oblivion

      Влечение между девочкой и мальчиком — нормальное проявления сексуальной активности.       Влечение между сестрой и братом — ненормальное явление, подающееся резкой негативной реакцией со стороны общества.       Минхёк никогда не считал себя хорошим братом.       Его, чёрт побери, не было рядом, когда Джису первый раз пошла в школу. Вместо этого он шлялся с друзьями по заброшенным домам, ставя на себя клеймо молодого беспризорника.       Его, чёрт побери, не было рядом, когда у Джису случился первый секс с каким-то уродом, который после избил её, а она пришла домой только под утро с растрёпанными волосами, разорванной одеждой и слезами в глазах.       Позже этот парень попал в реанимацию с тяжёлой черепно-мозговой травмой, а сам Минхёк провёл несколько месяцев за решёткой, но с улыбкой на лице.       Минхёк жалеет, что не уделял ей должного времени в подростковом периоде — ошивался в какой-то компании, несколькими днями не появлялся дома или вообще приходил за какой-то вещью, не промолвив ни слова, снова уходил под осуждающие взгляды родителей, а Джису тем временем спала на его кровати.       Постель была такой холодной, и девушка нагревала её своим телом, ведь, когда придёт брат, она не хотела, чтобы он спал и чувствовал холод, исходивший от одеяла или подушки.       Минхёк жалеет, что именно сейчас, в момент, когда они остались совершенно одни, а родителей не стало, он был вынужден всю ответственность взять на себя, в том числе и за Джису. Жалеет оттого, что по-настоящему они сблизились только благодаря смерти родителей, а не при других, более светлых обстоятельствах.       Джису не ненавидит брата — наоборот.       Он для неё всё.       Даже не смотря на всю скрытную и одинокую жизнь брата, проведённую вне дома, она никогда не осуждала его и не презирала — она любила его всем тем, что находилось у неё под кожной оболочкой и скелетом.       Её глаза глядят чётко и ясно       В опустевшие части его души       Их дни проходят спонтанно: Джису рано встаёт, быстро, что-нибудь съедает и тут же готовит для брата, который позволяет себе поспать до полпервого.       И плевать, что еда давно остыла и уже не имеет столь сочный вкус, как тогда, когда Джису только приготовила её.       Многочисленные, но короткие прикосновения — приятная дрожь в сухожилия на руках.       Взгляды, пока они не смотрят друг на друга — лёгкая вибрация, проходящая по всей спине.       А когда уже глаза в глаза — бурный всплеск вулкана внутри груди и треснувший, подобно стеклу, череп.       Неожиданный ожидаемый поцелуй прямо в губы, не щёку, подобно нормальным брату и сестре, а настоящий поцелуй — соприкосновение губ, а всё нутро Минхёка погибает от извержения вулкана, в котором стираются с лица земли ещё одни Помпеи.       Толчок — и он как ошпаренный выбегает из квартиры, громко ударяя дверью, так, что она вновь отлетела и открылась нараспашку.       Приходит лишь через восемь дней, пьяный, в ссадинах, явно с кем-то подрался в пылу неведанных чувств, и кажется, что досталось больше тому, с кем он вступил в перепалку.       Как сумасшедший размахивает руками и кричит, чтобы Джису ушла из его головы, так как это неправильно.       Девушка не подходит к нему, ждёт, пока брат перестанет биться в истеричных конвульсиях и вскоре упадёт на пол, а она кое-как снимет с него все грязные вещи, аккуратно обработает большие и маленькие ссадины и с усилием дотащит его до кровати.       Джису долго сидит возле брата. Смотрит на красивые, но такие изуродованные драками его черты лица. Ощутимо проводит рукой по светлым волосам; большим пальцем дотрагивается до левой брови; подушечками пальцев проводит по молочной шее; очерчивает линию тонких губ и легонько щёлкает по носу.       Поддавшись вперёд, она мягко целует брата точно в губы и уходит, давая ему время отоспаться.       Минхёк лежит так дня два, если не больше. Парень уже давно пришёл в себя, но выходить из комнаты не хочет.       Не хочет встретить её.       Лежит и думает о том, какая он сволочь. Думает о том, что это его вина в том, что сестра довела себя до такого.       А он себя разве не довёл до такого? Разве это не он, когда был с другими, позволял себе думать о ней? Разве это не он ненавидел всех парней, что крутились вокруг неё, Что было далеко не братской ревностью?       Он корил себя, что она чувствовала все эти годы дефицит внимания, а когда рядом никого не оказалось и был только он, Джису поняла, что брат — это последнее, что у неё осталось.       Он обманывает сам себя, и Минхёк никак не хочет это принять, как факт, который действует и сейчас.       Легкий скрип двери — Минхёк до боли в глазах жмурится.       Еле слышимые шаги — Минхёк сжимает до красноты угол одеяла в кулаке.       Она стоит перед кроватью абсолютно голой и смотрит на него — знает, что тот притворяется.       Джису кусает губы, лопая толстую плёнку на нижней губе, которая через секунду разошлась и кровоточила. Она слизнула кровь, почувствовал неприятный вкус металла, и тут же юркнула под одеяло, залезая на кровать.       Минхёк хотел было резко привстать, но Джису чуть ли не запрыгнула на него, придавливая к кровати своим маленьким весом.       Гипнотизирующий взгляд, когда глаза Минхёка готовы выпрыгнуть из орбит. Глаза, наполненные страхом, но в них не было и намека на отвращение, и Джису понимает, что он тоже хочет этого.       Просунув руку между их телами, она стягивает с брата нижнее бельё, а тот, словно музейная статуя, не шевелился, хотя взгляд говорил за себя. Впуская его в себя, Джису громко выдыхает, а Минхёк только приоткрывает рот, как тут же девушка сжимает его и весь поток эмоции он пропевает ей в ладонь.       — Закрой глаза, — просит Джису, продолжая лежать на нём, но при этом не двигаясь. — Пожалуйста, закрой глаза…       Минхёк подчиняется сестре и прикрывает глаза, а всё его тело дрожало так, что при каждом вздохе эта дрожь переходила ей.       Не бойся — фраза, которая заставляет бояться ещё больше.       — Вспомни тот день, когда мы все вместе выбрались на пикник, — она улыбнулась, не отрывая взгляда от брата, её свободная рука обнимает его голову, прижимая к себе ближе.       —… помнишь, как мы с тобой играли в прятки? Это был единственный момент, когда ещё до кончины родителей мы с тобой были по-настоящему близки, — с окончанием предложения Джису двинулась бёдрами вперёд, и Минхёк дёргается под ней, взвывает, словно волк на свою луну.       Он волк, который воет на Джису.       — Тсс, — успокаивающее гладит девушка брата по макушке, — когда мы играли в прятки, то я спряталась за большим кустом возле дуба, но ты с лёгкостью меня нашёл. Я закричала от радости, гордясь, что у меня такой умный брат. Сразу бросилась к тебе на шею, а ты крепко меня обнял… — руки Минхёка обхватывают талию сестры, отчего та отвечает улыбкой, ускоряя круговые движения.       —… я помню, как твоя рука спустилась немного ниже моей поясницы, и знаешь, что я поняла? Что хочу ощущать на своём теле только твои руки, — лихорадочно шепчет она в свою ладонь, которая зажимает рот брата.       Минхёк взрывается, сходит с ума, ведь он прекрасно помнит этот день, будто он произошёл только вчера. Он помнит, как его рука не по своей воле спустилась вниз, а сейчас запах ностальгии, витавшей в этой комнате, только подтверждает все эти касания и взгляды и подогревает интерес к нарушению этого проклятого табу.       Он открывает глаза в тот момент, когда Джису убирает ладонь с лица, приставая, упираясь руками в его грудь, сжимая ногтями кожу, начинает двигаться более открыто.       Минхёк не сводит с неё взгляда, как и она. И думает о том, какая она красивая, когда вся его.       Атмосфера в комнате накаляется до удушья. Цветок, что стоит в его комнате, уже давно завял, вещи разбросаны, а на столе находится нетронутый им кофе, которое Джису принесла ему с утра.       Как была заселена земля? В библейском повествовании говорилось о том, что кровосмешение на земле было совершенно детьми перволюдей Адама и Евы.       А имеют ли они право называть себя детьми Адама и Евы?       Толчки становятся более резкими. Джису стонет приятно тихо, сводя брата с ума. Он мнёт её ягодицы, немного рычит и подаётся вперёд, вызывая у той звуки погромче предыдущих.       Она горячо прижимается губами к его губам и чувствует внутри себя, на бёдрах вязкую белую жидкость, которая пачкает немного простынь. Минхёк стонет ей в губы, пытаясь услышать ответ из глубин её рта. Ответ приходит моментально.       А после Джису роняет голову на подушку, напротив лица брата, и нежно целует в губы. А потом они долго смотрят друг на друга, пока один из них не заснёт, прижавшись к другому.       Они смотрят вместе телевизор, восседая на диване. Джису первый раз приготавливает брату пиццу, сама же и пальцем к ней не притрагивается, но наблюдая за тем, как Минхёк уплетает её, делает вывод, что получилось весьма неплохо.       Он протягивает ей кусок пиццы, но та отнекивается.       — Джичу, — тихо протягивает он, придвигаясь ближе.       Улыбка сама по себе растягивается на лице. Он когда-то так её звал, а со временем поняла, что только он имеет право так её называть. Ни родители, ни одноклассники, ни друзья — только он.       Джису сдаётся и ест пиццу из его рук, а после, быстро причмокнув его в губы, срывается с места и под звонкий смех бежит подальше. Минхёк едко улыбается и следует за ней.       В этот раз они занимаются этим на кровати родителей. Никто из них уже порядком нескольких лет не заходил туда, разве что Джису, чтобы держать комнату в чистоте от пыли и грязи.       Её голова свисает с кровати, волосы касаются пола, а Минхёк продолжает вколачиваться в её тело, издавая всевозможные звуки удовольствия. Её правая нога покоится у брата на плече, из-за этого толчки выходили более глубокими и сильными, отчего Джису не могла не закричать от нового вторжения в своё тело.       Руки хаотично плясали на его спине и груди, так и не находя себе места. В два счёта он прижимает обе руки по стороны от тела девушки, не давая прикасаться к себе, тем самым мучает её, улавливая вздох сожаления, растворившийся в громком вскрике.       Я отдаю тебя полностью себе, взамен ты отдаёшь себя в мои владения.       Её голова несильно ударяется о пол с новыми толчками. Рот и глаза широко раскрыты, но он не видит этого. Минхёк довольно грубовато берёт её за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. Он видит, как она уже на грани. Она хмурится, не закрывая рта, что-то шепчет, придвигается ближе, и они сталкиваются лбами в будоражащем вихре цветного оргазма.       Минхёк падает на неё, пытаясь выравнять дыхание, и утыкается носом ей между грудей. Джису ощущает тёплое покалывание внизу живота и влажные порывы вздоха брата на своей груди. Обнимает, прижимая голову к груди, а тонкие пальчики свисают, плывут по спине. Он так и продолжает быть внутри неё, засыпая так и на ней, так и в ней.       Соседи ни о чём не догадываются. Мило улыбаются, когда видят их гулящими за руку. А кто что подумает? Они ведь брат и сестра, они могут держаться за руки. Ведь это всё лишь оболочка, которую не все могут проткнуть острой иголкой, дабы узнать, что на самом деле творится между этими двумя.       Однажды он зажимает её в арке, ведущую на другую сторону их двора, играясь с ней, даже не обращая, что вокруг ходят люди, которые их знают.       Он держит её за талию, прижимая к себе, и Джису моментально теряет самоконтроль и просто поддавалась своему брату.       — Не здесь… — судорожно шепчет Джису, ощущая на своих губах дурманящее дыхание Минхёка.       — Не волнуйся, Джичу, здесь никого нет, — лукаво улыбается парень.       Джису упирается руками в его руки и отталкивает от себя, чем удивляет не только его, но и себя.       Минхек закатывает глаза, делая шаг назад и демонстративно скрестил руки.       Джису не помнит тот момент, когда брат стал чересчур пылким.       — Не обижайся. Я просто не хочу, чтобы нас кто-то увидел. Люди будут косо смотреть на нас.       — Знаешь, мне плевать на то, как на нас посмотрят, — Минхёк снова оказывается в опасной близости к сестре, прожигая ту взглядом. — Мне важно, как смотришь на меня ты.       Их носы почти соприкасаются. Минхёк протягивает руку к лицу сестры и проводит указательным пальцем по нижней линии приоткрытых губ, а Джису тут же прикусывает его, слегка надавливая зубами на фаланг пальца. А у Минхёка срываются все тормоза и мгновенно он притягивает к себе сестру, обрушивая жарким поцелуем. Они долго целуются и не отпускают друг друга.       Они почти задыхаются, но их не прерывает чьё-то аханье. Это их соседка сверху, причём очень хорошо знавшая их родителей. В её глазах читается одно лишь отвращение к такой любви. Минхёк хватает сестру за руку и бежит прочь из арки под злой взгляд Джису.       К сожалению, только эта квартира может стать свидетелем совершения этого греха, в который они окунулись. Она — свидетель всей их жизни с момента рождения и до этого момента. Она — свидетель их многочисленных объятий и поцелуев, их времяпровождения у телевизора, их долгих разговоров по ночам, их мелких ссор, их вывода о том, что люди не смеют их осуждать за это — они сами вправе делать то, что им хочется. Их любовь — это грязь, их любовь — это то, чего людям никогда не понять.       Она становится свидетелем рождения новой жизни.       Ребёнок, что был зачат и рождён именно здесь, был очень больным. Джису помнит эти страшные часы, проведённые в муках, дергаясь на кровати, пачкая её своей кровью. А Минхёк держал её в своих руках, не давая вырваться, чувствовал её тяжёлое дыхание и вскрики.       Когда в его руках оказалось маленькое кричащее существо, он самолично перерезал ему пуповину, а после прижал к груди. Смотрел на сестру, которая переводила дыхание, и лёгкая улыбка играла на их лицах.       Этот ребёнок стал их забвением. Стал их самым главным грехом, который будет преследовать каждого из них до конца жизни.       Это был мальчик и он родился калекой.       Круглосуточные крики, царившие в их квартире, вызывают у Джису слёзы, а Минхёк укачивает его, гладит по маленьким ножкам, пытается унять боль. Он плачет, но не при ней.       Он кричит не для того, чтобы его заметили и с ним проиграли. Он кричит от сильной боли. Не специально он надрывал свою маленькую глотку, малыш бьётся. в агонии каждый чёртов день.       Когда они все вместе принимают ванну, сын находится между ними, но опирает голову на грудь отца. Джису заботливо гладит мочалкой его по спине, а Минхёк смывает с головы пену, чтобы та ненароком не попала ему в глаза.       Мальчик засыпает, и это был момент, когда в квартире царит тишина. Они смотрят на него и улыбаются, ведь сейчас он не испытывает подобной боли, но идиллия длится недолго, и ребёнок снова начинает плакать, отчего Минхёк прижимает малыша к себе, переводя взгляд на сестру, смотрящую на него с сочувствием.       Придвинувшись ближе, девушка обнимает брата за плечи и утыкается носом в макушку плачущего сына и сама начинает плакать.       — Я так устала видеть, как он мучается… — тяжело выдыхает она, целуя мальчика в лоб.       — А что нам делать? — всё крепче прижимает к себе сына, спрашивает он, заглядывая ей в глаза.       В его взгляде ответ читается чётко и прямо.       — Нет, нет, нет… — шепчет она, яростно качая головой.       Ребёнок так и не успокаивается.       — Ты хочешь, чтобы он страдал?       Конечно, она этого не хочет.       — Но мы сами причиняем ему боль…       Двое крепко-накрепко прижимают к себе больного сына и оба знают, что однажды это придётся сделать.       Очередная ночь и очередные крики. Минхёк встаёт первым, а Джису через пару минут плетётся в его сторону.       Поочередно они качают его, хотят успокоить, покрывают его лицо поцелуями.       Крики становились всё громче, и Джису не выдержала.       — Прошу, только быстро… — слёзно взмолилась она, глядя на брата.       Она знает, что ему тяжело не меньше, чем ей. Минхёк больше находится под эмоциональным давлением.       Джису не смотрит на это, она ушла в другую комнату и в один момент в комнате настаёт полная тишина. Пугающая, полная боли и страдания тишина, которая давит на Джису не только морально, но и физически.       Следом она слышит то ли крик, то ли вопль брата. Она медленно заходит в комнату, еле стоя на ногах, и видит то, от чего сердце вырывается из грудной клетки.       Минхёк с мёртвым сыном на руках, а возле ног подушка. Он прижимает тело к себе, переходя с каждым выдохом на душераздирающий крик.       Джису хватается за голову и срывается вместе с ним — кричит, выдирает себе волосы и не прекращает истошные крики.       Потеряв полную ориентацию во всём, думает о том, что бы лучше выдернуть себе сердце, что так болело, словно его протыкали острым ножом. Минхёк на трясущихся ногах выбегает из квартиры с омертвевшим ребёнком на руках.       А Джису садится на пол, зажав голову в двух ладонях. И, кажется, что она понимает одну простую вещь — надо платить за то, чтобы познать высшую степень наслаждения. И уже не говорится о том, когда произойдёт эта плата и чем именно придётся расплачиваться.       Комнату освещают первые лучи солнца, преобладающие кровавыми бликами, говоря о том, что сегодня мир потерял ещё одного человека.       Засохшие мокрые следы на щеках и руки в грязи по локоть — именно так Минхёк встречает новый рассвет, ставший для него затмением, преступлением, за которое он будет расплачиваться душой, когда попадёт в Ад.

Это и есть расплата за истинную любовь?

Тогда кому нужна такая любовь?