Стая мертвых лошадей

Данный текст не предназначен лицам младше 18 лет, а также беременным, слабонервным, верблюдам и курящим. Если же, по какой-то причине, ваше лицо выглядит старше обозначенного возраста и Вы не беременны слабонервным курящим верблюдом – добро пожаловать и приятного прочтения. Ушиджима Вакатоши вышел на пробежку. Можно было сказать, что крепкие мышцы поигрывают в лучах заходящего солнца, а искристые капельки пота стекают вниз по ключицам к широкой семнадцатилетней груди и еще вниз, как бы приглашая любопытный взгляд на чай с долькой лимона и свежеиспечённым кексом с вишенкой на самой верхушке, но. Но солнце уже давно скрылось за горизонтом. Поэтому даже при большом желании трудно было узнать в бегущем человеке Ушиджиму Вакатоши. Любопытно заметить, что в это же время две волейбольные команды, а именно Карасуно и Некома, подходили к заброшенному двухэтажному зданию. Западный вход приветствовал Некому окнами с решеткой и битыми стеклами. Восточная часть была не столь пугающей. Конечно, окна в ней имелись, но, слава богам, замурованные, с бордовыми надписями, будто сошедшими с желтой полосы: «здесь вас ждет смерть», «убирайтесь», «очередное падение цен» и прочая. – Капитан, – тихо подал голос некто из Карасуно, – разве эту больницу не снесли в прошлом месяце? Кагеяма вздрогнул. Хината, заметив это, вздрогнул еще больше. Дайчи оставил вопрос и Некто-Асахи без внимания. У него было нехорошее предчувствие еще с самого утра, но, по словам тренера, если команда пройдет это испытание, никакая «стена» не напугает их в будущем. Капитан Некомы был более разговорчивым в этот вечер. Куроо даже сподобился взять лед, чтобы при разговоре у него как будто бы пар изо рта шел. Идя плечом к плечу с Кенмой-автопилотом, он время от времени оборачивался к товарищам и травил очередную байку о заброшенной психиатрической клинике. При этом глаза его горели дурным светом, а хмыкающие звуки пугали больше, чем герои-пациенты. Будто силами свыше, оба капитана открыли двери: с восточной стороны – Савамура Дайчи, и с западной – Куроо Тэцуро. – Вы слышали? – всполошено курлыкнул Асахи. – Ветер, – безразлично заключил Цукишима, прикрывая нос. Запах горелого мяса и печеных яблок накрывал каждого, кто переступал порог восточного крыла. Дайчи пошарил по карманам и вытащил маленький фонарик. Щелчок – и острый луч света ударил в пол. Холодок прошел между ребятами. Перед ними лежал лось во всей красе. Гниющей красе. Из вспоротого живота вываливались детки насекомых. Глазницы, явно выжженные человеческой рукой, «смотрели» вглубь здания. Ноги – обглоданы почти до самой кости. – Кто же мог такое сделать? – ужаснулся Дайчи; в тишине его шепот прозвучал как колокольный звон. – Тот же, кто притащил лося в Японию? – вслух размышлял Цукишима. Хината хотел было предложить похоронить животное, но капитан его предостерег: – Смотри, – и луч двинулся к задним копытам: концы были вплавлены в деревянный паркет. Фонарик снова дернулся, освещая проход. Команда двинулась дальше. Выцветшие голубые стены, краска которых целыми кусками некогда осы́палась вниз, испугали бы даже самых смелых. Больничные люстры-клетки покачивались от сквозняка. Сзади послышался еще один щелчок. – Уоооо! – Не глядя, куда бежит, Хината столкнулся с Кагеямой. – Балбес, что ты творишь? – огрызнулся тот, выронив из рук телефон, и нерешительно оттолкнул Хинату, но он только всхлипнул. Дайчи нервно осветил их обоих, потом, проследив за дрожащим пальцем, – лося. Задние копыта полностью погрузились в пол. Капитан прижался к стене не в силах ни говорить, ни двигаться. Лоб покрылся потом. Несколько минут ничего не происходило. Только слышались всхлипы Хинаты и стук собственного сердца. Затем веко мертвеца шевельнулось. Дайчи бросил вопросительный взгляд на Цукишиму. – Просто насекомые. Мгновение, и передняя нога представителя семейства оленевых дрогнула. Тут уже никто не замирал. Команда дружно побежала к единственному источнику света – фонарику капитана. Дайчи осуждающе взглянул на товарищей за своей спиной. Огромная голова с широкими рогами отряхнула с себя насекомых, пожиравших плоть, а затем издала… предсмертным криком это вряд ли можно назвать, скорее послесмертный. Однако же звук был схож с рычанием медведя. Нечто высотой в добрых два метра, с трудом уместившееся в узком коридоре, теперь дышало над ребятами. Казалось, вот-вот – и оно пойдет на парней. Фонарик будто вибрировал в руках Дайчи. – На ноги! – зашипел Кагеяма. Его лицо измялось тревогой. И действительно. Ноги существа затягивало в пол, будто бы сделан он был не из дерева, а зыбучих песков. Животное сопротивлялось: упиралось передними копытами, ревело, огромные рога то и дело бились о стены. Наконец, круто мотнув головой, лось зацепился за люстру. Стекло разбилось у самых ног замершей команды, отрезвляя их. Выдранный оголенный провод коснулся ноги Асахи. – Бежим! – прокомментировал он свои действия. Остальные устремились за кричащим. Капитан, будучи последним, притормозил немного и еще раз осветил лося, а за животным безнадежно отдаляющийся выход. «Ладно, выйдем через западную дверь», – уже нагоняя команду, решил Дайчи. Тем временем Куроо жестом остановил идущих (кроме Кенмы, его пришлось тормозить за шиворот). – Чу? Это крики пациентов. В 64-м году сюда привезли одного ненормального. – О, новый уровень, – перебил Кенма. Глаза Куроо снова блеснули в темноте подобно кошачьим, он продолжил: – В то время тюрьмы были переполнены, и за судом не стало отправлять особо буйных на усмирение. – Капитан, вы могли бы фонарик на свое лицо не направлять? Голос стал на пару тонов выше, торжественнее: – Одним из таких и был Кацураги Аой. Но все знают его под прозвищем «Пятничный мясник». – Вы сейчас это придумали? – Мне кажется, он визуалку пересказывает. – Его везли с двумя заключенными, – громче, чем следовало, затянул Куроо. – Но когда открыли заднюю дверцу машины, там сидел только Кацураги. Конечно, допытывались, куда делись другие, но он и слова не проронил. Один офицер в шутку сказал, мол, съел, и Кацураги так расхохотался, что всем сразу стало ясно – с него станется. В общем, полицейские сплавили этого ненормального еще до обеда, а когда отъезжали, сетовали, что не на электрический стул привезли. В первую ночь ничего не происходило. Кацураги подселили в десятую палату к неврастенику. Он и виду не подал, как будто это обычное дело. Только молчал и смотрел на всех с улыбкой. А утром неврастеник этот как новым человеком стал. Вежливый, спокойный, без следов прежней болезни. Только мычал под нос мотив какой-то детской песенки, но и то, так редко, что просто не брали во внимание. Так вот, когда пришло время сеанса, док сразу подметил улучшения, даже заикнулся о выписке в будущем. Знаете, что дальше произошло? Этот больной выхватил карандаш у дока и с остервенением трижды себе в шею. Там даже медсёстры не успели бы, скончался на месте. Пациентам сказали, что выписался (для мотивации, конечно), только Кацураги, видно, не поверил, еще больше после того случая улыбаться стал. Следующим был шизофреник. Два дня шел на поправку, только песенку детскую пел, наподобие «если счастлив и ты знаешь – хлопни раз». Утонул в миске супа. Тут уж не скрыть. Успокаивали пациентов полдня, когда почти под вечер услышали хохот. Кацураги. Врач решил, что он окончательно спятил, и назначил на следующий день лоботомию. Надо сказать, что после такой операции не то что двигаться, разговаривать не получится! Однако всю следующую неделю соседи жаловались на смех, который не давал спать. Ясное дело, никого не нашли. Решили оставить в коридоре на ночь наблюдателя. Где-то к трем тот проснулся от жуткого хохота. Вооружившись фонариком, обошел палаты сначала до девятой, потом посмотрел одиннадцатую. Только после этого решил навестить Кацураги. И вот он уже понимает, что звуки именно из этой палаты. «Звуки» – потому еще, что кто-то скрестись начал. Он, было, хотел ручку двери повернуть, да она сама медленно, как заговоренная, начала двигаться. Ко всему прочему послышалась песенка из палаты: «Если счастлив и ты знаешь – хлопни раз». И щелчок ручки. «Если счастлив и ты знаешь – хлопни два». И дверь со скрипом начала открываться. А смотритель как прирос, только глаза все еще живые на мертвенно-бледном лице. И тут, как будто над ухом, последняя строчка песни, а вместе с ней и дверь открывается: «Если счастлив и ты знаешь…» Внутренние двери раскрылись настежь, и черная фигура влетела в западный коридор. Куроо, все еще держа фонарик направленным на лицо, медленно повернулся. Наступила секундная тишина. – Аааа! Это Кацураги! – закричал некто из Некомы и бросился бежать. Ему вторили еще два голоса: – Кацураги! – Он пришел за нами! С другой же стороны слышались похожие вопли: -Капитан! Тут призраки! Кагеяма вздрогнул и остановился. Хината, заметив это, вздрогнул и остановился еще больше. Надо сказать, что, когда общая истерия закончилась и Асахи сначала уговорами, а потом угрозами отцепили от капитана, заиграло любопытство. – Что Карасуно делает в Токио? – незамедлительно последовал вопрос. Дайчи переглянулся с командой. Цукишима озвучил общее недоумение: – А мы и не в Токио. – Это Некома в Сендае, – поддержал Дайчи. Он нахмурился, когда заметил ухмылку Куроо, в которой читалось: «Вы, верно, бредите». Больше всего раздражало, если его слова или действия не воспринимали всерьез. Куроо просто испытывает нервы на прочность. Не исключено, что вся эта затея с лосем его рук дело. Куроо быстро смекнул о недовольстве гостей и миролюбиво предложил: – Что ж, давайте проверим, – жестом приглашая пройти к западному выходу. Цукишима цокнул. Подобравшись, Дайчи прошествовал мимо вражеского капитана. Тот лишь хмыкнул, чем немного поубавил уверенности. Шли в тишине до тех пор, пока перед ними не замаячила двухстворчатая дверь. Из Некомы послышались нелицеприятные заявления. Но стоило Асахи обвести их взглядом, как разговорчики в строю прекратились. – Итак, – Куроо вольготно положил руку на заметно подрагивающее плечо Дайчи, – после Вас. Тот не стал медлить, дернул сначала плечом, потом ручкой двери. Он вошел в помещение. Причем в довольно знакомый коридор с бледно-голубыми стенами. Как на фарфоровой тарелке, рисунок, вычерченный легкой рукой шизофреника. Он попятился назад, но натолкнулся на осоловелого Куроо спиной к груди. – Где это? – в ужасе зашептал последний. После короткой справки со стороны Дайчи они вернулись обратно. Капитаны заметно притихли под рассеянными взглядами сотоварищей. – Нам нужно понять, где мы находимся, – вслух размышлял Куроо. – Я видел окна на втором этаже. – С нашей стороны они замурованы. Куроо упрямо мотнул головой: – Тогда пойдем выше – на крышу, – и выжидающе посмотрел на остальных. Они лишь пожали плечами: «Крыша так крыша». Только все это происходило в такой гнетущей атмосфере, что казалось, неуверенность и сомнение можно есть ложками. Сбившись кучкой, начали подниматься по лестнице, когда Куроо остановился. Он вдруг осознал, чего не хватало этой тишине. Приставки! – Где Кенма? – строго спросил капитан, но, не справившись с волнением, издал отчаянный вздох. – Кто видел его последним? И вот снова – тишина. Колени дрогнули и если бы не поддержавшие его цепкие руки, Куроо опустился бы на пол. – Он, верно, отстал. – Дайчи перехватил его поудобней. – Идем, поищем. Капитан котиков храбрился, храбрился, да не выхрабрился, но всё же собрался, отстранился и дал короткие указания остальным ждать тут. Он хотел и Дайчи оставить здесь, в безопасности, но тот настоял на сопровождении. – Ладно, – махнул рукой и, не оглядываясь, пошел в злосчастный западный коридор. Бог знает сколько времени прошло. Поиски не дали результата, и Дайчи уже открыто поддерживал Куроо за плечи. Они решили вернуться. И чем ближе шли к своим командам, тем легче становилось им обоим. Только вот… Только вот на лестнице никого не было. – Не дождались, – хмыкнул капитан Некомы. Но в противовес оживленному тону глухо опустился на ступеньки. Он обхватил голову руками и надолго замолчал. Дайчи, сев решительно напротив, в нерешительности перехватил сперва решительно одну руку, затем нерешительно другую. Отпустил. Решительно. А потом аккуратно, но так же решительно приподнял голову за подбородок.* – Куроо, – тише обычного позвал он. Куроо резко отстранился и уткнулся в ладони. С губ его сорвался жалкий вздох, а затем отчаянное: – Это моя вина! Теперь и Дайчи, не в состоянии справиться с эмоциями, притянул Куроо и почувствовал его руки на спине. Он повторял как мантру: «Ты не знал, ты ни при чем», между тем осторожно поглаживая как кота. Их отвлек звук стремительно приближающихся шагов. Как по указке они поспешно отсели друг от друга. Глаза Куроо были немного красными, по-мужски красными. Перед ними, появившись из одного коридора и держа путь к другому, пробежал Ушиджима Вакатоши. Можно было сказать, что крепкие мышцы поигрывают в лучах заходящего солнца… − Что за? – коротко отозвался Дайчи, но Куроо не сказал бы лучше, даже будь у него тысячесловник «Как не растеряться в странной ситуации и чтобы пар шел изо рта» Вачи Вонга. Не сговариваясь, оба двинулись за бегуном. Только, как бы они не бежали, догнать всё равно не могли. И вот (о чудо!) двустворчатая дверь распахнулась перед Вакатоши на улицу. Он так же спокойно, ни на что особо не отвлекаясь, выбежал на заросшую дорожку. Со слезами умиления капитаны повторили подвиг Ушиджимы, открыли дверь и! И ничего. Ни травы, ни улицы. Только знакомый больничный коридор. В соплях они обняли друг друга (не по-гейски). – Мамочка, – произнес тонкий детский голосок. Капитаны расцепились в мгновение ока. На щеках обоих горела краска (не по-гейски). Молчание затянулось, и девочка, более раздраженно, повторила обращение. При этом маленькие бледные ручки потянулись к Дайчи. – Погодите-ка, – взбунтовался тот, ловко уворачиваясь от объятий. – Почему я мама? Куроо показал неприличный жест и не менее возмущенно добавил: – А что, я должен быть? Ребенок лучше знает. Дайчи нахмурился. Секунда, и они вцепились друг в друга. Они бы еще долго разбирались, но девочке это, видимо, всё надоело. Без труда она взмыла в воздух. Длинные волосы сплелись во множество черных змей. – Аоя не любит когда ругаются мама с папой.

***

«Мамочка» и «папочка» очнулись в неизвестной комнате. Из предметов мебели здесь стояли только кровать и торшер в одном из углов. Куроо перевернулся, и в кровати запела ржавчина. Дайчи уже несколько минут не сводил глаз с торшера. Последний вдруг отмер и двинулся к кровати. Оказавшись достаточно близко к неподвижным парням, он протянул: – Если счастлив и ты знаешь – поцелуй. От парней не последовало никакой реакции. Одна из змей стянула ногу Куроо. Дайчи опешил. Куроо между тем сдавленно прохрипел: – Мне кажется, это приказ. – Не понимаю, – у Дайчи неестественно высоко поднялись брови. – Читатели вообще-то ждут жаркого поцелуя! – продолжила петь девочка, крепче сжимая ногу Куроо. Дайчи стушевался, но согласился. Первым придвинулся все же Куроо. И под его горячими поцелуями Дайчи терял разум. – Скорее наоборот, он же лед пачками ел. Он забывал, что находится в гиблом помещении, населенном умершими гневными душами. – Кем-кем? Что его товарищи могут быть мертвы и лежать… – Постойте! Куроо притянул ближе своего возлюбленного. И он ворвался в него как стая диких лошадей! Как это было прекрасно! Цветок лотоса, так трепетно хранимый Савамурой, наконец, распустился и дал семена… – Не хотелось бы отвлекать, но мы еще на поцелуе прервались, – меланхолично заметил Куроо и направился к выходу. Чт-что? – Да, и пора бы Вам обуздать фантазию, – между делом заключил Дайчи, последовав за другим капитаном. Стойте! Вы куда? А как же горячий мексиканский секс? Эй! Ребят, ну вы что, обиделись из-за стаи лошадей? Дайчи? Куроо?.. Черт меня дернул писать по волейболу!