Ищу человека

찬열 (CHANYEOL), 펀치 (Punch) – Stay With Me

Интимность момента состояла даже не в том, что она сидела в полупрозрачной рубашке, лифе и трусиках в темной комнате. Юнги ненавидел находить Розэ по вечерам в ее комнате общаги, потому что если ее там не было, он начинал переживать, что она опять таскается по клубам, а если была, значит, Чимин в этот вечер любил кого-то другого. Больно ударяла по вискам совесть — в такие порывы нежности нельзя было быть зверем с накинутым ошейником, перекрывающим воздух. Юнги был таким зверем, на которого ошейник накинешь с трудом — он умеет скалиться, шипеть, вставать на дыбы и царапаться. На домашнего совсем не смахивал. Хотелось вставить Паку по самые гланды за ее слезы и всхлипы, которые она старательно глушила в себе таблетками от бессонницы с успокаивающими маслами. Они были на третьем курсе иностранных языков. — Я принес конспекты. Хоть убейся, но будь завтра на фесте, свеженькая, накрашенная и в платье. Я тебя силой приведу, если не встанешь. — Встану, — пониженным голосом ответила Розэ и повернулась к нему на едва проникающий свет из коридора. Юнги бросил тетрадки на незаправленную кровать, спрятал неоткрытую пачку сигарет за пазуху и прикрыл за собой дверь от шумящих в коридоре соседей. Что нравилось в ней Юнги в первую очередь, так это неугасающий мазохизм и стойкость. Парень не был уверен, сколько таблеток она выжрала из постоянно пополняющихся запасов, насколько прокурила свои легкие и стоит ли звонить девять один один вообще, может быть, спасать уже некого? Мин не знал. Зато она с неуклончивой постоянностью продолжала причинять себе боль постоянными поисками Пака в аудитории двести шестнадцать, на кафедре художественного искусства, звонками, письмами и разговорами с ним в снэпчате, явно наслаждаясь этим, а Юнги продолжал контрастировать где-то между этажом информатиков и этажом музыкантов. Иногда даже рождались слова для рэпа, и ему самому себе приходилось напоминать, что он не собирается переводиться ближайшую вечность со своей специальности. Юнги нравился китайский и английский, ему немного давался греческий и немецкий, а еще была мечта выучить русский и уехать в страну северных оленей и старого доброго дедушки Мороза. — Опять размазалась в своего придурка, — фыркнул он показушно спокойно, а внутри трескалось, ломалось, с характерным звуком рассыпалось что-то. Его чувства к ней нельзя было унять никакими болеподавителями, зато у нее имелся персональный сахарозаменитель. С Чимином, уверен был парень, ей было настолько сладко, что в приторном послевкусии потом Юнги закономерно и заслуженно выигрывал. Сахарный был тем, кто не до конца расплавлялся на языке, но играл тонкими нотками, отчего хотелось пробовать его еще и еще. Но оригинал ей всего равно хотелось больше. От этого была вся безысходность существования всегда второго, всегда лишнего, всегда друга Мин Юнги. Розэ усмехнулась, подминая под себя ноги, по-турецки складываясь и утирая слезы невидимым рукавом. Ну что, что ему сделать, чтобы она перестала плакать? Сколько еще из себя выдавить терпеливости, чтобы она заметила, оценила, присмотрелась. Его ведь тоже нехило выворачивает наизнанку, он ведь тоже живой, тоже чувства есть. — Брат приходил, — коротко уведомила она, как бы показывая, что настроена на разговор с ним. Шуга по-мирски продвинулся внутрь комнаты, садясь за ее спиной. Еще интимнее, еще глубже иглами под вены, пуская темную кровь на свободу. — И чего? Дома все нормально? — Нет, — ответила она, тихо и мерно дыша. Само умиротворение. — Он у меня десятку украл, пока я спала утром. Платить за учебу нечем, у мамы аврал на работе. На новый год ехать не планирую. — Чем я могу помочь? — спросил Шуга тоном, будто это обычное дело, не дослушивая до конца, какой беспредел у нее творится. — Можно я вмажу твоему брату, как встречу? Розэ хихикнула нервно-истерически, не ответила. Перебирая пальцами края рубашки, то и дело выпрямляла спину, а потом снова горбилась. Шуга протянул руки и дотронулся до выпирающих костей позвоночника и лопаток ледяными пальцами. По коже девушки прошли мурашки, она вздрогнула. Он с нажимом выпрямил ее спину и продолжил держать, чтобы она не опускалась. У шеи выступал небольшой бугорок. — Тебе надо спину поправить. — Знаю, — ответила девушка, — а где денег взять? — Сам с тобой позанимаюсь, — фыркнул он и нахмурился, — у тебя что, все вокруг денег закручено? Ты может и с ним спишь из-за них? — Сейчас грубо было, — заметила она каким-то подозрительно ровным голосом. Юнги прикусил язык, почти раскаялся за сказанное. С другой стороны, ему тоже больно, так что оправдываться он не станет. — Он тоже приходил сегодня. Недавно. — Шуга молчал, ждал эпилог сей короткой истории. Розэ была немногословна, зато метка и ясна всегда так, что внутренние органы от горьковатой на нёбе правды скручивало и выворачивало наизнанку. — Посоветовал мне обратиться к психиатру или пойти на панели. Сказал, что с макияжем похожа на проститутку. Сказал, что и то, и то в принципе будет действенно и через какое-то время я все равно окажусь среди белых стен напротив дядечки в белом халате. Вытаскивать не намерен, но может дать чаевые, если заслужу. Апельсинов не принесет. — Розэ спокойно договорила и заплакала так же спокойно, словно по сценарию. Сценария, конечно, не было. У Юнги полоснуло лезвием где-то под сердцем. Если бы он увидел сейчас Пака, его бы посадили минимум суток на пятнадцать за разукрашенное в мясо лицо. Иногда Юнги казалось, что заходя в подъезд общаги крыла девочек, можно найти неприметную запись, небольшую такую, на стенде с объявлениями, написанную от руки «Ищу человека» и ее номер телефона. У человечности есть синоним и имя ему Пак Розэ. Денег куры не клюют, а она в студенческую общагу тащит больных котов, голодных собак, таких же бедных, как она сама, студентов-друзей, помогает каждой немощной сволочи за спасибо просто. Ей платят любовью сполна спасенные животные, укрытые от ночи люди, но есть один, кто никогда не скажет ей спасибо и не подарит свою любовь. Старайся-не старайся, Пак Розэ, ему нет дела, у него нет чувств, он не ценит и не будет ценить. Где ее найти-то, эту человечность?! Юнги очень хочется быть бесчеловечным, жестоким ублюдком, а что имеет он на самом деле? Одну разбитую вдребезги девушку, которую любит больше, чем себя. Каков финал! Юнги оставил краснеющие следы на коже боков от пальцев со злости, но Розэ, он уверен, не злится. Ему обнять ее до дрожи в коленках хочется, как хорошо, что они сидят и она к нему спиной. Юнги уже давно опоздал со своими чувствами, так хоть сохранит остатки гордости. Чимин попрощался потрясающе лаконично, Юнги почти не удивляется, что он так с ней порвал. В самом же деле никто из них двоих не верил так сильно в продолжение и что-то большее, как верил в это Юнги. Юнги убеждал себя, что пусть лучше он сожрет себя со своими гребанными чувствами, чем она останется несчастной. Он только поздравил бы их. А сейчас у Юнги только ненависть к мрази, которая в очередной раз, тотальный, бесповоротный, просто раздавила ее сердце, на кусочки покромсала и выбросила в мусорку вонять, пока гиены не придут и не дожуют. Отличный предновогодний вечер, Юнги курить больше не хочется. — Деньги будут, ты не переживай, — заверил Юнги, обнимая одними только пальцами, ловя еще на уровне ребер всхлипы, такие же редкие, как вздохи Юнги. Займет, заработает, найдет, украдет — Юнги насрать, но он достанет их, чтобы она продолжала учиться с ним рядышком дальше. Накормит, оденет, спать уложит, в кино сводит, потренирует, научить рэп читать, познакомит со своим кругом друзей — все, что угодно, если она перестанет плакать. — Может, он прав? Может мне пойти и зарабатывать на панелях? Деньги будут, смогу продолжить учебу, куплю себе зимнюю куртку, наконец… — Я тебе сейчас на полном серьезе втащу, — прорычал Юнги, резко поворачивая ее на себя, заглядывая в зареванные глаза. Черная подводка потекла по щекам, губы раскраснелись, красные глаза смотрели на него с благоговейным страхом. — Ты конченная, ты понимаешь? Дура, мать твою, ты… — Юнги не находил слов, чтобы описать, насколько он зол от одной только фразы. Чтобы его девочка, его Пак Розэ… Да Юнги не убил этого мудака только потому, что она. Потому что из-за нее. Потому что ее любовь держит его в живых. Потому что она возненавидит Юнги. Юнги ведь не домашний, не прирученный, он такой же хищник. — Долбанутая. Я тебя пришибу, если еще раз услышу, поняла меня? Мне глубоко насрать, хоть заревись, но он не придет тебя утешать, не вернется за тобой. Сколько лет ты уже из-за него сопли наматываешь? Умойся, окстись, нет его для тебя больше, поняла? — Юнги неосознанно повысил голос. — Поняла? — Поняла, — она шмыгнула носом и перестала всхлипывать от покрывшегося, словно корочкой на кровоточащем теле, удивления. — А кто есть? — Только я есть, — просто ответил Шуга и обхватил ее лицо руками. С ним он становится человечным. Вот чудеса. Чу-де-са. — Усекла? Он закрыл глаза, припал губами к губам, скользнул языком внутрь, словно руками в душу, но не бесцеремонно, а по разрешению, прибираясь и собирая там, внутри, все по полочкам, расставляя по нужным местам, склеивая. Губы ее теплые впротивовес холодным его рукам на щеках, такими же холодными цеплялась за его локти, кусала за губу, улыбалась в поцелуй. Нервно-расслабленно, как после лучшего сеанса психотерапевта. У Юнги, кстати, белого халата нет, черная, как и волосы, футболка, и это намного лучше. Шуга — не сахарозаменитель, Шуга — Сахарный, сладкий, слащенный, сладостный. Шуга — оригинал. Жаль, так поздно. Почти темно. Почти ничего не видно. Зато сердцем и душой намного больше, чем глазами. В темной комнате темно целоваться. Целуй еще, хочу целоваться. Целуй его, целуй, целуй. Боль временна. Ошибки бесконечны. А день сменяется ночью, в этом вся суть. Все переменчиво. — И новый год вместе встретим. — Раскомандовался. — Иначе ты опять делов натворишь. — Целуй еще, — проворчала Розэ, — командир. — Ты красивая, — прошептал в губы Шуга, — даже с таким макияжем. Для меня крась, поняла? Сказочная просто. Человечная. И да, на объявлении с надписью «Ищу человека» на утро можно оставить приписку рядом «Уже нашла, ищите своего. Обязательно найдете.» Обязательно.