Излом времени

Сдвиги в параллельных мирах, игры с пространственно-временным континуумом, машины времени и другие эксперименты с силой, которая окружает мир, до добра не доводят. Судьба — иронична. Если Шоичи имеет право на веру в судьбу, обладая столь нескромным багажом знаний о мире. И всё-таки кто-то над ним издевается. …Он надеялся не повторить никаких ошибок из тех воспоминаний, что собрались в его голове, когда безумного мегаломана Джессо победили в десятилетнем будущем. Шок, отчаяние, ярость — какую палитру эмоций Шоичи испытал в тот момент! За всю жизнь столько не испытывал. Урок он выучил навсегда. Прилежно учился в школе, и, поступая в университет, выбрал не Америку, а Дрезден. Там-то Бьякуран не мог появиться, ни под каким соусом. Шоичи удалось сдать экзамены и поступить на учебу в Германию. Он собрал вещи, с нетерпением поерзал в кресле самолета и улетел в совершенно новую жизнь. Первый день для него прошел спокойно-восторженно, а под вечер — утомительно. Второй день — просто утомительно. Занятия начались в конце первой недели его пребывания в Германии. Он ходил на пары, писал лекции, старался привыкнуть к иному течению жизни — Европа казалась ему непривычной экзотикой, и он понимал безумных туристов азиатской наружности с фотокамерами в руках. Жизнь текла, конечно, не плавно, зато без приключений. Светило холодное осеннее солнце, золотилась листва на деревьях, перед Шоичи открывались двери бесчисленных возможностей. Ничего не предвещало беды. Но беда приходит без приглашения. Она неспешным шагом прогуливается по дрезденским улицам, полная безмятежного счастья. У беды — белые волосы, манера глупо улыбаться и необъяснимая страсть к зефиру. Беду зовут Бьякуран Джессо. И по иронии судьбы, той самой, которой нет, но она почему-то издевается, Бьякуран Джессо учится в университете вместе с ним. Шоичи морщится и роняет сумку с учебниками в лужу, когда видит в двух шагах от себя Бьякурана: живот скручивает с невероятной силой. Сумку успевают поймать перед тем, как она шлепается в воду. — Ты… Шоичи не верит своим глазам, но приходится. Он потрогал бы Бьякурана, чтобы убедиться: это не фантом. Однако он не любит тактильного контакта. Тот молча протягивает ему сумку. Он выглядит так, будто никогда Шоичи в глаза не видел. Будто Шоичи в его жизни вовсе не существовало. Вернувшись к себе, он долго прокручивает встречу в голове. Возможно, это какой-то феномен, возникший в результате всех внесенных в картину мира изменений. Своеобразный эффект бабочки, которая вместо того, чтобы вызвать тайфун, его гасит. Бьякуран совсем не помнит его. Вероятно — единственный из всех участников событий. И Шоичи просто необходимо радоваться: ведь если Бьякуран не помнит его, он не помнит ничего. Параллельные миры для него закрыты на прочный засов, кольца Маре, запечатанные силой Аркобалено, всегда будут лежать так далеко, что расстояние до Сириуса покажется коротким. Вместо этого Шоичи грустит. …У Бьякурана сохранились две привычки: носить странную прическу на голове и поедать сладкое. За полгода учебы Шоичи и Бьякуран больше не пересекались. Хотя Шоичи не переставал думать. Лучше бы Бьякуран его помнил, и он мог бы высказать ему в лицо все гадости, какие только возможно. Шоичи насобирал их целую коллекцию. Несмотря на природную робость, он умел быть красноречивым. Но Бьякуран не помнит его, смотрит сквозь, доедает мороженое под апрельским полуденным солнцем и листает лежащую на коленях книгу. У Шоичи нет ни одного воспоминания, которое бы объяснило, почему он предпочитает читать на лавочке в парке, а не у себя в комнате. Воспоминание, которое смогло бы объяснить, зачем он садится рядом с Бьякураном, тоже не существует. — Ты думаешь, что я не помню тебя, Шоичи? — без прелюдий спрашивает тот. Весь романтический флер загадочности и незнания разваливается. Бьякуран поднимает голову, хлопает книжкой и улыбается. — Ах ты! Ты!.. — Стоило тебя немного помучить, прежде, чем сказать. Как ты считаешь? Глаза светятся от радости. Не смешно, думает Шоичи, ни капельки не смешно. Самовлюбленная, эгоистичная скотина, которой интересно только одно — развлечь себя любыми доступными методами. Поиздеваться над ним, угнать самолет, разрушить пару миров — фантазия у Бьякурана не ограничивается ничем. Воля к достижению целей — тоже. — Ты мерзавец. Никогда не научишься думать о других! Скажи, что подстроил всё с университетом. — Нет, это совпадение. — Я тебе не верю. Я тебе никогда не поверю. Ты — просто истинная… истинный… Бьякуран заливисто смеется. — Ох, Шо-тян, ты подлиза. — Он резко замолкает, серьезнеет, подвигается ближе. Отодвинуться прочь, прекратить разговор, уйти. — Я тоже соскучился по тебе. А он — нет. И никогда бы не соскучился. Воспоминания о несостоявшейся жизни говорят о другом. Бьякуран — самое счастливое время в его будущем-прошлом. И очень хочется уйти, но ног от земли не оторвать. — Ты заноза в заднице, — краснея, говорит Шоичи. Бьякуран хихикает, кладет руку ему на плечи и легко привлекает к себе. Куртка достаточна холодная, чтобы уткнуться в нее пылающим лбом. Возможно, однажды Бьякуран снова попытается разрушить мир. Возможно, однажды Шоичи придется остановить его. Возможно, однажды история повторится. Она ведь воспроизводит себя, двигаясь по спирали. Тогда ему лучше держаться поблизости. В конце концов, до конца вечности — времени полно. И очень хочется, чтобы оно и в этот раз было счастливым.