две части, точно по шву. Джол взвизгнула от неописуемой адской боли, прикладывая руку к вспоротой левой стороне лица, со стороны которого уже сочилась струя тёмно-красной крови. Болевой шок позволил сей травме не так сильно отдаться в нервах и дать воину возможность двигаться, соображать. Ох, нет, не просто соображать, её сознание охватывала ярость. Сейчас она ничем не лучше ополчившихся ищеек по ту сторону дома. Как он посмел напасть на члена ордена? Ан-Шейбе подловила брата на моменте, когда происходила вторая атака, видимо, добивающая, двоякая, задействовав короткий и длинный клинки. Основное оружие резким махом впилось в подножье каменного дома, когда цель в прыжке успела ускользнуть, и пока атакующий пытался вернуть меч к прежнему состоянию, пострадавшая взяла инициативу на себя. Рассвирепевшая женщина за один шаг сократила расстояние между бойцами, с силой наступая покушавшемуся члену ордена на локтевой сгиб, лишая возможности вновь взять меч, а второй ногой нанося весьма значительный удар по лицу, как в месть за своё. Мужчина, имеющий звание главнокомандующего, потерял ориентацию на несколько секунд, падая на спину меж домов, этого промежутка было достаточно, чтобы убежать дальше, оторваться. Женщина на этом не остановилась. Недаром говорят, что в гневе они хуже мегеры. Нет, Джол не стала убивать его, она выше этого, даже мысли не мелькнуло, а лишь с противным лязгом вынула меч из-под каменной рассечённой плиты и вонзила оружие в голень стершего миссионера. Боль вернула его в сознание, от чего мужчина издал характерный сдавленный вскрик, шипение, пытаясь подтянуться к ноге и вынуть ненавистный предмет из мышц, но он даже не в состоянии был приподнять корпус из-за напряжения. - Теперь, мы - квиты, – на выдохе произнесла зеленоглазая. Сейчас она сама подтвердила, что является предателем – напала на своего же, противоречила себе же. Хотя, если судить объективнее – Ан-Шейбе всего лишь оборонялась. Однако на землю её быстро опустили слова сержанта: - Правильно Каран говорил: женщина не может быть верной ничему и никому. Эта фраза словно в одно мгновение выбила всю дурь хорошим пинком из её свихнувшейся за полчаса головы. Всего лишь за десятки минут судьба кардинально изменилась, от чего мозг стал работать совершенно в противоположном направлении. Гневный отблеск в глазах тут же потух, уступая место законной панике. Она отрицательно мотала головой, жмурила невредимый глаз, словно надеясь, что это поможет ей проснуться. Особа отрицала свои действия, действительность, будто сейчас не она ранила своего бывшего брата. Перед глазами моментально всплыла картина той секунды, когда Ментор поразил тело крестоносца и вёл себя, как ни в чём не бывало. Женщина уже позабыла, как ужасна боль опухшего глаза и оцарапанной кожи на краях, ей хотелось кричать, что это всё не она, она не виновата, её подставили. Сержант в очередной раз издал болезненный рык, так громко, как только позволял ему голос. В тот же момент в переулке показалась знакомая фигура ученика, и он не упустил своей последней попытки покончить с этой беготнёй. - Мустафа, скорее! Хватай эту дрянь! – из-за резких движений свободной рукой он скорчился, обессилено вновь притягиваясь к твёрдой земле. «Вот чертовка. Будто бы знала, куда нужно вонзить его», – пронеслось в сознании главнокомандующего, в который раз смотря на раненую насквозь конечность. А ведь она действительно не знала. По приказу своего командира, юный ассасин пустился в погоню за вновь убегающей преступницей. Бегал он куда быстрее, чем эта кляча. Юноша сбил цель с ног так же мгновенно, как и получил ответный удар по своему перевязанному горлу. Открытая рана промочила всю перевязку алой струёй и молодой, щуплый парень обессилено пал рядом с Джол, ещё пару секунд содрогаясь всем телом и выплёвывая кровавый сгусток рвотным рефлексом. Малую толику времени зеленоглазая, прижимаясь уцелевшей стороной к жёсткой выцветшей траве, вдыхала и раздувала песчинки горячего песка, пока они не осели на стенках трахеи и воин не закашлялся. Вместе со слюной пытаясь отчистить своё горло, кашляя словно подавившаяся псина, ассасин подскочила на месте, отползая от обездвиженного мальца дальше, смотря на того, точно дикарь. Она сглотнула кровавый привкус, заметила явный признак безжизненности врага, и преступница, всё ещё едва откашливаясь, приблизилась к трупу, дрожащими пальцами откидывая белую ткань капюшона и приподнимая оледеневшее лицо. В этот момент она будто начала задыхаться, выдыхая с каждым последующим разом всё громче и громче, пока не застонала от порыва эмоций. Перед ней лежал тот самый паренёк, которого женщина около часа назад привезла в крепость, обессиленного, раненого, чтобы спасти тому жизнь, которую только что сама и забрала. Её лицо исказилось жалкой гримасой, она рыдала, задыхаясь от вдыхаемого воздуха, припадая лицом к макушке младого рыжеволосого ассасина. Перед самой собой же оправдывалась, умоляла мальчишку не умирать, просила прощения, как ребёнок надеясь, что это поможет, вернёт его к жизни. - Мустафа! – раздался поодаль разъярённый вопль вперемешку с больным продолговатым криком. – Ты будешь гореть в аду, ничтожество! Слышишь?! Он был ещё ребёнком! – тон мужчины казался хуже грома среди ясного неба. Одурманенный яростью он тот час же вскочил на ноги, но попытка идти оказалась злополучной. Рафик рухнул, не сделав и шага, ударяя кулаком о землю вопреки своим слезам. Ученик был для него как родной сын, ведь свою семью наставник потерял. Все, о ком мог заботиться этот человек - только рыжий мальчонка, оказавшийся в рядах новичков так же, как и остальные. Он приметил того сразу, замечая в новичке какую-то особенность, помимо выделяющейся внешности. И сейчас его сознание, его сердце искололи насквозь, не имея никаких сил поднять глаза на умершего. А знал бы он, как страдала Джол. Не хуже, чем рафик. Его слова лишь усугубляли её плаксивые прерывистые, душераздирающие стоны и заглушались суетой во внутреннем дворе деревни. Будто теряя последний здравый рассудок, она обнимала синеглазого за плечи, покачиваясь из стороны в сторону, утыкаясь увеченной половиной лица в рыжие волосы, пока не привлекла внимание треть орденского отряда. Атакованная мучительной истерикой вперемешку с физической болью, она, как одержимая, бросила волчий взгляд на белоснежных воинов, прижимая к себе бездыханное тельце. Женщина раскрыла свои руки, бросая мертвеца, вскочила на ноги и побежала, что были силы, к воротам. Уже дали команду закрыть их, но женщина проскочила, не будучи раздавленной или отрезанной от свободы. Да, теперь её спасение – бежать, куда глядят глаза. Что сказал Икрам? Как можно дальше отсюда. Запнувшись, не разглядывая ничего на своём пути из-за ряби в глазах, Джол ухватилась за седло ближайшего коня, находя в себе хоть какие-то силы подтянуться и сесть на спину ездового животного. Когда препятствие было преодолено, воин схватила поводья у основания морды и, облокачиваясь корпусом на заднюю часть лошадиной шеи, хрипела посаженным голосом единое слово «Беги», ударяя бордово-коричневого жеребца по бокам в момент, когда ворота вновь растворились. Животное среагировало моментально и в ту же секунду покинуло ограждение, галопом мчась прочь по каньону, чудом не попадая под удар стрел смотрителей. Мотивация сейчас у женщины не самая лучшая, её трясло, шатало из стороны в сторону, она с силой прижималась к арабскому скакуну, заставляя его бежать быстрее, когда в заложенных ушах слышался топот кавалерийской погони. Она закрывала глаза сквозь приевшуюся боль, не в силах даже дышать. Бежать, что есть силы. Стук копыт отражался по каньону, возвращаясь к издающему его объекту и точно пронизывая насквозь. Украденный, и порядком уставший бежать, жеребец едва ускоренным шагом держал путь по широкой пыльной тропе, неся на своей спине ещё больше измотанную спутницу. Они пересекли границы Акры и врата уже виднелись на горизонте. Сейчас женщина проезжала маленькую деревушку, состоящую из трёх-четырёх домов, маленькой чахлой конюшни и наполовину выжженных стогов сена. В глазах всё расплывалось, моргать было невозможно из-за застывшей крови, утяжелённых век, напряжённых от слёз глазниц, как и шевелиться. Жар ударил изгнаннице в голову, впоследствии чего Джол просто потеряла равновесие и соскользнула с седла, падая на землю. Конь тот час же остановился, привставая на дыбы и заржав, делая несколько цокающих шагов назад, замирая вовсе. Боль пульсирующей волной отдалась во всём теле, пыль норовила засорить каждую открытую рану, вызывая нестерпимое чувство мучения, а сухая трава поддавала ещё большей пытки. Она поджала руки к себе и закрыла лицо, растерзанными от лопнувших мозолей ладонями, издавая жалостный всхлип. Она выжила из себя всё, не было сил делать даже элементарные вещи. Она была готова биться в предсмертной агонии, лишь бы покинуть этот мир и не жить с такой травмой на душе. Убежала от верной смерти, делая себе ещё хуже. Дезертир. Предатель. Изгнанник. В который раз она взмолилась Богу, чтобы всё это не было правдой. Она умоляла, шепча при этом что-то еле внятное, чтобы женщину сейчас же наказали посмертно. Пусть её загубит солнце, чем она продолжит терпеть всю эту муку. Хотя, с другой стороны, если уж смерть - зачем она сбежала от неё самой же? Орден низко пал в её глазах, детские представления об Ангелах в белом одеянии тут же треснули. Все четырнадцать лет она свято верила, что они спасают людей, идут к истине, а в итоге оказалось, что орден полон слепцов, которые по пятам ползут за не менее отвратительным повелителем. А Икрам? Её возлюбленный, частичка света в непроглядной тьме, который сейчас не придёт по зову и не поможет. Он далеко, среди этих ополчённых хищников, не знает, что его невеста умирает в страшных терзаниям и муках. И ведь буквально несколько дней назад всё было как нельзя лучше. В затуманенном сознании повторно воспроизвёлся момент, когда авад-Соломон сделал женщине предложение руки и сердца, на что она без задней мысли согласилась. А как радовалась, как радовалась. Её сознание уже пустело и ни единой мысли не мелькнуло напоследок, о последней радости или горечи, Джол сомкнула свой живой потускневший глаз, мгновенно проваливаясь в безгранную тьму, не ожидая, что кто-то протянет ей руку и спасёт. ____________________________________________ Фидаи/Фидаины – рядовые, рекруты, обычный военный ассасинский состав.