Бегство

      Учась в университете, Кэтлин ходила на свидания со многими студентами-астрономами. Она позволяла им угощать ее ужином и рассказывать о своих исследованиях, непостижимых цифрах, изливавшихся из них потоком. Они провожали ее до дома — под небесами, замутненными оранжевым светом фонарей, и целовали ее в тени крыльца. Когда они уходили, она садилась рядом с открытым окном и смотрела наверх, размышляя, почему никак не выходит отделаться от слабой уверенности, будто есть где-то место, где она должна быть.       Она грезила во время лекций, прикрыв глаза перед выбеленными слайд-шоу и позволяя словам сливаться со светом до тех пор, пока в ее воображении не появлялись Кассиопея и Андромеда, окруженные ореолом света, в то время как герои сражались перед ними.       Мисс Смит писала ей каждую неделю длинные письма наклонным почерком, с сухим остроумием описывая ужимки своих соседей. Она присылала фотографии щенков Геро, которые Кэтлин пришпиливала к крошащейся пробковой доске над своим письменным столом. Она прилежно отвечала, делая вид, будто все замечательно, и знала, что пишет неубедительно.       Каждую пару месяцев она получала открытку от Робина, украшенную экзотическими марками и размякшую с краев от слишком долгого пребывания на почте. «Мама все еще злится? — писал он. — Мне теперь наплевать. В мире слишком много всего можно посмотреть, чтобы оставаться дома». В них присутствовали полные множества орфографических ошибок описания гор, на которые он взбирался, или джунглей, которые он покорял. Он всегда заканчивал словами: «Ты тоже должна поехать».       За три месяца до выпускных экзаменов Кэтлин встретила Энтони. Он был застенчивым и милым, пока не начинал говорить о своей докторской. Тогда его глаза загорались, а в голосе проскальзывала самонадеянность. На втором свидании он тайно провел ее в лабораторию и позволил посмотреть на Сириус в телескоп, который был размером с нее.       Кэтлин приготовила ему ужин, и он признался, что часто забывает о еде. После этого она готовила каждый день в обмен на истории о звездах, сущность которых он изучал. Она прочитала его бумаги, пропуская формулы, чтобы сосредоточиться на словах в поисках доказательств. Они вместе пошли на летний бал, и она надела расклешенное платье, которое искрилось в огнях дискотеки. Когда замкнутая жара студенческого клуба стала слишком удушающей, она повела его наружу, бродя по территории университета на неустойчивых каблуках, пока не нашла место, где можно было ясно видеть звезды. Она позволила ему там заниматься с ней любовью на выжженной летней траве, и притворялась перед самой собой, что быть нужной — достаточно.       В августе он сделал ей предложение.       Она сбежала домой, чтобы принять решение.       — Ты хочешь за него замуж? — едко спросила мисс Смит.       Возясь с последними щенками, Кэтлин ответила:       — Все ждут этого от меня.       — Все могут пойти удавиться, — фыркнула мисс Смит. — Чего ты хочешь?       Один из щенков выглядел совсем как Лео много лет назад — красные уши, когтистые лапы и решимость пробраться дальше остальных. Она никогда не рассказывала Энтони о Лео. Она подобрала щенка с бахромы ковра, в которой он запутался, и призналась:       — Я не знаю.       — В этом твоя главная проблема. Реши ее, и тогда будешь знать, что делать с этим своим мальчиком.       Кэтлин засиделась допоздна той ночью, глядя на собак, спящих в тусклом свете фонарей, льющемся сквозь кружевные занавески. Дома было тепло и невозможно думать, так что она вышла в крошечный сад. На расстоянии слышался городской шум субботнего вечера, тяжелый поток музыки и рев сирен. Дома вокруг были темными, хотя она слышала смех, доносящийся из раскрытых окон. Сад зарос, что вызвало у нее чувство вины. Они с Робином ухаживали за ним годами, но теперь вьюнок и ежевика заполонили его.       В сарае лежали садовые ножницы. Луна светила необычно ярко. Кэтлин могла бы начать приводить сад в порядок прямо сейчас, хотя это был еще один способ бегства. Не совсем уверенная, почему плачет, она обернулась.       Он стоял на ступенях, и она поняла, что сад освещает не луна. Это было серебристо-зеленое пламя звездного света.       — Лео? — произнесла она прерывающимся голосом и почувствовала себя глупо.       Она знала, что он Сириус, искала его каждый раз, когда зажигались звезды.       Он обратил на нее сверкающий взгляд, и его выражение изменилось, брови изумленно изогнулись.       — Кэтлин? — спросил он, и его голос был одновременно мелодичным и гулким, как нечто передающееся издалека.       Она кивнула, прижав руки к юбке, внезапно смутившись.       — Ты изменилась! — сказал он так возмущенно и оскорбленно, что она рассмеялась, прежде чем, спотыкаясь, броситься к нему через сад.       Он был плотным, хотя его кожа под ее щекой была холодной и обжигала словно статическое электричество. Она льнула к нему, пока сверкающие руки не сомкнулись за ее спиной, и он повторил, все еще возмущенно:       — Ты изменилась!       — Я выросла, — сказала она, и почувствовала, как он отпускает ее, отступая назад.       Она хотела запротестовать, но почувствовала, как перед ней внезапно вспыхивает жар, и поняла, что даже для нее у него мало терпения. Защищаясь, она добавила:       — Прошло десять лет.       Он выглядел озадаченным, и она вспомнила все, что ей говорили о продолжительности жизни звезд, и смягчила тон:       — Я смертная, Лео.       — Я не хочу, чтобы ты была смертной, — его крылья с шипением распахнулись.       — У меня нет в этом выбора, — она невольно улыбнулась.       Даже в облике собаки он был жутко упрям.       — У меня есть место для тебя! — заявил он. — Я ждал!       Она чувствовала его досаду, но впервые за многие годы не испытывала необходимости успокаивать. Вместо этого она скрестила руки и смерила его ответным взглядом.       — Я не могу просто перестать быть смертной и превратиться в звезду!       Недовольная гримаса нелепо смотрелась у восьмифутового, пылающего, крылатого гиганта.       — Я же превратился.       — Не думаю, что это сработает для человека, — она пыталась быть мягкой.       Внезапное страдание на его лице заставило ее чувствовать себя ужасно — куда хуже, чем когда она, заикаясь, подбирала оправдания для Энтони.       — Отлично! — сказал он, распахнув крылья во всю ширь. — Но я все еще жду!       Он поднялся во вспышке, и только когда ослепительный свет погас, Кэтлин осознала, что он предлагал ей место, по которому она тосковала.       На следующий день она отказала Энтони, прочистила сад и забронировала билет на Джакарту. Шесть месяцев странствий спустя она встретила Робина на пляже в Бали. Он изменился с тех пор, как она в последний раз видела его: вырос и похудел, загорел и стал энергичнее. Постоянная тень беспокойства, которая лежала на его лице в Англии, исчезла.       На третий день она спросила:       — Ты собираешься когда-нибудь вернуться?       Он пожал плечами, подняв лицо к солнцу.       — К чему мне возвращаться?       — Разве Даффи не умоляет тебя до сих пор приехать домой?       Он немного горько рассмеялся.       — Нет, с тех пор, как я уехал. Не уверен, что и папа хочет моего возвращения.       — Ты всегда можешь прийти ко мне, — она сжала его колено в неловком выражении сочувствия.       Он усмехнулся.       — Я бы пришел, но часть тебя всегда где-то витает. Мне здесь лучше.       В этом было достаточно правды, чтобы уколоть, и она резко спросила:       — В самом деле?       Он со смехом распахнул руки.       — Мне это больше подходит. Мне нравится здесь, Кэт. Я люблю солнце.       Она зарылась пальцами в песок, чувствуя рукой его теплую сыпучесть.       — Почему?       Он открыл рот, но заколебался. Наконец, он тихо произнес:       — С тобой когда-нибудь случалось, что ты смотришь на солнце и видишь, как кто-то смотрит на тебя оттуда?       — Не совсем, — сказала Кэтлин, вспоминая треск звездного света в заросшем саду.       — Такое часто случается, — признался Робин. — И самое странное, что каждый раз, когда это происходит, мне не кажется это странным. Это так будто: о, вот он опять, — и я иду дальше. Почему это не странно, Кэт?       Она пожала плечами, не глядя на него.       — Ты дитя Земли. Земля любит солнце, по-своему.       — Да, может быть. Кэт, помнишь тот день, когда умер Лео?       Она закрыла глаза и сделала вид, что не услышала.       Она вернулась год спустя и устроилась преподавателем классики в маленькой частной школе загородом. Когда Бэзил женился на хорошенькой бухгалтерше с хриплым смехом, она пришла на свадьбу и убедительно врала, когда Робин исчез с подружкой невесты.       Робин, который должен был ночевать у нее на диване, вернулся только на следующий день. В качестве извинения он приготовил ей ужин, пока она стояла на своем крошечном балконе и наблюдала за появлением звезд.       Он принес ей стакан вина и стоял рядом, а теплый аромат специй, улетал, клубясь, в ночь. От Робина пахло сигаретами, так что Кэтлин понюхала вино, чтобы очистить обоняние.       — Что ты ищешь там наверху? — спросил он.       — Сириус, — указала она. — Ты знал, что в нем на самом деле две звезды? У него есть спутница, но она почти скрыта его светом.       — Это грустно.       — Она не возражает. Она знает, что он всегда будет вращаться вокруг нее.       Он вздохнул:       — Кэт, если мы продолжим убегать, однажды мы останемся в одиночестве.       Мисс Смит умерла в 1989 году, оставив Кэтлин собаку с разбитым сердцем и обветшавший дом. Кэтлин утешила Геро, починила дом и плакала наедине с собой, закрыв занавески от наблюдающих звезд.       Она продолжала учить, став в школе старожилом. Несколько лет спустя она обнаружила, что ей не надо быть увлеченной, чтобы заставить детей учиться. Она обосновалась в расплывчатой рутине.       Ее акцент постепенно исчезал, пока она не начала чувствовать себя ирландкой только во время ежегодного визита на могилу отца. Она все еще горевала по нему, но горькая растерянность, которую она прежде испытывала, ушла. Она давно смирилась с тем, что никогда до конца не поймет, как террорист сочетался с любящим отцом.       Когда Геро умерла — двадцать лет спустя после Лео — Кэтлин похоронила ее на заднем дворе. Она подала прошение об увольнении, и школа не слишком возражала.       В последний день семестра Кэтлин освободила свои шкафы и заперла свой класс. Она написала завещание, оставив все Робину. Она выбросила все скоропортящиеся продукты и закрыла все окна в доме. В полночь она вышла в сад, заперев за собой дверь. Она спрятала ключи под ступенькой, где Робин их найдет.       Встав рядом с могилой Геро, она прошептала:       — Земля? Ты можешь помочь мне?       Внезапный порыв ветра в кустах принес запах древесного дыма сожаления. Земля, поняла она, ничего не могла сделать.       Затем она посмотрела наверх. Полная луна проплывала над домами — круглая и яркая.       — Луна? — прошептала Кэтлин.       Луна не могла ей помочь. Она спрашивала не того.       Солнце появился на заре над ее крышей — одновременно близко и далеко. Он сиял также ярко, как Сириус, но был более уютным и менее пугающим.       — Ты уверена, что знаешь, что делаешь? — спросил он, изливая на нее беспокойство.       — Нет, — вежливо ответила она. — Но я знаю, чего я хочу.       Он засмеялся, с бьющим через край, полным жизни потрескиванием, напомнившим ей о Робине.       — Ты действительно дитя Земли. Я скажу ему, что ты хочешь его видеть, но путь сюда может занять у него некоторое время.       — Я подожду, спасибо, — сказала Кэтлин, садясь на нижнюю ступеньку.       Она наполовину заснула, а спина начала ныть, когда он прибыл. Она почувствовала, как он появился, по внезапному покалыванию в воздухе и тепле на ее щеках. Он ничего не сказал, но она чувствовала его дыхание.       — Ты все еще сердишься на меня? — спросила она, не открывая глаза.       — Я никогда не сердился на тебя, — ответил он.       Она покачала головой и открыла глаза. Он стоял над ней со сложенными крыльями и сдерживаемым свечением. Только мерцание в воздухе говорило о том, сколько усилий он прикладывал для такого контроля. Она встала, одеревеневшая от долгого сидения, и сказала:       — Не глупи. Ты сердился. Просто ты никогда не умел сердиться долго.       — Не на тебя, — произнес он, глядя на нее широко распахнутыми тоскливыми глазами.       Она улыбнулась, прошептав:       — Сириус.       — Ты можешь по-прежнему звать меня Лео, — предложил он.       И она подумала, как это странно — стоять на заднем дворе, флиртуя с робкой звездой.       — Нет, — сказала она. — Теперь я знаю, кто ты. Я понимаю, что ты предлагал. Это невозможно, разве что…       — Разве что? — повторил он.       — Разве что мы оба достаточно этого хотим, — сказала она и шагнула вперед — в пламя и неистовство его объятий.