Make me cry

За все свое долгое существование Кастиэль не раз видел, как люди плачут. Его всегда удивляла эта способность и интересовало то, что они при этом чувствовали. Естественно, он никогда не испытывал этого сам. Лишь познакомившись с Дином Винчестером, он смог в какой-то степени ощутить людские эмоции. Сначала это было откровением, но потом он понял, что до конца так и не сможет прочувствовать все, что происходит в человеческих душах. В лагере Читакуа одновременно было много слез и не было совсем, как бы парадоксально это ни звучало. Это было как с верой. Никто не молился, не взывал к богу, не просил о помощи, словно все раз и навсегда поняли, что помощи ждать неоткуда, но сама идея высшей силы витала над лагерем подобно грозовой туче. На лицах людей здесь застыло отчаяние, и красные опухшие глаза женщин, да и некоторых мужчин выдавали их тайны, но, как ни странно, Кастиэль не видел никого открыто рыдающим, лишь однажды он заметил девушку в слезах, которую они с Дином неделей раньше привезли в лагерь. Согнувшись, она неловко опиралась о стену хижины, а потом упала на колени прямо на землю. Она рыдала навзрыд, но стоило ей заметить внимательный взгляд Кастиэля, как она тут же выпрямилась, зло вытерла лицо рукой и спряталась в домике, будто занималась чем-то постыдным. Однако на самом деле укол стыда почувствовал сам Кастиэль, который вместо желания утешить ощутил лишь горький комок в горле. Дин, конечно же, не плакал тоже. Ни тогда, когда узнал про Сэма и Детройт, ни тогда, когда убили Бобби. Кас, признаться, был удивлен этим. Дину всегда нужна была поддержка, Кастиэль ощущал это раньше и хотел быть ею сейчас, хотя и понимал, что не сможет дать ему ничего, кроме слов. Но даже этого Дину, видимо, не было нужно. Сам Кас ни разу не проливал слезы, хотя ему казалось, что они должны быть избавлением от мук. Когда ушли ангелы, он думал, что это именно тот момент, чтобы выдавить из своих глаз хотя бы пару слезинок, но, видимо, боль от потери крыльев, что сковывала его тело, была недостаточной. Или, возможно, люди знали какой-то секрет, который не знал он. Но хотел знать. Он выбрал это. Быть человеком. А значит, должен был ощущать все то же, что и они. — Почему вы плачете, Дин? — спрашивает он как-то раз у Дина, когда они остаются одни. Дин отрывает взгляд от лежащих на столе карт. Он смотрит на него так, словно видит первый раз в жизни, и Кас считает нужным пояснить. — Я видел, как люди плачут, но сам я никогда… Как это происходит? Дин вздыхает, сосредоточенно складывает развернутую карту. Медлит с ответом, но все же отстраняется от стола, прихватив бутылку виски. — Люди плачут, когда им больно. Когда физические и душевные переживания становятся невыносимыми. Иногда люди плачут от счастья, но, думаю, это не наш случай, — усмехается он. Кас кивает. — Все это мне известно. Но… как оно происходит? Нужно подумать о чем-нибудь? Или сделать что-то определенное? — Мысли точно способствуют. К чему ты спрашиваешь? Деревянный мальчик хочет стать человеком? — Он знакомо кривит губы, будто произносит что-то смешное, но Кас, как и раньше, все еще не понимает его шуток. Он снова кивает, считая, что так будет проще. — Ты делаешь все неправильно, — внезапно проникновенно и мягко говорит Дин, разливая виски в два бокала. — Ты думаешь, что стоит щелкнуть пальцами, произнести заклинание, сжечь пару свечей, как ты уже ревешь белугой. Зачастую это просто происходит. Без каких-либо ритуалов. Для начала нужно хотя бы испытывать боль. Он протягивает Касу бокал, и тот на автомате принимает его, отмечая, что кусочек ободка отколот. На стекле остаются отпечатки пальцев Дина. — Мне больно, — просто отвечает Кас, глядя, как Дин одним махом проглатывает свой виски. Эта фраза заставляет Дина скинуть насмешливость и внимательнее вглядеться в него. Он ждет продолжения, и Кас поясняет. — Крылья. Их больше нет, и это… чудовищно… Да, это именно то слово, но Касу кажется, что оно не даст Дину понять, что именно он испытывает, и как сильно ему нужно почувствовать то облегчение, которое приносят людям слезы. Он хочет объяснить лучше и уже подбирает слова, но Дин подходит к нему и подносит его руку, все еще сжимающую бокал, ко рту. — Выпей. Это тоже помогает. Кас уже пробовал алкоголь и знает, что эффекта от него ноль, но, возможно, после потери крыльев все будет ощущаться по-другому. Он пьет. Разговор забывается, но желание Каса узнать больше о человеческих эмоциях — нет. Теперь он, конечно, понимает, в чем прелесть виски, и почему на каждой вылазке Дин и другие парни стараются тщательно обыскивать винные магазины. Зачастую он присоединяется к ним. Боль от потери крыльев несколько притупляется, и Кас больше не видит плачущих девушек. Но однажды, когда они с Дином уже порядком накачаны виски, он вдруг выдает: — Научи меня плакать, Дин. Он говорит это невнятно и сбивчиво, но Дин кидает на него взгляд, отставляя от себя почти опустошенную бутылку. Его движения медленные и заторможенные, но взгляд внезапно цепок, и в нем плещется усталое раздражение. — Приятель, мы говорили об этом. Я не могу тебя научить. Это происходит само. — Тогда заставь. Уверен, ты знаешь, что надо делать. — Кас прикрывает глаза, веки вдруг кажутся ему очень тяжелыми. И Дин застает его врасплох. Он придавливает его своим телом, прижимая его руки к полу. Кас удивленно смотрит на него — в глазах Дина гнев — а потом он печально улыбается. Раньше Дин не смог бы уложить его так быстро и внезапно, и в этом Кас винит отсутствие ангельской Благодати. — Что ты хочешь, чтоб я сделал? — говорит Дин так резко, что крошечные капельки слюны попадают на губы Каса. — Мне избить тебя, что ли? — А это поможет? — невозмутимо спрашивает в ответ Кас, и хватка Дина ослабевает. — Может быть. — Oн неуверенно передергивает плечами. — Возможно, этим я смогу заставить тебя кричать. Пару секунд они молчат. Кас думает о том, что лежать на полу неудобно, он слишком твердый и холодный, но вот Дин сверху — другое дело. Их ноги переплетены, а бедра соприкасаются. Дин теплый. Кас думает о том, смог бы он почувствовать все это, если бы до сих пор был ангелом? Выражение на лице Дина меняется, словно он готовится к решительному прыжку. Он прижимается ближе, очень близко, так, что Кас может рассмотреть причудливый рисунок на его радужке. — Хотя, чтобы заставить тебя кричать, я знаю другой способ. — Голос Дина тоже меняется, становясь хриплым шепотом. Кас ощущает, как внутри него зарождается какое-то странное теплое, нет, даже горячее чувство. Он не может пока объяснить, что это, но ему хочется привычно склонить голову к плечу и со всех возможных сторон рассмотреть эту возникшую эмоцию, однако Дин целует его. У него вкус виски и почему-то отчаяния. Кас хочет ответить, но не знает, как, а потому просто шевелит губами, приоткрывая их, в этот самый момент осознавая, насколько он пьян. Дин углубляет поцелуй. Они оба слишком пьяны. Вопреки задумке Дина, Кас не кричит, разве что совсем коротко вскрикивает пару раз, зато он точно стонет и порыкивает, как и сам Дин, и того это полностью устраивает. Дин трахает его на полу, не удосужившись снять одежду полностью. Штаны Каса болтаются где-то у щиколоток, ноги из-за этого не развести, да Дин и не дает ему этой возможности. Он обхватывает его колени, отводя их в сторону, практически прижимая к полу, и толчки ощущаются слишком остро. Дин лижет и кусает его соски, оставляет засосы на ключицах, и крепко держит его за бедра, подтягивая к себе невозможно близко. Щеки Каса горят. Он задыхается от всех этих ощущений и уже не может вспомнить, зачем ему нужны были слезы. Это первый и единственный раз, когда они засыпают вместе, голые, прямо на полу, лишь стянув с кровати тонкое одеяло. Утром, когда Кас просыпается, Дина рядом нет. Голова раскалывается, тело покрыто коркой засохшей спермы, и «чудесные» ощущения в заднице не прибавляют ему радости от начала нового дня. Надо сказать, он ощущает некоторую растерянность. То, что произошло накануне, ему понравилось, однако тот факт, что они занялись этим, будучи нетрезвыми, смущает его. Воспоминания кажутся ему нечеткими, расплывчатыми и обрывистыми, но он с упорством и методичностью перебирает их в памяти, запершись в своей хижине. Он не знает, где Дин, и хотя хочет увидеть его и поговорить, он не ищет его, предпочтя сначала все хорошенько обдумать. Учитывая все то, что Кас знает о людях и Дине в частности, он склоняется к мысли, что их соитие можно, скорее, отнести в разряд случайных связей, чем принять за акт любви. И эта мысль отнюдь не делает его счастливым. К концу дня Дин так и не появляется, а головная боль становится невыносимой. Болит даже не столько голова, как все остальное тело, и Кас мог бы списать это на последствия секса, но все же больше грешит на ночь на холодном полу. В итоге он не выдерживает и идет к Чаку, потому что раз Благодати больше нет, чтоб исцелить его, то хотя бы человеческие средства должны помочь. У него он узнает, что Дин отправился на вылазку еще с утра и до сих пор не вернулся. Пока Чак ищет лекарство для него, Кастиэль продолжает размышлять над теми причинами, побудившими их заняться любовью. Он вдруг с невероятной для больного лихорадочного сознания ясностью понимает, что со своей стороны он действительно хотел выразить свою привязанность к Дину таким человеческим способом. Стать ему самым близким человеком в этом страшном мире. Разве можно быть еще ближе, если Дин побывал в нем, был внутри его (да, уже только его) тела? Чак окликает его, протягивая упаковку с какими-то таблетками. Он рассказывает Касу о том, как принимать их, и просит быть осторожнее, потому что лекарство очень сильное. Чак нравится Кастиэлю хотя бы тем, что в этом мире он один из тех немногих, которым известна вся правдивая история этого мира. Но в то же время Касу почему-то стыдно обращаться к нему за какой-либо помощью, потому что небеса и так использовали его в своих целях. У Чака опухшие глаза, словно он не спит или… Кастиэль не хочет предполагать, что тот может рыдать в ночи над своей участью. Мимолетное желание попросить научить его этому нелегкому делу, раз Дин отказался помогать, возникает на секунду и тут же пропадает. Чак выглядит слишком забитым и измученным, чтобы возиться еще и с ним. Кастиэль благодарит его и уходит обратно в свою хижину. Дин в этот день не возвращается. Это полет! Это искрящая фонтанирующая радуга и блаженство! Это спокойствие. Это рай. Это крылья. Это все на свете. Это длится слишком недолго, чтоб дать ему спасение. Когда охватывающий его экстаз медленно проходит, Кас понимает, что все же переборщил с таблетками, но это его не волнует. Он хочет вновь и вновь ощущать это волшебство, потому что Дина нет уже третий день, и это пугало бы Каса, если бы не таблетки. Таблетки. Таблетки. Таблеточки. Кас уверен, что дело не только в них, сколько еще и в жаре, который охватывает его тело, но, черт возьми, эта эйфория прекрасна. Он вновь приходит к Чаку за лекарством и, краснея, врет о том, что ему как бывшему ангелу нужна дозировка побольше, иначе эффекта почти нет. Когда Чак верит ему, Касу хочется провалиться под землю. Но он просто вновь забирает найденное лекарство. Когда Дин наконец возвращается, Кас обдолбан по самое не могу. Сначала несколько минут Дин не может понять, что происходит, а потом его лицо застывает, и он резко хватает Каса за волосы, заставляя его запрокинуть голову. Кас блаженно улыбается в ответ и тянется за поцелуем. Дин дает ему пощечину, вытаскивает на улицу и окунает его голову в огромную бочку с дождевой водой. Позже, когда Кас вытирает мокрые волосы не очень чистым полотенцем и выглядит, как взъерошенный воробей, хмуро глядя на Дина, тот читает ему лекцию о наркотиках и выясняет, откуда он их достал. Кас не может скрыть участие во всем этом Чака, хотя и пытается представить все произошедшее нелепой ошибкой. Дин хмыкает и уходит, наверное, прочитать лекцию еще и Чаку, и Касу становится стыдно. Очень стыдно. Несколько дней он приходит в себя, стараясь нигде не появляться. Он не идет к Дину, хотя они ни словом не обмолвились о той ночи. Кас считает это неподходящим моментом, чтоб заявить о своей неземной любви. Когда в своих мыслях он произносит эту фразу, то усмехается — почему-то она звучит слишком смешно даже для него. Все это время он не пьет даже ставший привычным виски, но потом неделю спустя к нему заходит парень, кажется, его зовут Фред. Сначала он говорит намеками, и Кас не понимает его, но затем Фред открыто предлагает ему оранжевый тюбик с таблетками, и все становится на свои места. Фред объясняет свой жест некоей изощренной жалостью. Он говорит о том, что видит, как Касу плохо, и тот удивляется. Он и понятия не имел, что происходящее с ним может быть кому-то заметно, но, видимо, в столь небольшом лагере, как их, сложно утаить что-то. Он смотрит на Фреда в упор нечитаемым взглядом и медленно берет пузырек из его руки. Теперь на вылазках, вместо того, чтобы обшаривать с парнями отделы алкоголя в супермаркетах, он обычно берет на себя аптеки. Дин, конечно же, в курсе. О, он еще как в курсе! Но если он думает, что Кас настолько глуп, чтобы позволить ему найти его заначки этого волшебного средства ухода от всех проблем, то это он глуп, а не Кас. Когда засовывание в бочку с водой больше не помогает, в хижине Каса нет и следа каких-нибудь веществ, а сам Кастиэль, мокрый и дрожащий, смеется так громко и сумасшедше, Дин не выдерживает и избивает его. Кажется, он просто не может остановиться и продолжает наносить удары, даже когда смех Каса сменяется хриплыми стонами, а его руки, поначалу пытавшиеся защитить тело от ударов и даже дать сдачи, теперь просто цепляются за рубашку Дина. Кас тяжело дышит и, кажется, ничего не соображает, и Дин, придя в себя, осторожно отцепляет его скрюченные пальцы от своей одежды и осторожно укладывает почти бесчувственное тело на кровать, сползая по ее бортику на пол. Сквозь агонию боли Кас слышит приглушенные рыдания, и думает о том, что это все неправильно. Это ведь он так хотел научиться, он должен рыдать сейчас, не Дин. Но он только еле находит в себе силы, чтобы свесить руку и дотронуться до ежика чужих волос. Они вновь избегают друг друга. Вернее, они, конечно, видятся. Совесть не позволяет Дину оставить Каса наедине с теми ранами, что он нанес ему. Но как только его синяки заживают, Дин появляется у него все реже и реже, отчасти оттого, что ему стыдно, отчасти потому, что не хочет видеть его в наркотическом опьянении. Но сам Кас смотрит на эту ситуацию по-другому. Теперь он знает, что Дин все же не тот их бесчувственный лидер, каким он было начал его считать. Он хочет видеть его, говорить с ним, хочет, чтоб Дин касался его, даже если это будут удары. Поэтому однажды вечером он, закинувшись для храбрости парой таблеток, приходит к Дину, надеясь, что сегодняшнюю ночь он проведет в его объятьях. На его счастье Дин в хижине один. Он сидит боком к двери и чистит оружие, однако тут же резко оборачивается, когда Кас входит без стука. Впрочем, заметив, что это Кас, он возвращается к своему занятию. Кас неслышно запирает дверь. Он знает, что хочет сказать ему, но медлит, а Дин старательно не смотрит на него, однако тут же вскидывает взгляд, когда Кас все-таки произносит: ― Заставь меня плакать, Дин. Несколько секунд они сражаются взглядами, но это не то сражение, в котором может победить Дин, будь Кас хоть в триста раз обдолбаннее, а потому он на секунду отводит глаза, чтобы через мгновение вновь посмотреть на него. Его взгляд тяжелый и темный. ― Ты знаешь, о чем ты просишь меня? ― Да, ― криво улыбается Кас. ― Я заставлю тебя кричать, ― обещает Дин, и в этом обещании нет ничего доброго. Ну, для этого Кас и принял те таблетки храбрости. Дин с ним действительно груб. Он жестко притягивает к себе его голову за волосы и крепко целует, нет, кусает его губы. Кас охает ему в рот. Он готов к этому. Дин шарит руками по его телу в свободной рубашке ― он действительно похудел, или эта рубашка слишком свободная? Щиплет его соски, скорее выкручивает, чем ласкает. А потом вдруг толкается в него бедрами ― Кас вскрикивает от горячей волны, прошедшей по всему телу. ― Брюки снимай, ― приказывает Дин, а сам вовсю мнет его задницу. Кас быстро раздевается. Моментально скидывает одежду, оставаясь перед Дином совсем голым, жаждущим, открытым. Сам Дин не раздевается, лишь сжимает себя между ног, поглаживает сквозь джинсы, а потом расстегивает ширинку. Он заставляет Каса опуститься на колени и разворачивает его спиной к себе. И в этот раз Кас действительно кричит, потому что смазки или мало, или нет совсем ― Кас не знает наверняка, и Дин кусает его плечи и загривок ― больно, будто до крови. Он втискивается, втрахивается в него так глубоко, будто хочет достать до желудка. И Кас рад, что он сейчас одурманен своими наркотиками, потому что иначе происходящее не заводило бы его так, как заводит. Тот факт, что Дин хочет трахать его так сильно, так мощно и глубоко, словно пытается стать с ним одним целым, делает Каса таким твердым, заставляет его подаваться назад и вскрикивать каждый раз, когда Дин задевает внутри него что-то особенное. Кас кончает первым. Дин, скорее всего, кончает тоже. Этого Кас уже не помнит. Как не помнит и того, как добирается до своей хижины. Просыпается он в своей постели, однако мысль о том, что Дин мог нести его туда на руках, кажется ему смехотворной настолько, что он сгибается пополам от хохота, тут же впрочем жалея об этом. Задница горит огнем. Однако в следующий раз все происходит проще. Кас смазывает себя заранее и увеличивает дозу наркотиков. Кодовая фраза действует на Дина, как хорошая виагра, и они оба вновь и вновь теряют себя в криках, хотя никогда не достигают истинной цели ― Кас не роняет и слезинки. Кас стреляет, стреляет и стреляет, пока у него не заканчиваются патроны. Патроны заканчиваются, а Кроты ― нет. Тогда он пускает в ход нож и сражается так, как никогда не сражался, только лишь бы дать Дину время. Дин должен успеть, потому что иначе все будет напрасно. Он весь в крови, но понятия не имеет, чьи именно кровь на нем ― его собственная или чужая. Скорее всего, и та, и та. Скорее всего, он уже заражен. Когда он уже готов сдаться и выпустить нож из ослабевших рук, он понимает, что стоит один в окружении кучи трупов, и больше никто не нападает. Он долго бредет по больничным коридорам, заглядывая в палаты ― они пусты, ― пока не выбирается в сад, который выглядит так, словно запустение его вовсе не коснулось, будто планета не умирает, будто… Он трясет головой, смаргивая пот и кровь с ресниц. Это не планета умирает, а человечество. Он перепутал. Сад выглядит прекрасным местом, чтоб передохнуть пару минут, всего пару минут, а потом отправиться вновь искать Дина, но через секунду он осознает, что его поиски окончены. Его мозг будто сопротивляется этому знанию, тому факту, что тело на этой зеленой лужайке действительно принадлежит Дину, но ноги убыстряются сами, и наконец он падает на колени, обхватывая безжизненное лицо ладонями. ― Дин! ― кричит он, ужасаясь, каким высоким становится его голос. ― Дин, ― повторяет он тише и хочет тряхнуть его за плечи, но вместо этого ищет пульс. ― Дин… ― шепчет он, склоняя голову к его недвижимой груди, и всхлипывает. А затем смеется. Рубашка Дина, которую он сжимает в руках, намокает от его слез, но Кас никак не может остановить смех. Он нащупывает пистолет на бедре Дина. ― Тебе наконец удалось.