По кругу

      Я нажимаю на спусковой крючок раз за разом, целясь в отвратительно-желтую улыбающуюся физиономию, перезаряжаю, и снова стреляю, стреляю, пока от пороха не начинает свербеть в горле. Лишь звук выстрела способен перекрыть мои мысли, болезненно и неотступно преследующие меня, вызывающие панические атаки, не дающие мне как следует выспаться, как бы сильно я не хотел провалиться в сон.       Тупая боль, как от удара в живот, — безжизненное тело посреди улицы и еще не остывшие отголоски такого знакомого голоса, звучащие в голове. Давай, давай, думаю я, убей меня еще раз, Шерлок, чтобы не осталось ни следа от моего существования. Это ведь так просто, не надо даже нажимать на спусковой крючок.       Дрожащими руками, как наркоман, лихорадочно пытаюсь нащупать патроны, но их нигде нет. Наступившая тишина давит; не спасает даже легкое жужжание в ушах, я чувствую эту тишину всем своим никчемным мозгом и совершенно ничего не могу с ней сделать.       Я упал в кресло, откидывая голову назад: от усталости все вокруг кружится в диком танце, в глаза будто насыпали песка, — приятное чувство, когда больше нечего чувствовать. Господи, если ты есть, сделай так, чтобы я больше никогда не засыпал.       Пистолет так легко ложится к губам; я вожу горячим дулом по коже, но не решаюсь сунуть его в рот, будто мне осталось ради чего бороться. Кто-то мне сказал, что проклятый Мориарти вынес себе мозги так же. Я же буду целиться чуть ниже; довольно прозаично будет стать третьим, кто размозжит себе голову. Зато как символично. Холмс бы не одобрил.       Откинув в сторону ставший бесполезным пистолет, я посмотрел на безжизненное нарисованное «лицо». Миссис Хадсон хотела заклеить его чем-нибудь, но я разорался, не дал ей… может, зря. Теперь мне начинает казаться, что я тут не один. Что кто-то мне может помочь, спрятать меня от самого себя, и от этого дождя, безжалостно бьющего по опустевшим улицам. — Иногда Шерлок играет Брамса, когда думает, что мне грустно. Он всегда играет его в дождь. Думаю, он искренне считает, что это может меня успокоить, — зачем-то сказал я, с интересом экспериментатора слушая свой чужеродный голос и пристально разглядывая свои руки, изредка подрагивающие в треморе. Я ничего не ощущал, говоря о Холмсе, но у меня не поворачивался язык сказать о нем в прошедшем времени. Будто часть сознания еще не была к этому готова, хотя я и видел его труп, касался его тонкого запястья, ощущал на пальцах липкую кровь.       Мне кажется, что я схожу с ума. Интересно, Шерлок тоже разговаривал с мишенью? Или только с черепом и со мной?       Я поднял голову, мельком оглядывая своего молчаливого собеседника, но быстро отвернулся, вглядываясь в тяжелое полотно из дождя за окном. Шум капель, разбивающихся о карниз и стекла, совсем не напоминал мне о музыке Брамса. Нелепо было думать об этом, дождь вообще никогда не казался мне музыкой; я слышал за ним редкие удары пульса, тяжелый топот сапог и пулеметную очередь.       Но сейчас, сейчас я слышал кое-что еще. Глухой удар тела об асфальт, собственное биение сердца и почему-то визг колес. — Мне… мне это снилось сегодня, — я сжал челюсти, ощущая предательскую дрожь губ; грань между страданием и бешенством почти стерлась, оставив послевкусие горечи. — Образ Шерлока у окна, и такая знакомая третья симфония в фа-мажоре. И за ним… вроде огромных воронок от бомб, знаешь? Ой, прости, друг, откуда тебе знать…       Я криво усмехнулся, сжимая правую руку в кулак, чтобы успокоить непроизвольное подергивание пальцев, и откинулся назад на спинку кресла, в котором сидел. Интрузия, везде интрузия, она преследует меня во сне и наяву.       Война, война, война, смерть, Шерлок. И так по кругу, день за днем; я смешался с этими галлюцинациями и снами, потеряв в них себя. Мне страшно хотелось это прекратить, сбежать куда-нибудь из своей головы; меня тошнило от себя.       И все же, все же… — Неужели ты думал избавиться от этого, Джон? — говорю я себе, сцепляя пальцы, на которых остались следы пороха, в замок. — Год, полгода, месяц, а потом раз! — твой лучший друг падает с крыши и все возвращается на круги своя. Это было предрешено, наивный придурок.       Я лучше многих знал, что люди смертны, — видел их серые лица, видел, как подрагивают их пальцы за секунду до, видел, как шевелятся окровавленные губы, как умоляют они о спасении, — и как только я мог быть столь глуп, чтобы поверить в бессмертие Шерлока. Как я мог быть так глуп, чтобы допустить эту дружбу, позволить себе упиваться ею, как морфием упиваются смертельно больные. А теперь… теперь ломка, и эта тупая, отдаленная боль, словно и я тоже не в своем теле, словно это кто-то другой увидел, как его единственный друг спрыгнул с крыши. — Ты идиот, Джон, — я откинул голову назад и тихонько рассмеялся; краем сознания я слышал этот глухой лающий смех, и не верил, что он принадлежит мне. Но смех распирал именно мою грудь, превращаясь в негромкий хрип где-то в районе гортани, и я, — отвратительно, — больше, чем обычно чувствовал себя живым.       Я идиот, определенно, раз все еще жив.       Вечная карусель: война, война, война, смерть, Шерлок. Поля сражения перемешиваются с видом распростертого тела; звуки взрывов с тонкой, как серебряная нить, мелодией скрипки. Свинцовой тяжестью на мозг давит осознание собственной вины за каждую малейшую ошибку, за каждое упущение, за каждую выпущенную пулю и не спасенную жизнь.       Так не может больше продолжаться, я слишком зол, я слишком устал; я будто иду через горячие земли Афганистана, и песок забивается в легкие, а во рту — привкус крови. И там, за горизонтом сознания, постоянно умирающий Холмс, — Господи боже, я все-таки признался в этом, — раз за разом падающий с этой чертовой крыши. Она почти трансформируется в скалу, с которой сбрасывали предателей; я видел много раз, как разбиваются головы об острые камни, и сейчас этот образ следовал за мной неотступно, за исключением маленькой детали — вместо предателей я видел Шерлока.       И это безумие, что я не могу выбраться из этого бесконечного круга, что не могу даже пустить пулю в висок. Собственное малодушие приводит меня в бешенство. Я повернул голову, внимательно посмотрев на пистолет, лежащий на полу. Осталось только найти пули.       День и ночь: война, война, война, смерть, Шерлок.